Древо Познания

      Он переступил порог моей обители, едва солнце скрылось за широко простирающимся горизонтом. Не было теперь для меня ничего отраднее, чем смотреть, как мой Всадник возвращается ко мне. Из года в год. Целый и невредимый — да и что могло с ним случиться? Разве что по нескольку шрамов прибавилось на суровом лице и могучем теле, только им всё равно уже давно счёту нет.       Отложив верный меч, сбросив запылившийся капюшон, он наконец-то направился ко мне, пронзая взглядом не хуже клинка. Тяжёлая рука легла поверх моих, протянутых в приветствии, и осторожно сжала.       — Как он? — спросил Война, не отрывая от меня белых глаз, понемногу наливающихся голубым светом.       Хороший признак, значит, он постепенно даёт волю чувствам. Будь он в бою, такая смена цвета глаз могла бы означать, что Всадник в ярости, ещё пока только граничащей с безумием. Но сейчас он был со мной, в какой-то степени был дома, которого у него прежде никогда не было. Посему я смела надеяться, что чувства он испытывает самые что ни на есть положительные.       — Недавно уснул, — ответила я, сдерживая волнение и трепет. — Ест за двоих, командует как генерал. В общем, достоин своего отца.       — Прекрасно, — кивнул Война и, не выпуская моих рук из своей, подошёл к каменной скамье и тяжко опустился на неё.       Он начал было расстёгивать ремни на наруче, но я перехватила эту инициативу на себя. Мне было приятно поухаживать за ним и ещё приятнее наблюдать, как он неохотно сдаётся, через некоторое время переставая морщить нос, и окончательно расслабляется. Я нарочито долго возилась с каждым ремешком и крепежом его доспехов, потому как наутро он снова уедет, оставив меня с несносным, но ставшим родным, к удивлению, дитём Смерти. Оставит меня в тоске и скуке.       Бегая пальцами по рельефным каменным мышцам, я пыталась вообразить себе размер собственного счастья. Скольким женщинам довелось охаживать это тело? Хватало ли вообще у кого-то духу коснуться его? Поднять взгляд? Были ли они любимы им?       Как только я освободила его руки от тяжёлых скульптурных наплечников и потянулась к поясу на животе, Война ловко перехватил мою руку, поднёс раскрытую ладонь к губам и оставил на коже сухой поцелуй, — только такими он меня и награждал…       — А как ты? — спросил он, тихонько выводя меня из-за своей спины.       Я очутилась меж его широко расставленных ног и, не имея возможности противиться желанию, припала к надёжной груди Всадника, буквально распластавшись на ней. Какой же он необъятный. Большой. Тёплый. Мой.       — Теперь всё прекрасно, — промямлила я, потираясь носом о могучую шею.       От нестерпимого сухого тепла, источаемого его телом, у меня голова шла кругом, отчего я нежилась на груди Войны с закрытыми глазами, перекрывая мозгу поток ненужной информации, грозящей ввергнуть меня в беспамятство. Я была влюблена в этого мужчину окончательно и бесповоротно. Безрассудно. Искренне. Навечно. И была готова доказывать ему это каждый божий день, ведь за всё это время он так и не пожелал поверить, что я могу испытывать к нему нечто иное кроме страха, неприязни и отвращения.       Оттянув высокий ворот рубахи, я приложилась губами к жёсткой коже на его шее, враз напрягшейся. Мне хотелось бы целовать его с большей страстью, но всякий раз, когда я начинала вкладывать в нежность больше усердия, он отвергал её, говоря, что не создан для такого. Так и теперь этот несносный тип улучил момент, когда я прервалась, чтобы вдохнуть, и отстранил меня.       Обиженно надув губы, возведя глаза к потолку, я показательно дулась. Может, не совсем показательно, так как я действительно немного устала ждать от него отклика. Однако опускать руки ни в коем случае не собиралась.       — Фрейя, — начал он и даже потрудился приобнять меня за талию правой рукой.       Я не отвечала, продолжая пялиться в каменный потолок, на котором вальяжно плясали отсветы мягкого каминного пламени.       — Ты опять за старое, — огорчённо выдохнул Война.       — Да, — кивнула я. — Сколько ты ещё прикажешь мне ждать?       — Но, Фрейя…       — Двенадцать лет прошло, — спокойно начала объяснять я причину своего недовольства. — Двенадцать. Я не постарела ни на день с тех пор как ударила Древо. Мурия подтвердила, — дважды! — что я зависла вновь! Но нет, тебе нужно было время, чтобы проверить. Не кажется ли, что уже хватит?       — Ты же знаешь, чего я боюсь, — тихо произнёс он, наверняка думая, что неприятные воспоминания о беременности и родах Эрин заставят меня передумать, сложить оружие.       — Этого не будет. Я неспособна зачать от тебя.       Он молчал, понурив свою светлую голову, скользя большим пальцем по моему боку. Сквозь лёгкую ткань его прикосновения отдавались трескучим электрическим разрядом по всему телу.       — Время позднее, — изрёк он наконец поморщившись, сжав переносицу двумя пальцами. — Тебе пора спать.       — Что ж, спокойной ночи, — рыкнула я и, изобразив кривое подобие реверанса, хотела было спешно удалиться, как очутилась у Войны на руках, крепко и бережно прижатая к груди.       Не успела я разнежиться, как уже лежала в постели, а нефилим по-отечески укрывал меня стёганым покрывалом. Когда Всадник запечатлел на моём лбу целомудренный поцелуй, я чуть не взвыла волком, борясь с желанием молотить руками и ногами по матрасу.       Война уже почти вышел из спальни, когда я, поддавшись порыву, вскочила на кровати, схватила с тумбочки вазу с подсушенными цветами и запустила её нефилиму вслед. Хрупкий фарфор звонко лопнул в ночной тиши, столкнувшись с мощной спиной мужчины, что мигом остолбенел, не решаясь ни шагнуть вперёд, ни обернуться.       — Знаешь, довольно с меня, — зарычала я, чувствуя, что рёбра вот-вот затрещат по швам от распирающей изнутри злости. — Я тебе не маленькая девочка, с которой нужно нянчиться. Я женщина, чёрт тебя дери, и хочу быть любима. Здесь и сейчас. И либо ты остаёшься в этой постели со мной, либо сваливаешь куда подальше.       Время остановилось. Война всё так же стоял ко мне спиной, а я, тяжело отдуваясь, медленно, но верно соображала, что сейчас натворила. Слова бесстрашно выпрыгивали одно за другим, но теперь, когда этот поток оборвался, здравый смысл, вопя, в ужасе носился внутри моей головы, дребезжа трясущимися коленями. Я судорожно сглотнула и вскинула подбородок повыше, храбрясь, завидев, что руки Всадника ожили, то сжимаясь, то разжимаясь.       Когда он шагнул к двери, я снова кинулась к тумбочке и схватила с неё тетрадь в кожаном переплёте, в которой вела нечто вроде дневниковых записей. Книжка врезалась Войне чётко в затылок, заставив его вздрогнуть всем телом от неожиданности. Я не могла наблюдать за тем, как он переступает порог, и повалилась на кровать лицом вниз, затаив дыхание, выжидая момента, когда можно будет завопить в голос и желательно разрыдаться, да погромче, чтобы слышал.       Я предполагала услышать, как громко хлопнет дверь, заглушая топот его спешных шагов, но нет. Вместо этого щёлкнул металлический засов, отрезая спальню от всего мира. Сердце ёкнуло в груди: тяжёлые шаги приближались в мою сторону, матрас прогнулся, жалобно скрипнула кровать. Одним чуть несдержанным рывком Война перевернул меня на спину, собрал мои раскинутые руки и, сжимая запястья, завёл их мне за голову, вжав в подушку. С ещё большим замиранием сердца я отметила, что глаза нефилима теперь полыхают как раскалённые угли. Надо полагать, злился он много больше, чем я несколько мгновений назад.       — Больше так не делай. — Его голос звучал чересчур мягко, вызывая желание сжаться в комок.       Война нависал надо мной как скала, будто бы напоминая, как легко бьются и ломаются человеческие тела о камень. И я уже не была так уверена, что выдержу проверку на прочность. Но попытаться стоило.       — Так ты остаёшься? — гнула я своё и получила неожиданный ответ.       Всё также не выпуская моих рук из своей стальной лапищи, Война властно впился в мои губы поцелуем. Сильным. Жгучим. Растлевающим.       