Упование

      Мы были самой обычной парой. Людьми с рухнувшими заранее надеждами. Многие говорят — они умирают в последнюю очередь. Мы же были подготовлены к самому страшному, зная заранее, что эти самые надежды нас не спасут. Глупо было верить в неосуществимое, в то, казалось бы, что должно было стать нашей целью.       Мы не были теми, кого пугало расстояние или недостаток крепких объятий. Мы лишь боялись, что однажды время закончится, будто все, что когда-либо было важным, уступит место пустоте. Нас пугала боль в глазах ближнего, страх того, что каждая секунда обернется последней. И так день за днем — тяжелые вздохи и ожидание, что мир разлетится на части для нас двоих.       Мы были двумя батарейками. Вечно заряжённая и бракованная, не способная к перезарядке. Я была второй. Казалось, тех сил, что у меня были, не хватало даже на самое малое и незначительное. Я хотела нестись вперед, сшибая все запреты, которые ставила на моем пути болезнь. Ее длинные невидимые щупальца дотягивались до самого ценного, что было во мне, убивая терпение, силы и рвение продолжать бороться, несмотря ни на что.       Мы могли бы жить лучше. Рисковать и делать то, что хочется. Не бояться и не задумываться лишний раз над тем, как было бы лучше. Напротив, мы отказались от этого и приняли все так, как было. Мечты о счастливом разлетались вдребезги, стоило им появляться. И никто не думал, что это было нечестно. Никто не задумывался даже, что могло бы быть иначе. Мы просто жили, не оглядываясь. Не приуменьшая и не преувеличивая то, что хотелось получить в стократном размере.       Иногда мне было страшно. Мысли о неизбежном захватывали меня и подолгу держали взаперти, пока реальность не выводила из оцепенения. Мы должны были идти дальше, оставляя позади непрожитые, как следует, секунды. Ползти на четвереньках, пускай даже и не чувствуя, что хоть немного продвигаемся вперед.       Когда меня спрашивали больно ли мне физически, я отвечала, что всякого рода боль — иллюзия и ничто больше. Она сжимает горло и легкие в тиски, а мысли наполняет пустотой, отчего все в мире становится неважным. Но по сути, она лишь вспышка, мгновение, после которой остается пропасть, подходить к которой опасно даже за километр.       Но мы знали, к чему стремились. Ведь жизнь — невечная игрушка. Она, как и все прочее, имеет свойство изнашиваться. Стоило лишь это понять, чтобы сделать правильный выбор: день за днем проводить так, как хочется, ломая все устои и правила. Жить только друг для друга, напрочь забывая о чем-либо еще.       И когда-то должно было все закончиться. Нет, мы не думали об этом. Мы просто дышали одним и тем же отравленным воздухом, стараясь не замечать, как его становится все меньше и меньше. Пытаясь забывать, что песок в часах стремительно заканчивается.       Я была спокойной до самого конца. Я улыбалась и радовалась даже тогда, когда горячие слезы капали на подушку. Когда лицо становилось бледным, а глаза — стеклянными. Когда темнота засасывала, и я знала, что уже не выберусь.       Я улыбалась и думала, что справилась. Любила столько, сколько могла бы отдавать тепло и уют многие годы, растягивая по кусочкам. Надеялась и верила, насколько позволяла жизнь ожидать от нее ответного хода. Боролась и была победительницей, рывками счастливой и местами свободной.       И даже в тот момент, когда этого уже никто не видел. Темнота обступала меня со всех сторон. Я не чувствовала ни боли, ни чего-либо еще. Все казалось однотонным и безжизненным. Но в душе я улыбалась, даже если и знала, что в мире произошла ошибка и что исправить ничего уже нельзя.       И когда сердце в груди перестало стучать с бешеной силой, я поняла, что все закончилось. Но даже тогда, я верила в то счастье, что окружало меня многие месяцы.

***

      Мы были самой обычной парой. Людьми, у которых надежды трескались пополам, как только появлялись. Но все равно мы продолжали верить, смахивая слезы с усталых глаз. Мы продолжали жить, пока цена входного билета была допустимой, а надежда имела хоть какое-то значение.       Ведь она умирает последней.