Лес

      Раз, два, левой. Шаг за шагом, не дёрнуться, не развернуться и не убежать. Раз, два, Левой! Мэтт шёл спокойно. Максимально спокойно, насколько это мог делать человек (а если быть точнее — полуэльф), входящий в Лес. Сердце бешено колотилось, глаза судорожно искали что-то, но ничего не находили, руки дрожали - он убрал их в карманы, чтобы они не выдали его страх. Иногда его вспотевшая от волнения ладонь выныривала из складок грубой ткани, чтобы раздражённо откинуть со лба длинные светлые пряди или спешно заправить их за слегка заострённое ухо, после чего вновь возвращалась вглубь кармана, в котором, казалось, разожгли небольшой костерок. Как только его товарищи-солдаты скрылись за ветвями деревьев, Мэтт принялся бежать изо всех сил, забирая правее, чтобы выйти из леса там, где палатки и костры сменяются кукурузным полем. Там он сможет пройти незамеченным уж наверняка. Ну, а дальше — как карты лягут. Домой возвращаться смысла нет — какой отец будет рад сыну-дезертиру, сбежавшему от войны за собственную родину? Искать его, скорее всего, не будут, ведь для товарищей Мэтт отлучился, чтобы собрать очень нужные ему лекарственные травы, замеченные на окраине Леса, несмотря на все их уговоры туда не соваться. На миг в его голове мелькнула странная мысль, что не такой уж он и трус, а даже по-своему смел, раз вошёл в Лес в одиночку. Слава богам, Лес здесь не слишком густой, а живых существ — кроме, разве что, насекомых — поблизости вообще не наблюдалось. Однако, Мэтт всё равно боялся. Его пугали жуткой, неправильной формы деревья, чересчур тёмные листья на их узловатых ветвях, странные блестящие жуки величиной с его кулак, непроглядная темнота Леса слева от него... а ещё всплывающие в памяти рассказы древних стариков и чудом выживших путешественников, побывавших в чаще Леса. Впрочем, прожили эти люди недолго — каждый, кто выходил отсюда живым, вскоре умирал от странной болезни, неподвластной врачеванию смертных. Осторожно раздвинув ветки, Мэтт убедился, что ушёл недостаточно далеко. Нет, он не увидел ни палаток, ни суетящихся людей — их он почти и не слышал. Зато он чуял запах дыма и нечистот — видно, ветер дует со стороны лагеря. Тихо и нервно выругавшись, юноша быстро зашагал дальше. Нужно выйти к полям, пока окончательно не стемнело. Ночью в Лесу будет бродить только круглый дурак, а Мэтт себя таковым не считал... пока не понял, что идёт не в ту сторону! От этой мысли парень споткнулся о торчащий из земли корень и едва не упал лицом вниз. Ведь если бы он свернул налево, то преспокойно шёл бы себе среди початков кукурузы, насвистывая под нос любимый мотив. Мысли лихорадочно забегали. Может, стоит просто вернуться? Но Мэтта не было уже слишком долго. К тому же, если он не уйдёт сейчас, то не осмелится бежать из лагеря второй раз и побежит от врага прямо на поле боя, подставляя спину стрелам врагов. А тех, кто бежал во время битвы, нынешний король приказал убивать на месте. Сам же Мэтт считал, что он "ещё слишком молод, чтобы умирать". «Что же делать?» — жужжала в голове навязчивая до безумия мысль, растягиваясь и повторяясь снова и снова, а ноги, медленно переступая, несли куда-то, вроде бы, назад, обратно... Если Мэтт продолжит двигаться в том же направлении, что и раньше, или пойдёт прямо, повернувшись к лесу спиной, это приведёт его на границу с врагами - куда, собственно, он и направлялся, будучи солдатом. Остался один выход — попытаться успеть добраться до полей до того, как солнце сядет окончательно. «Те, кто никогда не боялся темноты, проведя несколько ночей в Лесу, начинали шарахаться от каждой тени, боялись спать по ночам, поэтому могли заснуть только днём. А ночью, забившись в угол, тряслись от страха в своих уставленных свечами домах. Некоторые, не сумев уследить за таким количеством свечей, сгорели заживо. Так было, конечно, только если они возвращались из Леса живыми, хе-хе...» — снова, как назло, вспоминались рассказы одного старого барда, вокруг которого вечерами собиралась ребятня со всей деревни — в том числе и сам Мэтт. Теперь он ненавидел себя за своё любопытство. За