Innocent

- Лови его! - крикнул кто-то в огроменной толпе разозленного народа. - Лови и бей! Худенький шатен, босой и одетый в грязные лохмотья, бежал изо всех сил по рыночной площади, спотыкаясь, перепрыгивая через лотки с товарами, телеги, мимо проходящих кошек, стараясь улизнуть от разъяренного народа. В чем он провинился - он даже и не знал. Никогда не крал, никого не оскорбил, и уж тем более, никого не убил. Тогда за что? Он петлял по узким улочкам, путаясь в лабиринтах и переплетениях дорог, беспрестанно оглядываясь в надежде, что от него отстанут, поймут, что бегут за ним совершенно напрасно - он ни в чем не виновен. Но толпа все бежала и бежала, кто-то отставал, но присоединялись новые люди. У кого-то в руках были вилы, у кого-то – лопаты, кто-то просто подбирал по дороге камни. Паренек уже устал, стал спотыкаться чаще, а в легких все больше не хватало воздуха из-за одышки, дорожная пыль царапала глотку, он громко кашлял, но продолжал бежать. Он бежал из последних сил, но толпа все же его настигла, загнав в одну из тупиковых улиц и прижав к стене. Зажав беднягу, народ из первых рядов молотил его, что есть мочи, первым, что попало под руку, а остальные просто шумели, не имея возможности добраться до шатена. - Бейте его! Бейте, да посильнее! Рвите предателя, терзайте его! Забейте до полусмерти! - крикнул какой-то старикашка, смутно похожий на придворного чиновника, но одетый как простолюдин. Паренек кричал, сжавшись в комочек, пытался хоть как-то защититься, прикрывая руками голову, пытаясь уползти, но всякий раз его дергали за ногу или за руку, возвращая на место. Удары следовали один за другим, его тело покрывало уже множество кровавых следов от кулаков, царапин и порезов, кто-то даже приложил его недавно затушенным факелом, оставляя жуткий ожог на нежной коже, а новые отметины все появлялись и появлялись. Спустя некоторое время бедняга уже не пытался сопротивляться, а только, распластавшись на брусчатке безвольной куклой, еле слышно хрипел о том, что он ничего плохого не сделал, а затем и вовсе потерял сознание от боли. На его теле и живого места не осталось. Очнулся шатен от того, что у него сильно затекли руки. Солнце припекало во всю, не щадя ушибы и порезы на теле парня. Он, зашипев от боли, приоткрыл глаза, чтобы рассмотреть, где он находится, но... Он не увидел ровным счетом ничего, перед глазами была сплошная темнота. Он попытался сказать что-нибудь, но не услышал собственного голоса, даже жалкого хрипа. Перепугавшись не на шутку, парень начал дергаться, брыкаться, кричать. Вот только бесполезно - он был крепко привязан к чему-то каменному, что неприятно царапало и без того разодранную кожу на спине. Он продолжал кричать, но не мог понять, почему не слышит ровным счетом ничего. Ни своего голоса, ни каких-либо окружающих звуков вроде пения птиц или проезжающих мимо телег. Но нет, тишина была просто оглушающая. Постороннему могло бы показаться, что парень – немой от рождения. Шатен не знал, сколько времени он находится здесь, но самое главное, он не знал, почему. Последнее, что он помнил - голос противного старикашки, вопящий что-то о предательстве, а затем сильный удар по голове. За то время, что он был без сознания, он проголодался, и сейчас его живот урчал, требуя хоть какой-то еды или хотя бы воды. Чем больше проходило времени, тем хуже становилось узнику - руки и ноги затекли от того, что крепко связаны, обессилев, он уже едва держался, и то, благодаря этим самым веревкам, повиснув на них, как марионетка. Губы потрескались, а горло першило из-за невыносимой жажды с каждым часом все сильнее и сильнее. Он то приходил в себя, вздрагивая и приоткрывая глаза на мгновение, то снова терял сознание на долгие часы, забываясь жуткими кошмарами. Чем дальше, тем страшнее. Веревки впивались в кожу, оставляя на ней свежие порезы, по рукам и ногам бежали горячие капельки крови, стекая и капая на землю, высыхая и образуя отвратительные бурые узоры на теле, раны пекло из-за невыносимо палящего солнца, голод раздирал его желудок, и это заставляло паренька испытывать адские муки. Ему казалось, что прошла уже целая вечность, он потерял счет времени. Он находился на грани сумасшествия, будучи в полубреду. В голове уже не было никаких мыслей, кроме одной - воды. Жажда была настолько сильна, что он едва ли не чувствовал, как его тело тает, умирая клеточка за клеточкой. Но, не продержавшись в сознании слишком долго, он снова провалился в спасительное забытье.