Пять с половиной дней

- Ждите, - говорит колдомедик, чем-то смахивающий на нашего Слагхорна, окидывая меня взглядом, полным снисходительности и закрывая за собой дверь. Как же я сейчас ненавижу его. Хочу вбежать в палату и крепко-крепко обнять Лав, и пусть кто-то попробует нас разлучить! Хочу гладить её по волосам, говорить, что всё будет хорошо. Хочу, в конце концов, крикнуть медикам: «Благодаря мне она здесь, вы не имеете права меня не впускать!» Глупо, знаю, но ничего не могу с собой поделать… Что бы сказала мама? «Ну что же ты, дорогая, вот же твоя подруга Лаванда, рядом. Просто закрой глаза, и вот в темноте возникнет её образ. Ты же чётко можешь разглядеть каждый её волос, её светлые глаза, ты ощущаешь её запах, твой слух услаждают её речи и ты чувствуешь тяжесть её ладони напротив твоего сердца. Она рядом, ведь она в тебе. В твоей голове и в твоём сердце…» Чувство беспомощности и нетерпения ушло. Низкий голос мамы всегда приводит мысли в порядок, а уж её песни… С такой же радостью в сердце я слушаю только Лаванду. Воздушные мелодии идеально звучали с густым, и в то же время плавным голосом. Как жаль, что в последнее время, она могла петь только под записи мелодий, коллекционируемые отцом. Похоже, очень похоже, но это совсем не то. Даже когда закрываешь глаза и, отстраняясь от происходящего, чувствуешь разницу… Голова падает вниз, словно в неё налили какую-то густую, вязкую и тяжёлую жидкость. Тихое пение мамы, музыка, смех моего Солнышка… Просто закрыть глаза. На минутку. Нет, я не должна спать! Но если не буду спать, разум будет возвращаться в прошлое. Будущее туманно, а настоящее – тем более. Прошлое - это хорошо. «Зная, что было и каким ты был в прошлом, особенно в ближайшем прошлом, можно понять, как действовать сейчас», - как-то сказала мама. Но в ближайшем прошлом были лишь боль, страх, кровь, грязь, безумие, смерть, танцующая на трупах, и мокрые, холодные от мочи трусики… Что такое затишье перед бурей я узнала девять часов назад, перед Битвой за Хогвартс. - Нет, останься! – я с отчаянием смотрела на Лаванду. Прохладный ночной ветер трепал её волосы и она раздражённо смахивала их с лица. Вот-вот должно было начаться сражение, как вдруг она решила подойти ближе к предполагаемому центру сражения. Воображение услужливо подкинуло картину: неподвижно лежащая на земле Лаванда, её лицо пусто, его уже никогда не украсит нежная улыбка и сверкающий взгляд… Чёртово воображение! - Я устала убегать, плакать, я хочу сражаться. Прошу, милая, отпусти меня, я хочу отомстить. - Кому отомстить, кому, дура?! Не уходи! Почему ты не можешь сражаться рядом со мной? Думаешь, что Пожирателей не хватит?! - Я не смогу по-настоящему разозлиться, когда ты рядом. Не смогу, прости, я знаю, что делаю тебе больно, но я просто не смогу, - она порывисто поцеловала меня. Губы были солеными и обветренными, но всё равно – невозможно представить, что чьи-то другие губы могут быть настолько же правильными, идеально подходящими для меня. - Верь мне. Она вырвалась, и наконец выскользнула из моих рук. Как бы я ни старалась, как бы близко она не была – Лав всегда ускользала, оставляя за собой только сладковатый, женственный аромат ванили. Запах умиротворяющий, так хотелось на секунду прикрыть глаза и как можно глубже вдохнуть его. Так хотелось улыбаться, особенно когда улыбка была совсем неуместна. Опять ускользнула… Ну что же, пусть будет так. Она всегда возвращалась. Не могла не вернуться. «Верь мне». Верю. - Ты чего? – удивилась подошедшая сестра. Падма испугана. - Не бери в голову. Всё стихло. Каждый был напряжен до предела, малейший звук казался чем-то невозможным. Не верилось, что звук когда-то существовал вообще. Эти напряжённые люди, нет, не люди - пустые оболочки, не ведают звука, они глухи, к мольбам и крикам о помощи от врагов и друзей. Вот только я не чувствовала себя частью всего этого единого механизма, чётко слаженного и отрегулированного, как и Падма, чьи руки тряслись от напряжения. «Как же она будет сражаться, если волшебная палочка просто трясётся в её ладонях?» - стучало у меня в голове. Навязчиво, неотрывно. Падма крепко стиснула мою руку, невидящим взглядом смотря вперёд. Все пропавшие, потерявшиеся в ногах напряжённых людей, звуки одновременно взлетели в небо. Я бежала, крепко стиснув руку сестры, выкрикивала заклинания… Всё смешалось в невообразимую кучу. Почему-то вспоминались войны, о которых монотонным голосом вещал Бинс – стратегии, слаженность, монотонность, тягучесть – он мог описывать всё это так, что даже повествования о кровавых гоблинских войнах становились колыбельными. Нет. Всё было не так. В голове – полнейшая пустота, навязчивая фраза перестала биться о стенки черепа, тело, словно само, действовало, управляемое адреналином и инстинктом самосохранения. Вопрос лишь в том – что в тот момент побеждало. Страх. Страх и ужас, каждый раз, когда я видела падающего светловолосого человека; облегчение и муки совести, когда понимала, что это не Лаванда. «А вдруг она уже умерла?», - шептало что-то внутри – «И ты ничем не можешь ей помочь. А если её пытают? Или она при смерти? А если…». Замолчи! Замолчишь