Едва я успела прочувствовать на себе его желание, вспыхнуть алым пламенем, как он отстранился, а во взгляде читалось удивлённое сомнение. Он словно сам себе не верил. Не верил, как мог оступиться и поцеловать меня по-настоящему впервые. Всадник перевел взгляд наверх, дыша так тяжело, что даже тонкие ноздри раздувались.       — Война, — произнесла я одними губами, ибо голос куда-то вдруг пропал, в горле пересохло, а внизу живота начала бурлить схватка, грозящаяся выжать из меня все соки.       Я задыхалась под его телом, пышущим жаром. Никогда ещё я не ощущала на себе всю огненную мощь его энергии, наконец-то пробивающейся через ауру невозмутимости. Лишь дважды я видела, как Война обращается несокрушимым огненным демоном, защищенным хаосом, отмеченным его печатью. Издалека и мимоходом я наблюдала это жуткое перевоплощение и сейчас была уверена, что могу запросто расплавиться под ним.       Медленно, неспешно, контролируя каждое движение, — судя по тому, как играли проработанные мышцы, — Война взгромоздился сверху, уперевшись коленом промеж моих ног, но не раздвигая их. Тлеющие, как угли, глаза бегали от моих полураскрытых губ к тяжко вздымающейся груди и обратно. Война опустился чуть ниже, прикасаясь теперь ко мне всем торсом. Я сделала выдох, но вдохнуть уже не могла — для такого естественного движения у меня просто не осталось свободного пространства. Война теперь уже глядел прямо мне в глаза, бесстрастно наблюдая за моими жалкими попытками глотнуть хоть каплю воздуха. Раньше я не задумывалась над тем, какую злую шутку может со мной сыграть его немалый вес.       — Этого ты хочешь? — проскрипел он, всё ещё не позволяя мне вдохнуть и вообще пошевелиться.       Я быстро закивала головой в ответ и моментально получила свободу. Война сел. Я поднялась на локтях, жадно наблюдая за его действиями. Сняв латный пояс, осторожно поставив его на пол, Война принялся отстёгивать протез. Повинуясь порыву, до сих пор тяжело дыша, я очутилась возле его груди и, жадно проведя ногтями по прессу сверху вниз, подцепила край тёмно-серой, почти чёрной облегающей кофты, стараясь не думать, что правой ноги сейчас касается отделённая от тела железка. Стянув с него одежду, едва обратив внимание на идеально сколоченное тело, я повисла на его покалеченной руке, мимолётно отметив, как скривилось лицо Всадника. Пока он пребывал в замешательстве, я пробежалась пальцами по загрубевшему краю культи, давая ему понять, что мне ни в коем случае не противно.       Как только Война вернул протез на положенное место, не успела я и глазом моргнуть, как обжигающий металл проник под ворот рубахи, вклинившись меж грудей. С лёгким треском рвущихся ниток ткань расползлась в разные стороны. Нефилим небрежно скинул с моих плеч нежелающие опадать обрывки, а после подтянул к себе, позволив нашим телам соприкоснуться. Я вздрогнула, когда коготь протеза скользнул за край штанов и оттянул их. Огладив мою поясницу шершавой, тёплой-претёплой ладонью, Война и второй рукой подцепил штаны под поясом. Его руки резко разошлись в стороны, раздирая последнюю на мне одежду в клочья.       Я повисла у нефилима на шее, питаясь сухим, чуть горьковатым ароматом его тела, боясь снова ощутить на себе его взгляд. Но Война не дал мне прятаться и, едва касаясь подбородка стальным когтём, возвёл моё лицо на один уровень со своим. Я всё ещё не могла ровно дышать, а внизу живота ощущалась крайне тяжёлая пустота, отчаянно требующая заполнения.       Тлеющим взором он жадно осматривал моё тело, разве что не облизывался, как хищник на лёгкую добычу. Несмотря на то, что ещё недавно я в голос вопила о том, что являюсь женщиной, сейчас я густо заливалась краской, как девчонка, от того, что он вот так непринуждённо играется со мной.       