Необходимо

Лорд Огня Созин всегда любил хорошее оружие. Об этом знали все: когда молодой, но уверенный в своих силах и искренне любящий свою страну политик вступил на престол, оружие стало повальным увлечением всего высшего света, стремящегося получить тёплое местечко при новом правителе. Впрочем, повальное увлечение схлынуло очень быстро: Созин относился к таким потугам презрительно и с насмешкой и давал повышение или одаривал собственной милостью за поступки, а не за мёд, льющийся ему в уши нескончаемым потоком. Однако презрительное отношение к чужому «увлечению» не помешало ему продолжить своё. Сейчас он сидел за столом, раскладывая перед собой любимые образцы своей неисчислимой коллекции. Это было для него своеобразным отдыхом от долгих размышлений и перемещения воображаемых фишек по воображаемой политической доске для пайшо, равно как и тренировки до ломоты во всём теле были отдыхом от сидячей работы. Огрубевшие, морщинистые руки уже далеко не молодого мужчины не спеша коснулись первого кинжала: очень большой, загнутый, больше похожий на небольшой меч, он приятно оттягивал руку тяжестью. К такому оружию нужно долго привыкать, иначе те миллисекунды промедления, что требуются для того, чтобы поднять руку с непривычно тяжёлым ножом могут стоить бойцу жизни. Созин аккуратно провел кончиком ножа по линии жизни на своей руке и усмехнулся от контраста: линия жизни и оружие, несущее смерть. Прежде оно принадлежало начальнику города… Первого города, взятого армией под командованием Созина. Положив кинжал обратно на стол, Созин взял другой и заворожённо поднёс к глазам. Этот нож был совсем крошечный, едва ли превышающий в размерах детскую ладошку. Голубоватая сталь сияла в вечернем свете от окна — тонкая, бритвенно-острая. Это был нож наёмного убийцы. Он вошёл в трёх сантиметрах от его горла, а потом владельца ножа казнили на глазах у Созина, но тот не видел — любовался изящным крохотным клинком. Он был куда интереснее. Следующим был меч. Очень лёгкий, с идеально подобранной для Созина балансировкой, первый меч, с которым он выступил в настоящем бою. Созин взял его с невольной ностальгией: теперь такое оружие было слишком легко для него, требовалось что-то потяжелее, да и балансировка теперь подходила далеко не так идеально… Но ощущать чуть тёплую рукоять в своей ладони было очень приятно. Одурманенный воспоминаниями, Лорд Огня положил меч на стол — и в ту же секунду на клинок легла узкая, почти женственная ладонь — а над ладонью Созина зажглось яркое пламя. Мужчина уже занёс руку, чтобы отправить сферу во врага, но тут же, скривившись, погасил его. — Кто позволил тебе войти без позволения, Азулон? — требовательно спросил он. Азулон, юноша семнадцати лет, высокий, стройный и поразительно белокожий, стоял перед ним прямо, с почтительно склонённой головой, но с прямым и холодным взглядом. — Мой титул, отец. Принц Огня может входить в любое помещение дворца, когда того пожелает, и ему решать, стучаться, или нет. Впрочем… — Азулон тонко усмехнулся. — Я стучался, но Вы не слышали. Раздражённо фыркнув, Созин откинулся на спинку кресла и сложил руки на груди. Он рассердился бы на Азулона, будь его слова дерзостью, но это была… Отвага. Далеко не каждый наберётся храбрости сказать подобное в лицо Лорду Огня, да и просто человеку с характером Созина: в последние годы жизни мужчина был жесток и скор на расправу, и для его семьи не делалось никаких исключений. Однако Азулон смотрел прямо и открыто, сжав губы в тонкую полоску. Несколько секунд Созин смотрел в его бледные глаза, совсем не похожие на его собственные, насыщенные, тёмно-карие, а затем, с удовольствием хмыкнув, кивнул: — Хорошо. Говори то, что хотел сказать. Не думай, что я поверю, будто ты пришёл пожелать папочке спокойной ночи. — Не думайте, что я поверю, будто вам это нужно. «Дерзкий мальчишка! Смелый мальчишка…» Созин сдержанно усмехнулся и положил подбородок на сплетенные пальцы. — Итак, я слушаю. — Зачем был убит Сокто? — с требовательностью, очень похожей на отцовскую, спросил Азулон. Сокто, старый лекарь царской семьи, был Воздушным Кочевником. Когда-то очень давно он приехал в королевский дворец вместе