то, что пришёл тем вечером послушать байки Раймонда Зелёного. Голос старика навязчиво шептал в голове - загадочный, приглушённый, и почти ни капли не старческий: «Да и пауки там знатные — размером с мою седую голову. Самые маленькие, конечно...» Страх гнал лучше любого кнута. Мэтт бежал, словно его больно хлестали по пяткам, и совсем не разбирая дороги, о чём вскоре пожалел. Юноша и не подумал прислушиваться — сердце словно билось внутри головы — настолько это было громко. И лишь когда грохот сердцебиения поутих, а шаг замедлился и сошёл на нет, только тогда он понял, что не слышит звуков лагеря, не чувствует его запахов, не знает, что это за место... Деревья здесь были совсем другие — изогнутые, разлапистые; вместо листьев на их ветвях во все стороны торчали иголки, а корни и стволы были сплошь укрыты мхами и лишайниками. Сапоги тонули в лесном ковре, состоящем из опавших хвоинок и мха, усеянного мелкими белыми цветочками; в воздухе стоял странный запах смолы, земли и ещё чего-то приторно-сладкого, а кривые замшелые ели сплели ветви, едва ли не полностью скрывая от глаз такое родное голубое небо, наводнённое в этот закатный час лёгкими оранжевыми облаками. Мэтт замер на месте, затаив дыхание. Весь страх вдруг куда-то испарился, оставив после себя лишь немое восхищение. Что бы ни говорили люди об опасности, а всё-таки, Лес — невыразимо прекрасное место. И эта тишина, нарушаемая лишь шелестом ветвей и дыханием Мэтта, умиротворяла, неспешно выгоняя одну за одной все мысли из головы, заставляя смотреть, впитывать широко раскрытыми глазами завораживающую красоту Леса. Заставляя восхищаться россыпью белых цветов на тёмно-зелёном ковре мха, напоминающих звёзды на ночном небе, хитрыми изгибами стволов, ветвей и корней, застывшими каплями янтарной смолы, сверкающими в проникающих кое-где редких лучах закатного солнца. Голова затуманилась, тишина давила, в глазах мутнело, а приторно-сладкий запах сводил с ума. Мэтта затошнило. Юноша, наконец, опомнился, когда лёгкие оранжевые облака стали казаться алыми каплями крови на голубой скатерти. Осознание того, что совсем скоро стемнеет, а Мэтт ещё не знает, где находится и куда идти, ощутимо ударило под дых и парень сначала резко рванул вперёд, но при попытке сделать первый шаг зацепился ногой о замшелый корень, после чего, едва удержавшись на ногах, опустился на колени, не заботясь о чистоте потёртых походных штанов. Так вот как, оказывается, Лес околдовывает людей... Страх накатил с новой силой, стремительно перерастая в панику. Но когда он уже был готов нестись сломя голову и неистово вопить о помощи, срывая горло, внезапно наступила апатия. Всё. «Я ведь здесь умру, разве нет?» Если кто-нибудь вообще узнает о его смерти, всё равно никто не заплачет о нём, не пожалеет, ведь Мэтт погибнет не в бою, да и к тому же он лишь наполовину человек. Разве что младшая сестрёнка уронит слезу втайне от отца, ведь тот обязательно скажет, что эльфийская кровь во всём виновата и нечего по такому ублюдку горевать. Что, в принципе, неудивительно, ведь будучи полуэльфом, Мэтт наслушался подобного с лихвой. Странно лишь, что к матери отец так не относился, а ведь она была чистокровной эльфийкой. Он любил жену больше жизни, а вот сын стал его личным разочарованием. Даже когда люди короля пришли за ним, чтобы призвать на войну, отец утверждал, что грязная кровь сына может стать причиной дезертирства или предательства. В тот день Мэтт смело сделал шаг вперёд, дабы доказать отцу, что не так уж он и плох, и отправился с людьми короля добровольно. Но теперь, спустя две недели, он пожалел об этом. И понял, что отец не ошибся. Мэтт действительно всего лишь жалкий трус, ничего больше. Мысленно выругавшись, Мэтт послал к чертям воспоминания о семье. Полуэльф стоял на коленях и готов был упасть - внезапно нахлынувшая усталость так и валила с ног. Юный дезертир и сам не заметил, как медленно опустился на ковёр из мха и хвоинок, прижавшись лицом к мелким белым цветам и вдыхая их усыпляющий запах. «Я - труп.» С этой мыслью Мэтт вскоре задремал, провалившись во тьму беспокойных сновидений.