Take me back all'infanzia

Моя семья была не такой уж и маленькой для нашего большого города, но только вот жизнь распорядилась так, что добрая и большая семья была вынуждена ютиться в ветхой лачуге на окраине, питаясь капустой и… капустой. Нет, мы не жаловались и жили весьма дружно, но все же на радужных мыслях суп не сваришь, верно? Маленький городок и такие же маленькие люди, зацикленные на своих проблемах и словно надевшие на глаза шоры. Настолько они были слепы к проблемам окружающих. Но стоит ли смотреть в чужую тарелку, когда в своей еще что-то плавает? Родители отца, дедушка Джо и бабушка Джозефина, всегда лежали на большой кровати вместе с родителями мамы — дедушкой Джорджем и бабушкой Джорджиной. Старики были далеко не молоды, и хоть не приносили семье много пользы, особых тягот не доставляли. Впрочем, и кровать, на которой четверо стариков умещались, была времен их молодости. В доме всегда стоял холод, поэтому и на бабушках, и на дедушках всегда были теплые вещи, а сверху их укрывало еще и лоскутное покрывало. В нашем ветхом домике места было мало, и мама с папой спали на матрасе на полу, а мы с Чарли на чердаке, деля одну маленькую комнатушку на двоих. Брат спал на старом матрасе, а я ютилась на подбитой опилками самодельной софе, которую папа, мистер Бакет, сам сделал. Летом, конечно, было приятно вечерами лежать, обдуваемой ветерком, когда зной вконец изматывал, но вот зимой промозглый ветер не приносил ни капли удовольствия. Речи о том, чтобы купить дом получше, и быть не могло. В семье с четырьмя стариками, домохозяйкой и несовершеннолетним ребенком работали только мы с отцом. Дохода едва хватало на свет и скромные продукты. Папа работал на фабрике по производству зубной пасты и целый день прикручивал колпачки к уже наполненным тюбикам. Но увы, такую работу никак нельзя было отнести к разряду высокооплачиваемых. И даже несмотря на то, что он был прекрасным работником и с годами наловчился прикручивать колпачки просто с невероятной скоростью, его заработка и вполовину не хватало на потребности семьи, а я… Ну, давайте будем с вами откровенны, девушке сложнее найти работу, если она не совсем из благополучной семьи и у нее нет денег на уход за собой. Работа официанткой с трудом покрывала оставшуюся часть расходов на семью, а с того, что я копила, деньги всегда уходили на черные дни. То крышу нужно было починить, то бабушкам нужны были новые таблетки. Сейчас у меня собралась небольшая сумма, но тратить ее я пока не собиралась, хотя платье, продающееся напротив нашего кафе в магазине миссис Уилтон, меня очаровывало не первый месяц. Не то чтобы мы голодали, но неприятное сосущее чувство в желудке нас не покидало. Ну, хоть я, работая, кормилась в кафе и не утруждала семью лишним ртом. Этот вечер ничем не отличался от других таких же вечеров. Повесив старое пальто на крючок, я села за стол рядом с Чарли, усердно мастерившим из бракованных колпачков, которые папа приносил с работы, свою шоколадную фабрику. Брат получал лишний кусок хлеба от родителей, а раз в год и от меня шоколадку, но этого не хватало растущему организму. Да и детская любовь к шоколаду всегда захватывала мальчика, когда тот шел утром в школу, а вечером обратно домой. Иногда я страдальчески вздыхала, не в силах больше слушать о «прекрасном Вилли Вонке». И дело было совсем не в том, что я в принципе терпеть не могла шоколад. Мальчик был слишком мал и глуп, чтобы понять, насколько противна была эта фабрика нашей семье, ведь из-за нее дедушка лишился работы, так же, как и еще тысячи людей, оставшихся фактически с пустыми руками. Мистер Вонка платил хорошо, но кому нужны были кондитеры теперь, когда все магазины наполнила его продукция? Конкурировать с шоколадным магнатом могли единицы, и то те, кто ранее нагло украл его идеи. Бабушки и дедушки любили вспоминать молодость, а Чарли всегда слушал их с открытым ртом, впрочем, как и я, когда была маленькая. Но вот только сейчас нужно было смотреть реалиям в глаза, а не жить в сказке. Папа не вечен, а на свои крошечные сто форинтов в день я не смогу прокормить даже себя одну, не говоря уже о стариках, брате и маме. — Это правда, что шоколадная фабрика мистера Вонки самая большая на свете? — Чарли запрыгнул на кровать к дедушкам и бабушкам, а я, вздохнув, отставила от себя тарелку с вареной капустой. Опять та же песня. — Правда? — старики изумленно переглянулись, а бабушка Джозефина с улыбкой покачала головой, вспоминая свою молодость и работу на фабрике. — Конечно, это правда! Господи, да разве ты сам не знаешь! Она в пятьдесят раз больше, чем любая другая! — Ну уж не больше, чем ткацкие фабрики Индии, — меня проигнорировали, впрочем, не в первый раз. Иногда мне казалось, что в этой семье только я отношусь к этой фабрике по заслугам. — А мистер Вилли Вонка самый искусный шоколадных дел мастер во всем мире? — Мой мальчик! — сказал дедушка Джо, немного приподнявшись на своей