Зов родной крови

Северная Америка времен викингов, 9 век нашей эры. Яркое пламя вспыхивает, словно взорвавшееся солнце, отбрасывая рваные, кровавые блики на серые, шершавые стены. Тонкая, но твердая рука сестры упрямо сжимает острый охотничий нож, царапая камень. Лезвие противно скрежещет, оставляя на твердом, напоминающем гранит веществе длинные царапины, складывающиеся в символы и знаки. Тонкое бледное лицо с высокими скулами сосредоточено. Она словно бы не слышит производимые острием звуки, заставляющие брата за ее спиной отчаянно морщиться. - Ребекка, дай мне посмотреть, - с надеждой начинает он. Эхо подхватывает мягкий бархатистый голос, ударяя слова о стены, повторяя их, будто смеется, шутит, дразнит… - Никлаус, из-за тебя я могу остаться без пальца, - она даже не поворачивается, продолжая сосредоточенно скоблить камень. - Отцу не понравится, что ты играешь с клинком, - предупреждает он, шагая вперед, словно бы собираясь отнять оружие. …И будто бы окунается в мягкое, цветочное облако, пьянящее и прекрасное. Вербена… она снова купалась, добавляя в воду засушенные цветы, что так любит собирать Айана… - Если я хочу пользоваться клинком, я буду им пользоваться, - упрямо вздергивает голову блондинка. Неровный свет факела мечется по пещере, отбрасывая странные тени, окрашивая вещи и людей в самые невообразимые оттенки, пробуждая самые немыслимые ассоциации… Клаус смотрит на светлые волосы, уложенные в затейливую косу, что сияет ярче расплавленного золота… Мягкие пряди переплетены с цветами так искусно, что он не может оторвать глаз, протягивает руку, чтобы потрогать их… - Отцу не обязательно знать… - нежный голос сестры раздается сквозь плотную пелену окутавшего вдруг его тумана. - Он узнАет, он всегда узнаЕт, - словно загипнотизированный шепчет Клаус, кончиками пальцев скользя по мягким, золотистым прядям. Закрыв глаза, он чувствует, как напрягается спина сестры. Чуть наклоняется, невесомо касаясь дыханием белокурого затылка. Мысли плывут, отступают под натиском захлестнувшей нежности. Нежности и чего-то еще… томящего, влекущего… запретного… желанного… Зарывается носом в растрепавшуюся косу. Измятые лепестки цветка щекочут ноздри… Щекой невесомо отодвигает упавшие на лицо пряди. Девушка вздрагивает, чувствуя горячее дыхание на своей коже. - Никлаус… - голос срывается на всхлип, когда кончик языка мимолетно, словно бы невзначай касается маленького ушка, обводит по контуру, дразня и играя… - Ш-ш-ш… - подрагивающие руки в беспамятстве перебирают пшеничные локоны, наматывая пряди на ставшие вдруг непослушными пальцы. – Все хорошо. Мы не скажем ему… в этот раз. Громкий треск сухого дерева заставляет их вздрогнуть, пламя взвивается ввысь, бросая на холодные скалы тени шарахнувшихся друг от друга людей. - Он нас всех пугает, наш отец… - Ребекка опускает клинок, поворачиваясь к Клаусу, отсвечивающие пламенем глаза вспыхивают изнутри, когда узкая ладошка нежно проводит по покрывшемуся испариной мужскому лицу. – Именно поэтому мы держимся вместе. Вместе навсегда. Легкая улыбка изгибает чуть припухшие губы, и Клаус невольно улыбается в ответ, пряча дрожь возбуждения. - Пойдем, пока он не хватился нас, - горячее дыхание вновь опаляет ее лицо, и девушка хватается за руку брата, чувствуя, как слабеют колени. - Я… Я боюсь упасть, Никлаус… - она стыдливо прячет глаза, чувствуя кожей его прожигающий взгляд. - Я не дам упасть тебе, сестра. Никогда, - откинув назад вьющиеся волосы цвета созревшего льна, Ник протягивает ей руку. Прозрачный ручеек тихо поет, сплетая свой звонкий, мелодичный голос с робким и каким-то ворчливым шорохом тяжелых, хвойных крон, раскинувшихся под все еще темным, просыпающимся небом. Чистый запах смолы и хвои щекочет ноздри, отчетливо тянет едким дымом костра. Еле слышный стук молота о наковальню доносится из деревни. У самого подножия широкого, тысячелетнего дуба спят двое. Он – полусидя, прислонившись спиной к шероховатой коре. Она – свернувшись калачиком возле, положив белокурую голову ему на колени. Первый луч