Заполошно ухая, над ямой пронеслась сова, где-то на болотах прокричала выпь, дневное зверье засобиралось на покой, давая дорогу ночному. Рыска натянула на ноги юбку и зябко поежилась: в лесу уже вовсю властвовала ночь, а помощь приходить не спешила, Альк повел ухом и перебрался поближе к Рыске.
- Есть хочется, - пожаловалась девушка.
- Уж извини, не догадался ковригу прихватить, - привычно съязвил Альк.
- Ты как вообще здесь оказался?
- Тебя, святую невинность, спасать шел….
- Зачем и от кого?
- Рыска, ты головой точно не ударялась, когда в яму падала? Или ты меня из принципа не слушаешь?
- Из чего?
- Из вредности! Ты могла предупредить, что в лес собиралась? Райлез охотится за мной, но его щупальца захватят и вас! Ладно, Жар, он только и ходит между домом, нужником и молельней, но ты, тебя вообще в последнее время на месте удержать невозможно! Что ты вообще сегодня здесь забыла?
Рыска вздохнула, почесала переносицу, проводила взглядом спешащую куда-то летучую мышь и чуть слышно прошептала
- Я хотела пойти учиться в тетушке Улите….
- Зачем?
- Чтобы в зиму стать помощницей травницы.
- То есть, ты собираешься торчать в Лосиных Ямах до зимы?
Рыска вновь замолчала, рассказать ему или не надо? А если рассказать, то поймет ли? Богиня опять развела дороги, заставив выбирать.
- Ты знаешь, впервые в жизни мне кажется, что я делаю что-то нужное, и делаю для себя.
- А до этого ты для кого делала?
- А до этого, Альк, меня как шелудивую кошку, которую и утопить жалко и кормить нечем, выгнали из вески и отправили на хутор прислуживать дядьке.
- Как так?
- Да вот так, - пожала плечами Рыска, - Не любят у нас саврян, а мои желтые глаза ты сам видишь. Когда братишка не родился, мама еще как-то старалась…. Пирожками иногда подкармливала, а потом, - Рыска махнула рукой в пустоту, - Потом я только и делала, что от отчима по сараям пряталась.
- И потому родители решили от тебя избавиться?
- Да…. Отправили к дядьке, тот простил им долг, а меня отдал в услужение женке. Я не жалею, было там и хорошее, меня не били, учили сбивать масло, варить щи, ощипывать кур, одергивали и подсовывали иногда маковые рогульки. На хуторе было много батраков, работавших у дядьки, и вечерами они собирались в кухне. Тогда-то я и стала придумывать сказки, мне хотелось, чтобы чужие хуторяне стали считать меня своей.
- А я наоборот всегда мечтал, чтобы меня оставили в покое, - отозвался Альк, на щепку отвлекшись на собственные мысли.
- Но уединение – это же так грустно….
- Наоборот, оно позволяет познать себя.
- Почему же тогда говорят, что Божиня карает одиночеством?
- Нет, Рыска, это люди привыкли обвинять богов в том, чего они не в состоянии понять. И что твои хуторяне?
- Со временем я освоилась, познакомилась с Жаром, привыкла и…. стала мечтать о том дне, когда уйду из хутора.
- Значит, своей ты так и не стала? – крыс свернулся клубком и поднял голову.
- Спроси у меня это кто-нибудь пару месяцев назад, я бы ответила, что на хуторе мне нравилось, но теперь, да еще и после того, как рассказывала сказки в кормильне…..
***
Тетушка Улита, сбивая в кровь босые ноги и почти не разбирая дороги, ковыляла в веску. В голове осой жужжала мысль: «На помощь, на помощь.… Ох, был бы жив сейчас мой Китий…», был бы жив Китий, минул бы круг-другой, стал бы он весчанским головой, завели бы скаковую коровку, развели бы коз, там, может, родился бы ребеночек, взамен сгинувшего в ушедшую войну, а так, что говорить. Что говорить, коли Кития зарезали в лесу разбойники, завидовавшие мельничьему богатству, которое потом-кровью и слезами наживалось, и остались от прошлой жизни одни лишь травы и воспоминания, оседающие в душе горьким вересковым дымом.
Тетушка Улита смахнула едкий пот и перевела на щепку дыхание. На веску опустился вязкий вечер, принесший тучи и предчувствие грозы, дневная дорожная пыль осела, завихрился над трубами дымок, зажужжали комары. Пусто и тихо, и так досадно вспомнить, что все мужики уехали на ярмарку. Мельничиха вытерла руки о фартук и побрела вперед, надеясь отыскать хоть кого-то, хотя противный голос змеей шипел о том, что к сроку ей не успеть.
Жар, лениво передвигая ногами, нес два ведра, а впереди призывно маячили подсолнухи, - любимые Божинины цветы, и любимые цветы мольца, иначе, зачем бы он еще привечал помощника к такому скучному и богоугодному делу?
- Божиня в помощь, сынок!
- Слава Хольге, тетушка, - ответствовал Жар, перекидывая сразу полведра под ближайший цветок, - Вернулись уже? Замучила вас Рыска своими травами?
- Жар, - тетушка вновь вздохнула, собираясь с духом, - Вернулась я одна.
- А Рыска где? – Жар, как ни в чем ни бывало, гремел ведрами, - В кормильню к Альку зашла, что ли?
Мельничиха аж руками вплеснула от радости, она совсем забыла об Альке, успевшем за несколько месяцев внушить к себе уважение тех, кто поспокойнее, и боязнь тех, кто понаглее.
- Ой, сынок, беда! Бежим, скорее, за Альком!
- Это еще зачем? – Жар поставил ведра и развернулся, только сейчас заметив, что тетушка Улита робко стирает с ладоней кровь, а вся ее одежда в грязи.
- На нас разбойники напали! Мы от них убегали, я вырвалась, а Рыска в волчью яму упала!
***
Альк пошевелил усами и перебрался к Рыске на воротник, они уже несколько лучин сидели молча, думая каждый о своем. В яме было тепло и сыро, и пахло лежащими здесь же травами. Вверху что-то шуршало по лежалым листьям, вверху ехидной ухмылкой скалились ветки, но Рыске до них не достать, а от крысы, оказавшейся в ночном лесу, полном сов и прочих любителей перекусить, проку было мало, хоть Рыска и была уверена, что Альк любому поперек горла встанет, с ним здесь было спокойнее.