подушке. — Мистер Вилли Вонка самый чудесный, самый великий и самый гениальный шоколадных дел мастер, каких только видел свет! Это известно всем! — Я знаю, что он очень знаменит и что он большой мастер своего дела… — Мастер своего дела? — закричал старик. — Да он просто настоящий волшебник! Он может сделать все, что только захочет! Разве я не прав, друзья мои? — Нет, не прав! — я не хотела кричать, но голос сам предательски повысился на дедушку Джо. — Простите, но это не правда! Из-за этого самовлюбленного педантичного придурка… — дедушка Джо зажал ладонями уши Чарли. — …мы живем в такой нищете. Если бы этот эгоист не выгнал с фабрики бабушку и дедушку… — Рэйчел, прекрати сейчас же, — отец строго посмотрел на меня, но я уже устала, что все в городе просто сходят с ума от этого Мистера Вонки. — А разве не так, папа? Он никогда не выходит из фабрики и никого туда не пускает, разве это не эгоизм? Да открой он половину мест у себя в цехах, у нас в городе не было бы бедняков. — Рэйчел, мистер Вонка закрыл фабрику не со зла. — Конечно, он желал нам всем мира и процветания, — фыркнула я, вставая из-за стола и удаляясь в нашу с Чарли комнату. Выгнать брата я не могла, хотя мне и очень хотелось остаться одной. Под лоскутным одеялом было холодно. Чарли сегодня пошел спать позднее обычного и даже не пожелал мне доброй ночи, хотя всегда-всегда старался быть хорошим мальчиком. Мы никогда не ссорились, но брату не нравились мои резкие замечания в сторону шоколадного магната. Дождавшись, пока он заснет, я натянула поверх дырявых чулок сапоги и, накинув на плечи старый твидовый пиджак дедушки, вышла на улицу. Курила я редко и скрываясь от родителей. Вкус табака заглушал и злость, и голод. Деньги на него не уходили, владелец кафе и сам курил, не замечая пропажи пары-тройки сигарет. В кафе мне было плохо. Замарашка без косметики и в потертой форме не вызывала ничего, кроме отвращения, и, конечно же, ни о каких чаевых и речи идти не могло. А мне иногда так хотелось посмотреть, как бы я выглядела с красивыми красными губами, глазами, подведенными тушью и тенями, и в том белом платье. Девочки, у которых были деньги, могли рассчитывать на удачное замужество, а кому нужна была невеста в драных чулках и с грязной головой? Зимой особо не помоешься в доме, где даже нет канализации. За домом стояло старое треснутое зеркало. В темноте мне было плохо видно отражение, но ничего нового я там и не ждала. До смешного, в семье бедняков — и такая нескладная, с широкими бедрами и мягкой округлой грудью, словно всю жизнь питалась хорошо. Единственное, что мне нравилось в своем облике, — это густые, вьющиеся пряди волос оттенка молочного шоколада, да вот только с грязной головой особо шевелюрой не похвастаешься. Самокрутка закончилась быстро, и я, зябко ежась, тихо вернулась к себе на чердак, напоследок бросив на ночную подсветку фабрики ненавистный взгляд. Утром меня разбудил крик Чарли. — Слыхали новости? — с порога закричал он, вбегая на кухню в потертом пальто, присыпанном мохнатым снегом, и внося с собой морозный воздух, забыв закрыть дверь. Я, сонно зевая, — а то было субботнее утро, и никто не пошел ни на работу, ни в школу, — спустилась вниз, одергивая майку-ночнушку, из-под которой торчали две корявые ноги. Брат развернул газету так, чтобы все могли видеть гигантский заголовок, который гласил: «ЗОЛОТЫЕ БИЛЕТЫ! НАКОНЕЦ-ТО НЕСКОЛЬКО СЧАСТЛИВЧИКОВ СМОГУТ ПОПАСТЬ НА ФАБРИКУ МИСТЕРА ВОНКИ» — Ты хочешь сказать, что теперь и в самом деле можно будет попасть на территорию фабрики? — дедушка Джо еще никогда не был так оживлен. — Ну-ка, прочти нам поскорее, что там пишут! — Хорошо, — папа, не колеблясь, развернул газету, — слушайте: «Гениальный кондитер мистер Вилли Вонка, которого никто не видел в последние десять лет, сделал сегодня следующее заявление: «Я, Вилли Вонка, принял решение позволить пятерым (только пятерым и не более) детям посетить в этом году мою фабрику. Я буду лично сопровождать этих пятерых счастливчиков и покажу им все ее чудеса и секреты. По окончании экскурсии в качестве специального приза каждый из пятерых получит столько шоколада и прочих сладостей, что ему хватит на всю оставшуюся жизнь. Ищите Золотые билеты! Пять Золотых билетов, напечатанных на золоченой бумаге, вложены под стандартную обертку пяти обычных плиток шоколада. Эти плитки могут оказаться где угодно: в любом магазине, в любом городе, в любой стране — везде, где продаются кондитерские изделия фабрики Вонка. И те, кому достанутся эти пять счастливых билетов, станут единственными, кто сможет посетить мою фабрику и увидеть, как она теперь выглядит изнутри. Желаю удачи вам всем!» — Этот человек сошел с ума! — пробормотала бабушка Джозефина. — Он — гений! — воскликнул дедушка Джо. — Он настоящий волшебник! — Он шизофреник и социофоб, которому не хватает рекламы для своей продукции, — подытожила я, за что словила от бабушек и дедушек недовольный взгляд.