ты уже, наконец?! – кричала я внутреннему голосу. Страшный миг узнавания… Нет. Всё уже позади. Я и Падма успели… «Едва успели…». …И я не хочу думать, что было бы, если бы случилось непоправимое. Всё произошло так, как должно было произойти и никак иначе. Лаванда жива и будет жить. Просто взрыв стены. Просто обломки, от которых разом погибло несколько человек. Но не Солнце… - Где моя дочь?! Повторяю, мы должны её увидеть! Родители Лаванды похожи не на самих себя, а каких-то ходячих трупов. От них тянет потом и чем-то старым. Так пахнут очень старые книги, тем, которым больше тридцати-пятидесяти лет. Что-то сдавливает, пульсирует в затылке, а к горлу подкатывает кисловато-горький привкус. Очень хочется пить… -… Я ещё раз говорю – мы должны… - долетает до меня. - Повторяю – всё с вашей дочерью хорошо, но мы пока не можем пустить вас к ней. Как только она придёт в себя, вам сразу же сообщат, - вещал колдомедик успокаивающим голосом, в то время как в его глазах были лишь усталость и раздражение – кажется, он только закончил все процедуры, или операции, или проверки, или ещё что-то наверняка изматывающее, как его задержали разъяренные и агрессивные родители. Причём, не первые и, определённо, не последние. И колдомедика жалко, его постоянно достают родственники больных, постоянный стресс, смерти; и родителей, ведь это родители… - О, Парвати, и ты здесь? – ненавижу этот запах. Чёрт, о чём они говорят? Главное – улыбнись! - Здравствуйте. Да, я уже давно здесь, – с трудом поняла вопрос. Не дышать глубоко, не дышать… - О, дорогая, так это ты перенесла нашу дочь в Мунго? Ах, это такой кошмар, почему именно наша дочь пострадала в этой отвратительной войне… - А другие пусть умирают, так что ли? – Мы слышали, что произошло с ней, какой-то взрыв, сильные физические увечья. Невозможно представить, что теперь с нашей красавицей! – Главное, что раны залечили. И пусть шрамы, пусть, лишь бы она жила… - Подожди, Парвати, так ты сидела здесь всё это время? Четыре часа?! - Три с половиной. Здесь легче. Чувствуется какое-то ощущение причастности. Здесь Лаванда совсем-совсем рядом. - О, вы же с ней очень близкие подруги! Даже представить не можете, насколько близкие. - Да. Я очень за неё волнуюсь - Я думаю, что тебе нужно идти, милая. Ты и так здесь очень долго пробыла. Как только Лаванда проснётся, мы тебе сразу же сообщим. - Я пока не получила лицензию на аппарацию, поэтому жду родителей. Так что не волнуйтесь за меня – они скоро придут. Презираю саму себя за ложь. Но что я могу сказать: «Я вообще не хочу от неё уходить, хочу быть с ней вместе»? Даже звучит слишком приторно и совсем не так, как должно звучать. Но что поделаешь, меня не наделили даром красиво излагать свои мысли. Брауны кивнули и, тепло попрощавшись со мной, ушли и запах, преследующий их, тоже ушёл… Ох… - Ты всё ещё здесь? – ко мне подходит медбрат. Я его не знаю, ну и ладно. Зато меня теперь, наверное, многие знают, просидела у палаты почти четыре часа. – Хватит здесь торчать, уходи. Завтра или послезавтра начнут пускать. - Я знаю, но очень хочу на неё посмотреть, увидеть, что с ней теперь всё хорошо. - Очень хочешь? - Очень. Он смотрит на меня, поджав и так тонкие губы, и, проведя рукой по коротко остриженным светло русым волосам, словно что-то высчитывает в уме. - Я могу провести тебя. Неужели?.. Да, тысячу раз да! Не могу поверить, я смогу посмотреть на Солнышко. Это же так… - Да, я буду очень признательна вам! - Только у нас мало времени. Мне всего лишь нужно провести диагностику и записать результаты. Около минуты, не дольше. Иначе заметят. - Хорошо. Он шепчет пароль, кажется что-то на латыни, и пропускает меня вперёд. Едва захожу в небольшую одиночную палату, сразу принюхиваюсь. В нос бьёт невыносимая горечь от зелий, слегка перебиваемая непривычными запахами улицы – в палате открыто окно. Когда Лаванда проснётся, надо бы не забыть принести ей цветов. Может, нарциссов… - Минута. Только не подходи слишком близко, - парень начинает приятным низким голосом произносить заклинания. Но я уже не обращала на него внимание. Лаванда. Её лицо напряжено, такое чувство, словно ей снится кошмар. Нет, нельзя прикасаться. Потерпи, моя хорошая, скоро все кошмары пройдут. Они не осмелятся вступить со мной в бой. Я надеюсь. Впитываю, оживляю её образ в голове, он дополняется новыми деталями. Например, на её левой щеке появился небольшой, но явно глубокий шрам, а тени от ресниц удлинились. Или это виновато освещение? О, и на лбу есть шрам? Ну и пусть. Они часть Лаванды и поэтому уже прекрасны… - Всё. Уходим. Минута пролетела чересчур быстро, но я покоряюсь его словам. Мы выходим: - Большое спасибо, что помогли. Для меня было очень важно увидеть подругу. - Не за что, - тонкие губы растягиваются в улыбке, явно непривычной для него. – Ну, до завтра? - До завтра, - откуда он знал, что я приду завтра?.. Хотя, всё равно. Выхожу из лечебницы с невероятно приподнятым настроением, которое только улучшает различный сонм городских запахов, даже в раньше раздражающем запахе бензина я начинаю находить какое-то очарование. Улыбаясь своим мыслям, трансгрессирую.