Я хотел бы, чтобы все было иначе. Чтобы мы были дружны. Чтобы Аат без умолку бы тараторила бы… да хоть о тех же нарядах своих! Чтобы Лу улыбался чаще, и я бы звал его не по имени, а отцом. И любил бы его как отца. Только, как отца. Как самого близкого человека, которому можно было пожаловаться в детстве на разбитую коленку. И на укус пчелы.
Леголас очнулся вместе с невероятной болью. Во рту было сухо. Каждый вздох был подобен подвигу - безжалостной борьбе со снедающей болью. Он медленно повёл глазами и увидел лицо отца. Отец стоял над койкой, не произнося ни слова. Тёмные круги под глазами, говорили, что он так и не нашёл сна этой ночью, уже почти высохшие дорожки слёз блестели в свете свечей.
Он помнит ушами и щетинистой щекой истертую мягкость ее хлопчатобумажного халата, маленькие толчки-шажки.
Он, что сейчас кричит, надрывается – ее голос.
- Что за ерунда, – пробормотал я, и тихонечко открыв дверь, заглянул в его комнату. Мишка не спал. Соорудив себе из одеяла что-то вроде гнезда, закутавшись с головой, он сидел на кровати у самой стены. Обеими руками сын впился в свой детский ночник и как-то странно косился на пол. Услышав, как я вошел в комнату, он резко вскинул голову и уставился на меня пустыми, черными от страха глазами, словно не узнавая. Спустя мгновенье этот ступор прошел – там кто-то есть, под кроватью!