Бережно отведя волосы мне за плечи, временно налюбовавшись моим телом, всецело ему принадлежащим, Война прижал меня к себе и принялся осторожно покрывать мою шею поцелуями. Грубыми. Неотёсанными. Большая часть его ласки разбегалась мурашками по спине, но вот другая отдавалась эхом глубоко внутри, заставляя нетерпеливо вилять бёдрами.       Немая просьба была перехвачена и удовлетворена: рука Войны скользнула между моих ног, попутно обласкав их шершавыми подушечками крупных пальцев, и упёрлась в нежную плоть, понемногу раздвигая её, воруя изнутри соки, небрежно размазывая их по промежности.       Подрагивающими пальцами я зарылась в жёсткие волосы нефилима и, сомневаясь, что это дозволено, крепко потянула, надеясь оторвать его от шеи и обратить к губам. С жёстким поцелуем в меня проник его средний палец, словно бур, вклинившийся сразу до основания. Он описал внутри меня чёткий круг, а за ним ещё один и ещё. Всё стоны, что он порождал во мне своими действиями, я сливала ему в лицо, в полуоткрытые губы, терзающие мои. Лишь пару раз я осмелилась глянуть на Войну из-под едва разлепляющихся век, в то время как он наблюдал за мной неотрывно.       Внезапно прекратив выписывать внутри меня невероятные узоры, Война извлёк палец целиком, чем вызвал моё крайнее недовольство. Я укусила его за нижнюю губу, чуть оттянув её. Крепко. Страстно.       Всадник снова взял меня за челюсть и позвал по имени, призывая вступить с ним в зрительный контакт. Едва я отыскала его горящие глаза, как почувствовала, что в этот раз в меня проталкивается уже два пальца, со всей неспешностью и аккуратностью, на которую был только способен этот грозный муж.       Дав мне пообвыкнуть несколько мгновений, крайне заботливо и даже нежно лаская меня изнутри, вскоре Война не иначе как нещадно вдалбливался в меня, обжигая рваным дыханием, всё также заставляя смотреть ему в глаза. Поддавшись темпу его руки, едва прекращая негромко стонать, я упёрлась ладонями в грудь нефилима и принялась двигаться навстречу дразнящим пальцам.       Я не могла думать ни о чём другом, кроме того, как хочу его, как люблю его. До скрипа зубов, до крика, до остановки сердца. Я хотела впиваться в его горячую кожу, оставляя на ней кровавые борозды в качестве росписи, скрепляющей договор страсти, но не могла даже смять её.       Закатив глаза от накатившей волны удовольствия, омывающей нутро, уносящей в невиданные дали, я полностью доверилась своему мужчине. И когда я была максимально близка к разрядке, стеная и задыхаясь, ерзая на пальцах со сладким остервенением, всё прекратилось.       Я тряслась всем телом от дикого напряжения, не понимая, за что он так жестоко со мной играется. И не могла понять, от чего захлёбываюсь: от внезапно накативших слёз, или же от недопитого, всё ещё плещущегося внутри удовольствия.       Война тем временем легко уложил меня на спину, и только в таком положении я поняла, что абсолютно не чувствую ног, — ощутимо до меня долетали лишь крупные судороги в мышцах. Утопая головой в подушке, глядя в потолок сквозь мутную пелену, я ощутила как Война улёгся рядом и снова начал аккуратно пробираться к промежности.       — Расслабь тело, — севшим голосом сказал он, целуя меня в щёку.       Я послушно кивнула и постаралась выполнить просьбу. Не спеша нефилим погрузил в меня сначала средний палец. Вынул. Добавил указательный. Внутри развёл их, старательно растягивая стенки влагалища. Я вцепилась в его предплечье, как только почувствовала, что он вновь собирается извлечь так сладко и крепко томящие меня пальцы, буквально подрумянивающие на открытом огне.       — Фрейя, — просипел он, зарываясь носом в мои волосы, пробираясь к уху. — Ты должна будешь сказать, если тебе станет неприятно, больно.       Его тягучий шёпот опалил мой слух так сильно, что я едва отобразила смысл. "Да, приятно", — тупо улыбаясь, подумала я, когда ощутила, что внутрь меня пробирается уже три пальца. Это было абсолютно ново и непередаваемо. Чувство наполненности достигло наивысшей отметки, и малейшего движения нижней частью тела хватало, чтобы скрести постельное бельё от самозабвенного удовольствия, граничащего теперь с редкой обжигающей болью от трения.       