Love me again

Know I’ve done wrong, left your heart torn Is that what devils do? Took you so long, where only fools gone I shook the angel in you! Люди говорят, что одиночество — это когда слышишь, как тикают часы. Лёжа на кровати в ставшей такой привычной за последнее хрен знает сколько время комнате, Гарри очень чётко слышал, как тикают часы. Его часы, впопыхах забытые на полке в коридоре, элегантные классические Burberry, купленные за неимоверные деньги в одном из магазинов маггловского Лондона. Гарри точно помнил, как самолично отвалил за них огромную сумму фунтов просто потому, что видел, как загорелись глаза Драко. Это было чем-то сродни зависимости — предугадывать мысли, исполнять желания, ловить чувства. Не было ничего лучше — никогда. Хотя, зачем уж врать самому себе, было и лучше. Лучше было сидеть вместе в кино, гулять по дождливому Лондону, наблюдая, как прохожие прячутся под зонтами, ловить солнечные лучи, сидя прямо на газоне в Гайд-парке. Было до хрена всего «лучше». Лучше было просто быть вместе. А сейчас он слышит, как тикают часы, безэмоционально отсчитывая время, проведённое без Драко. Ещё Гарри слышит, как ругаются этажом ниже соседи. Они тоже иногда ругались, но быстро мирились — всегда, но далеко не всегда сексом. Можно было просто сесть рядом, положить голову на плечо и сказать: «Мерлин, прости меня, я такой дурак». Иногда срабатывало и такое, а когда не срабатывало, приходилось чинить посуду Репаро. Но в любом случае ссоры были лучше, чем пустота. Ещё Гарри слышит, как заливается на улице сигнализация на одной из машин. И Гарри вспоминает, что, даже живя в маггловском районе, они вполне могли наложить пару заглушающих на окна квартиры, хотели это сделать, но как-то никогда не доходили руки. Всегда находилось что-то более важное, например, просто сидеть вечером друг напротив друга и смотреть в глаза, и улыбаться уголками губ, и знать, что человек напротив испытывает такое же невозможно прекрасное чувство счастья. Они вообще собирались сделать кучу всего, до чего никогда не доходили руки. Чёрт возьми, они же так и не съездили в тот парк аттракционов, которым грезил Драко, они же так и не посетили французские виноградники, чтобы есть виноград прямо с лозы, и чтобы сок тёк прямо по рукам. Они же… А теперь ничего, кажется, больше не будет, и ощущение счастья, которое когда-то было в этой квартире, медленно уходит, подобно воздуху из воздушного шарика. Счастье уходит, и квартиру наполняет только размеренное тиканье часов. * * * Драко ушёл однажды утром. Он проснулся, умылся и почистил зубы, приготовил Гарри завтрак и, пока тот был в душе, оделся и собрал свои вещи — все, которые успел. Когда Гарри вышел из душа в самом прекрасном расположении духа, Малфой уже стоял около двери с небольшим чемоданом. Вещи в нём были уменьшены, потому что Драко хотел увезти отсюда как можно больше, раз уж остаться у него не получится. — Что ты делаешь? — задал закономерный вопрос Гарри. — Ухожу, — коротко ответил Драко. Гарри нахмурил брови и сложил руки на груди. — Почему? — спросил он. Драко проследил за одной из капель, стекающих по обнажённому торсу Гарри. Капля исчезла в обвязанном вокруг бёдер полотенце, и Драко запутался взглядом в дорожке волос, спускавшей к паху Гарри. Он нервно облизнул губы, раздумывая, что ответить. Он тысячу раз прокручивал у себя в голове этот разговор, придумал тысячу отговорок, но точно знал, что ни одна из них не подходит. Просто потому, что это был Гарри, который знал его, как облупленного. Который за всё то время, что они жили вместе, успел изучить все его слабые стороны — глупо, глупо и неблагоразумно было так открываться, Драко понимал это, но никогда не мог ничего с собой поделать. Не мог противиться ему, был не в силах противостоять. — Я… — он запнулся. Как было бы проще без этих сентиментальных объяснений. Как было бы проще выйти за дверь и больше никогда не возвращаться. И обязательно — чтобы Гарри не искал, не добивался, не пытался вернуть. Словом, чтобы он не делал всего того, что делает сейчас. Но это было невозможно, и оба они это прекрасно понимали. Единственное, что Драко знал точно, — он не может врать. Он не хочет врать. — Я устал, — сказал он в итоге. Полуправда ведь лучше лжи. — Я разлюбил. Гарри улыбнулся — мягко. — Я тебе не верю. — Не верь, — он пожал плечами и отвернулся к двери. Но не успел взяться за ручку, как его плечо с силой сдавила рука Поттера. — Хер я тебя отпущу, пока ты всё не объяснишь, — прошипел он прямо в ухо Драко. — Ты идиот, если подумал, что я просто так проглочу всю эту хрень, Драко Малфой. Драко криво улыбнулся: — Что ты, я и не надеялся на это. — Тогда какого хрена? — Гарри развернул его к себе. Драко чуть не сорвался, так ему хотелось погладить Поттера по щеке. — Ты ведь всё прекрасно понимаешь, — сказал он. — Ты всегда знал, что это произойдёт, и если ты скажешь сейчас, что это не так, я только посмеюсь тебе в лицо, Поттер. Гарри опустил взгляд. Драко стиснул ладони в кулаки. — Ты всегда знал, Гарри, что однажды наступит момент, когда я уйду. Потому что у меня есть семья, и я никогда не смогу отказаться от того, что мне необходимо сделать. Гарри спрятал лицо в ладонях, а потом с силой провёл ими — по щекам, векам, лбу. Эти движения были такими беззащитными, что на мгновение Драко захотелось бросить всё и остаться — и будь, что будет. Но проблема была в том, что все «будь что будет» остались в прошлом, там, в конюшне, в Хогвартс-Экспрессе, в гостиной за бокалом вина. Лимит их в жизни Драко был исчерпан. — Я не смогу тебя удержать? — это почти не было вопросом, Гарри и так знал ответ. Херов Поттер, думал Драко, когда он говорит таким голосом, Малфой готов бросить всё и… Мерлин, херов же Поттер. — Это было хорошее время, — коротко сказал Драко. А потом, портя всё ещё больше, добавил: — Спасибо. — Засунь свои благодарности себе в жопу, — отрезал Поттер, и Малфой усмехнулся. Потом взял чемодан, открыл дверь и вышел. В спину ему донеслось тихое: — Ты всё ещё любишь меня? Малфой прикрыл глаза и аппарировал прямо от двери. Он не видел, как Гарри сполз по стене и спрятал лицо в ладонях. И хорошо, что не видел, потому что, если бы увидел, обязательно бы остался.