Бездорожье

      В домике радушной хозяйки, не одну седмицу дававшей Альку кров, еду и задушевные беседы о родных странах, сейчас было людно и как-то по-особому душно. Казалось, что угодил вдруг в жарко натопленную баню, разомлел, надышался еловых да можжевеловых веток, обрадовался, а потом раз, и оказалось, что дверь-то закрыли на засов охочие до расправы соседи, а уголья в жаровне все накаляются, норовя дотла сжечь.       Альк улыбнулся пришедшему на ум сравнению, хоть и не до смеха сейчас было, совсем не до смеха. И внимательно вгляделся в лицо тутошнего мольца, хоть и выжившего из ума, но по-прежнему имевшего неслыханную власть над народом Линтвайты.       Не имевшая ни Пристани, ни путников страна, казалось, давно уже должна пасть от нашествий врагов, сравняться с землей после многочисленных неурожаев, развеяться пеплом после моровых поверий, но кары божьи обходили Вересковые пустоши стороной, да и брать у соседей было нечего. «Климат здесь не тот» — шутили правители окрестных земель, вводя в заблуждение мудреным словом безграмотных советников, охочих до легкой наживы. Вот и жила Линтвайта. До сегодняшнего вечера.       Альку вновь стало жарко. Молец что-то визгливо втолковывал старосте, вновь заглянувшему на огонек. Тетка Тина жалостливо охала в углу. Лучина чадила и разбрасывала во все стороны уродливо изогнутые тени. Хотелось выбежать из хаты и отправиться куда глаза глядят, но внутренний голос противно шептал о том, что: «Все, добрый молодец, находился. Не видать тебе больше ни Ринтара, ни Саврии, ни путничьей грамоты». Что до последней, впрочем, толку от нее сейчас было до обидного мало. От Алька требовали невозможного.        — Слышь, Килий, а ты, часом, не можжевельника обкурился? — недоверчиво спросил староста. Молец побледнел.       —  Да чтоб тебя, проклятого, Саший в котел с жабами кинул! На божьего человека хулу наводить!       — А кто тебя знает, — равнодушно пожал плечами весчанский старшой. — Ты, вон, сколько лет из своей землянки не выходил, поганками оброс!       — Если бы ты не жадничал, а отстроил молельню, и люд бы Божини не гнушался!       Перебранка продолжалась, а Альк лишь сжал виски, в которых пульсировала кровь. Слишком многое он узнал от подвыпившего старосты, такое, от чего впору бы бежать без оглядки, но Путник отступать не привык. И хоть и не замечал раньше за собой тяги к бессмысленному геройствованию, сейчас, как никогда ясно понимал неотвратимость пути и последствия решений.       Линтвайта была неподвластна Дару. Что-то такое было в ее землях, получивших благословение от обоих богов сразу, что хранило ее и от морового поверья, и от бездорожья, которым время от времени грешили зарвавшиеся путники. Вот и радовался наместник, спокойно отсчитывая круги и не переживая попусту за полотно дорог его земель. Пока не пришел к власти пронырливый воевода, не отравил наместника и не прибрал к рукам древние трактаты, в которых говорилось о дивной пряжке с Хольгиного платья и Сашиевом мече, которые, как раз, и хранили Линтвайту от благословения Дара.       А на мече том было самими богами выгравированно, что лишь искренней любовью можно разорвать связку, и тогда ни свечи, ни путники не будут нужны, а дороги покорятся воле творящего. Прознала про то Пристань после дерзкой выходки Алька и Рыски, шутка ли — пойти против вековых устоев! И поняла, что сам смысл ее существования подвергался очень большому сомнению. Ринтар и Саврия запросто могли перенаправлять адептов в Линтвайту, те проходили бы обучение, совершали бы обряд оборота, а после — разрывали связку и возвращались домой менять дороги во благо Хольги без лишних жертв и страданий. Но зачем тогда нужна Пристань и созданная ею за столетия власть? Убить тсаревского наместника, подбросить пряжку, которая без меча блокирует дар, пригрозить Шаресу, что будет война и дело с концом. А в Линтвайте дара и так не было, потому Альк слишком поздно разобрался, что к чему. Сюда уже мчался наместник Линтвайты, намеренный сам объявить войну Пристани и снести с лица земли все, что угрожало спокойствию его страны. Никому не нужны лишние проблемы, а то, что Шарес, получивший весточку от Алька, собирался заключить торговый и мирный договор с Линтвайтой и открыть здесь местную Пристань, уже мало кого волновало.       Пряжка без меча, и та выкраденная шпионами Пристани прямо из-под носа правителя, сыграла решающую роль в прошедшем вечере. Альк разомлел от травяной настойки и яств, приготовленных теткой Тиной, заслушался ринтарской речи, вспомнил Рыску и выложил нечаянно на стол припрятанную за пазухой пряжку. Старосту как подменили — из словоохотливого балагура он превратился вдруг в дикого быка и чуть не сцапал саврянина за грудки.        — Ах, ты, Сашиево отродье! Ограбить нас вздумал?! Где меч, отвечай?       — Подделка ваш меч, милсдарь, жестяная подделка. А где настоящий, то мне неведомо.       Староста побледнел и уселся обратно на скамью. Если меч — подделка, а пряжка без него лишь блокирует Дар, не давая менять дороги, то что тогда ждет Линтвайту, на которую уже нацелила свои когти Пристань? Староста знал от наместника, что тот получил письмо с угрозами и пока что предложением отдать свои земли по-хорошему. С двумя государствами, подкрепленными помощью Путников, лишенной флота и армии стране попросту не справиться. И все разъяснения Алька о том, что к интригам Пристани ни Шарес, ни Исенара никакого отношения не имеют, лишь уходили в пустоту.        — Что хочешь делай, Путник, но наместник объявит Саврии войну. На своей территории.       Вновь перед глазами встал сон о бессмысленном кровопролитии, который Альк видел несметное число раз. Умрут ни в чем не повинные люди, умрут Путники, сгорят вески и города, а Пристань найдет, как ей по-крысиному избежать расправы и продолжит свое черное дело. А он сам так никогда и не увидится с Рыской, потому что первым падет в этом бою, и так никогда и не скажет ей…       — Надо менять дорогу, — твердо произнес Альк, вставая из-за стола.       — Куды ж менять-то, милсдарь, коли у нас уже столетие бездорожье?       — Надо открыть путь Дару, — терпеливо и с доброй толикой безразличия пояснил Альк, — И посмотреть, куда выведет кривая и как той тропы избежать.       А в душе отзывалось скользкое предчувствие того, что это конец. На сей раз неизбежный, и дорога не окончится слепым поворотом, потому что не будет их, поворотов. Он просто отдаст свою силу, всю, до последней капли, но не позволит странам пойти друг на друга войной. Сотрет из памяти все договоры и угрозы, пойдет против Пристани, как бывало уже не раз. И Рыска останется жить. И родители будут так же гордиться сестрой.