с Року, вернувшимся со своего обучения — и остался. Среди Воздушных Кочевников, по рассказам тогда ещё юного аватара, было множество настоящих мастеров медицины, способных вылечить что угодно. Року тогда обронил очень странную фразу: «Это странно, ведь жизнь символизируется огнём…». Созин нахмурился в ответ: «Огонь — это разрушение, ярость, сила. Ничего странного я здесь не вижу», — а Року, глупыш Року, его добрый, наивный до неприличия друг, с какой-то всё — знающей, всё — понимающей, всё — прощающей улыбкой отвернулся… …Созин не опустил взгляда. — Ты знаешь, что я приказал истребить всех Воздушных Кочевников. Он — один из них. Если ты собираешься обвинять меня в чём-то, то напиши письмо и оставь в моих покоях. Слушать слезливые истерики я не собираюсь. Слова об истериках Созин чуть подчеркнул голосом. В детстве Азулон, требуя к себе внимания, он бесконечно рыдал, мог закатить нешуточный скандал из-за того, что ему в чём-то отказали, и Созин не стеснялся бить сына за такие проступки: подобное казалось ему непростительной слабостью. Сейчас от того истеричного мальчишки не осталось ничего. Блеск слёз в светло-янтарных глазах сменился блеском стали — и Созину это нравилось. — Я знаю, что Вы уничтожили их ради того, чтобы прервать цикл аватаров на столетие. Но зачем было убивать Сокто? — юноша нахмурился и чуть скомкал тонкими пальцами ткань кимоно на сгибе своего локтя: он стоял со сложенными на груди руками. — Ему шестьдесят семь лет, сущность аватара не может проявиться в таком возрасте. Созин окинул его тяжёлым, оценивающим взглядом — таким бы он окинул противника на Агни Кай, решись его кто-нибудь вызвать на поединок. — Возможно, затем, чтобы убрать человека, перед которым мой наследник готов пресмыкаться. Созин с удовольствием отметил, что эмоции Азулона не выдало ничто, кроме внезапно побелевших скул. Слуги докладывали ему, что Азулона и целителя Сокто связывают очень трепетные отношения. Созин не замечал этого — он лишь несколько раз видел их вместе, но по рассказам слуг Азулон едва ли не начинал по-щенячьи вылизывать целителю лицо при встрече (вместо того, чтобы лизать, он просто обнимал его), а в благодарность за залеченный ожог, полученный на тренировке, часто с благодарностью и трепетом целовал натруженные руки старика. Не то, чтобы Созин ревновал… Он не любил таких нежностей и не позволил бы Азулону дарить их себе в любом случае, но что-то неприятно ворочалось внутри от мысли о том, что парень даже не пытался. И ещё сильнее ворочалось это «что-то» каждый раз, когда Созин, будучи всегда объективным к себе, понимал, что виноват в этом сам. Поэтому, пожалуй, в поступке Лорда Огня было и немного мстительности. Совсем чуть-чуть. — Вы считаете унижением любое проявление чувств? — тихо спросил Азулон. Его отец, не являющийся им душевно, ответил не раздумывая: — Да, я так считаю. Азулон молчал несколько секунд, глядя в его лицо, и Созин не мог определить, что выражали его глаза. Возможно, что ничего. Через пару секунд Азулон отвернулся и, глядя в окно, равнодушно бросил: — Вам придётся искать нового целителя. Сокто был лучшим, и Вы знаете это. — Его смерть была необходима, Азулон. Ступай. Последнее слово разбилось о захлопнувшуюся за юношей дверь — принц вышел, не дожидаясь его приказа. Созин устало откинулся на спинку кресла и закрыл глаза. Веки нещадно ныли, и блеск обнажённых клинков, что всё ещё лежали на столе, казался невыносимым. Холодок коснулся кожи, когда мужчина оттянул ворот своей одежды, чтобы достать из-под неё медальон. Он сверкнул ещё ярче, чем мечи, когда Созин открывал его. В медальон была вложен миниатюрный портрет: он и Року, нарисованные рукой его жены — непрофессиональной художницы. Смеющиеся, стоящие в обнимку, упоительно-счастливые, залитые солнцем… Всё это — и смех, и объятия, и солнце — осталось на портрете. Заперто в медальоне, что Созин всегда носил на груди. В день землетрясения — в день смерти его друга — медальон накалился от жара, что исходил от земли, и невыносимо жёг кожу. И что-то сейчас жгло глаза и горло. — Это было необходимо, Року, — негромко повторил Созин, касаясь лица друга на портрете. — Это было необходимо.