Ощущение полета

«Зря я его задирал», подумал Густо, приняв решение извиниться перед Ворчуном. Он нашел грустного мишку на противоположном конце острова. Ворчун Гамми сидел на куске бревна и задумчиво смотрел невидящим взглядом перед собой. Сердце художника сжалось при виде такой картины. Он подошел и положил свою лапу на его плечо. - Прости меня, Ворчун, я не должен был… Ворчун подскочил от неожиданности, но тут же взял себя в руки. - Это уже неважно, – резко ответил он Густо, - Все равно мы теперь останемся здесь навсегда! Иди, можешь доделывать свою скульптуру. И он снова загрустил. Но Густо никак не хотел его расстраивать, и, не смотря на отрицательное отношение к нему, он прижал к себе насупленного медведя. - Что… что ты делаешь?! – встрепенулся Ворчун, понимая, что вопреки всем его грубым словам, Густо совсем не обиделся. Хотя и должен был… - П-перестань!!! Но нежные лапы не отпускали его. Нежные, но сильные. Эти объятья раздражали, а сентиментальность обнимателя действовала на нервы. - Ну, прекрати уже! – предпринимая отчаянные попытки высвободиться, ворчал Гамми. Но, в конце концов, сдался. Наобнимается и отвяжется, - решил Ворчун. Но объятия никак не заканчивались. Они были то какие-то слишком вежливые, то напыщенно-резкие, словно его лишали воздуха. Но все-таки он сдерживал желание отправить обнимающего его медведя в нокаут. Возни потом не оберешься! Потом он увидел заплаканное лицо Густо, и это совсем выбило его из колеи. Он никак не ожидал, что его новый друг… ну, да, скорее друг… хоть именно из-за него им придется забыть о своей семье… но он никак не ожидал, что этот медведь расклеится у него на глазах. Ворчун и так терпеть не мог разного рода выражения слабости, а тут это… - Ну, соберись уже! – пытался он подбодрить Густо, глаза которого стали похожи на огромные водные ручьи. Он уже собирался хорошенько встряхнуть его, как дрожащая мохнатая лапка задержалась на его щеке. Голубоглазый медведь всхлипнул, разглядывая Ворчуна каким-то странным мутноватым взглядом. - У тебя что-то с глазами… - заметил Ворчун, чувствуя себя несколько неуютно. «И с руками…», подумалось следом, но Ворчун не решился сказать это вслух. Потому что Густо, с глазами которого творилось явно что-то странное, с лица Ворчуна перешел на его плечи, спустился чуть ниже, и принялся заигрывать со шнуровкой на его балахоне. Самое смешное, что Густо, кажется, вовсе не собирался ничего развязывать. Он просто дразнился, мотая пальцем медный колокольчик, которым заканчивался шнурок. Слезы постепенно высыхали, оставляя едва заметные дорожки на щеках. Глаза уже не казались такими огромными и испуганными. Даже наоборот, в них появилась какая-то решимость, какая-то неуловимая цель… И Ворчун задумался бы над этой задачей, если бы Густо вдруг не поцеловал его. Решительно, целенаправленно, в самые губы! Из-под лап Ворчуна на секунду пропала почва, его будто огрели дубиной, и он перестал дышать. Неконтролируемые полторы секунды из его жизни, секунды, над которыми он не имел никакой власти. А потом Густо испарился. Нет, нет, не растаял в воздухе, как по волшебству! Он просто встал, развернулся и ушел, заставив красноречивого, ранее, медвежонка ошарашено глядеть ему в след. Когда они вернулись домой, непосредственно захватив с собой новых друзей, все как-то забылось. И Густо не смотрел больше на него тем странным непонятным взглядом. И в каком-то роде, Ворчун был рад этому. Но все же, теперь… Каждый раз закрывая глаза, он чувствует прикосновение мягких, солоноватых от слез губ. Ощущает легкие шебуршания на своей груди, как будто чьи-то пальчики играют с застежкой на его балахоне. И чувство странного падения охватывает все тело, когда он вспоминает, как потерял контроль на целых полторы секунды.