Война едва шевелил пальцами, позволяя мне приноровиться самой. Его пышущее жаром тело не давало мне замёрзнуть, несмотря на то, что в незастеклённые арочные окна над нашими головами то и дело свободно залетал щекочущий прохладой ночной ветерок.       В какой-то момент нефилим подтащил меня ещё ближе к себе, позволив наконец почувствовать бедром его напряжённое естество.       О. Чёрт. Возьми. Ощущая голой кожей сквозь плотные штаны приблизительные размеры этой штуки, я осознала, что остатки разума куда-то быстренько слиняли. Я нервно сглотнула, представив, как он будет входить в меня, растягивая ещё сильнее, прижимая к своему могучему телу, отдуваясь как разъяренный бык... Глубже и горячее...       Промежность жгло уже сильнее, но остановиться я не могла, и продолжала насаживаться на грубые пальцы, внезапно подарившие сладкую негу. Свободной от скручивания постели рукой я слепо шарила по его животу, старательно пробираясь к паху, думая только о том, что хочу принять его в себя. Стоило мне коснуться манящей выпуклости, как Война впился мне в шею, усыпая её влажными поцелуями; а пальцы задвигались в умеренном темпе, расшатывая накопленное удовольствие, заставляя его трепетать и вовсе биться в агонии.       В этот раз он не просто дал мне кончить, а заставил. В моей голове царил бардак от взорвавшегося слова "хочу", растекающегося теперь по стенкам черепной коробки. Едва с меня свалилась последняя волна напряжения, я обмякла на кровати, жадно хватая воздух ртом, пытаясь расслышать хоть что-то, кроме оглушающе колотящегося сердца, внезапно поселившегося в ушах. Со скользким хлюпаньем пальцы нефилима покинули моё лоно, но лишь за тем, чтобы ещё некоторое время просто ласкать ставшую крайне чувствительной, набухшую плоть, размазывая по ней вытекшие соки.       Собравшись с силами, подчинив себе ватное тело, я перевернулась на бок и уткнулась носом в грудь Всадника. Его сбитое тяжёлое дыхание терялось в моих волосах, тонкие губы припали к макушке в крепком поцелуе, а после отчитали:       — Я же просил сказать, если тебе будет больно, Фрейя.       Я нашла в себе силы отрицательно помотать головой. Сказывались долгое воздержание да малые физические нагрузки — я едва держалась на пороге сна. Кажется, сладкий оргазм, подаренный мне — страшно подумать! — Всадником Апокалипсиса, отправил мой мозг в нокдаун.       — Ты разве не чувствуешь, что исцарапалась?       Я опять потёрлась носом о его грудь. О, он так вкусно пахнет костром...       — Дальше хочу, — пробубнила я, едва шевеля обленившимися губами.       — Не сегодня, — с этими словами Война снова поцеловал меня в макушку и замотал в стёганое покрывало, ещё ближе подминая к себе.       Проснулась я от монотонного уханья совы, вышедшей на охоту, и даже не поняла, как задремала прямо за рулём, ожидая приятеля. Тело ныло, мышцы туго откликались на попытку потянуться. Почесав щёку, на которой докрасна отпечатался круг спидометра, я вдруг резко пришла в себя, отобразив, что мне снилось. Где-то в груди до сих пор витало странное ощущение тепла и неги, приобретённое в царстве Морфея. Долгие годы меня уже не тревожили воспоминания о былых событиях и персонажах, вовлечённых в них. Я твёрдо установила для себя ни в слух, ни в мыслях не упоминать их имен, и тут… Он столь нагло ворвался в моё подсознание… Или это я его таким нарисовала?       Время было крайне позднее, а Себастьян опаздывал. От его задержки и дурацкого сна, замутившего разум, настроение у меня поползло до минусовой отметки. Более всего на свете мне сейчас хотелось оказаться в «Подземке» и хорошенько нажраться. Оглянувшись назад, не увидев никого на разбитом шоссе, я поправила съехавшие набок очки и дёрнула стартер, подбавляя газу. Чёрт с ним, с этим Басом, думала я, подставляя лицо навстречу ветру, охлаждающему пыл, выбрасывающему мысли, особенно те, в которых нефилим касался моего тела.