солнца, пробившись сквозь густую листву, касается его безмятежного лица, и, недовольно поморщившись, парень открывает глаза. Девушка что-то бормочет, ерзая, и он мгновенно улыбается, невесомо гладя спутавшиеся во сне волосы. Чувствует, как уже привычно немеют кончики пальцев, как сердце колотится в горле, а в животе скручивается тугой, жаркий узел… - Эй, соня, пора вставать, почти рассвело… - одними губами произносит он, и длинные ресницы вздрагивают, открываясь. - Привет, - сонно шепчет она, тянется ладошкой к щеке. Сердце пропускает удар, когда Клаус медленно склоняет голову… Ребекка опускает ресницы, и теплые губы касаются сомкнувшихся век, мягко прикусывая, скользят вдоль высоких скул… Замирают на висках… Глаза голубые, как пробуждающееся летнее небо, раскрываются, сталкиваются с хмурым, пасмурным взглядом… Хмурым, проникнутым нежностью… болью… - Нужно спешить, пока Микаэль не проснулся, - имя отца давно стало нарицательным между ними… Символом запрета, томного страха… страха разоблачения? - Однажды он узнает, что мы гуляем ночами в лесу, и нам не поздоровиться, - Глухо шепчет блондинка, проворно заплетая косу ловкими пальцами. - Нет. Я не позволю, - руки сжимаются в кулаки, ногти скребут огрубевшую кожу ладоней. – Это только наше время, Ребекка, наше время, наше место. - Ты самый лучший из братьев, Никлаус, - она тянет его за рукав, помогая подняться. – Всегда рядом, всегда заботишься обо мне. - Я всегда буду рядом, сестренка, - осипший вдруг, глухой голос. Он отворачивается, будто бы что-то ищет в траве. - Эй, ты чего? Никлаус? – робко, как-то просяще прикасается к плечу. – Я сказала что-то не то? - Все хорошо, милая, - она смотрит в его напряженную спину, проводит ладошками, потом обхватывает за пояс, уткнувшись лицом в позвоночник. - Ты нужен мне, Клаус, - зачем-то говорит она, сжимая все крепче. Очень медленно, не размыкая цепь ее рук, он поворачивается. Ребекка запрокидывает голову, заглядывая в глаза брата, будто надеясь найти там ответы или хотя бы малейший намек на то, что творится с Никлаусом. И он вздрагивает, пытаясь отстраниться. Вся внутренняя борьба, все его демоны и темные желания отражаются в сужающихся зрачках, он отталкивает сестру, и та кувырком летит вниз, прямо в высокую, мокрую от блестящей росы траву. - Бекка … прости… Это словно затмение… - бессвязные возгласы срываются с губ, когда он бросается к упавшей сестре, опускается на колени среди этого зеленого, колышущегося моря. Она отворачивается, глотая слезы, в кровь прокусывая губы, лишь бы не закричать от обиды и боли… - Эй… Малыш… Посмотри же на меня, - она упрямо отдергивает его пальцы, когда брат пытается заставить ее повернуться. - Уходи, - всхлипывает она, роняя горячие слезинки на холодную землю. - Прости, прости, прости…. – неразборчиво шепчут губы, покрывая поцелуями те участки ее кожи, до которых он может дотянуться. - Что вообще с тобой такое, Никлаус? – выкрикивает она, резко поворачивается, и тут же оказывается под ним, вжатая сильным, тяжелым телом во влажную землю. Дыхание сбивается, девушка со свистом втягивает воздух, почему-то так трудно стало дышать. Она чувствует его быстрое, сумасшедшее сердце, безостановочно колотящееся о ребра в грудной клетке… И что-то еще, что-то твердое и горячее, упирающееся сквозь одежду ей прямо в живот. - Никлаус… - она не знает, ЧТО хочет сказать, но прогибается в пояснице, будто бы поддаваясь ему навстречу, желая стать ближе… Желая чего-то… запретного? Манящего… - Ребекка, - он слышит, как кровь шумит и закипает в венах, видит, как мгновенно – одним быстрым всплеском расширяются зрачки… Он наклоняется, чтобы не смотреть ей в лицо, пытается справиться с искушением… И видит тонкую синюю жилку, что сумасшедше пульсирует под тонкой, почти прозрачной кожей. Его дыхание… равное, сбитое… касается изгиба шеи, и Ребекка вздрагивает всем телом от прилива какого-то жгучего, необъяснимого желания, заставляющего ее стиснуть ноги и ерзать под ним, не находя себе места… - Никлаус… - его губы мимолетно касаются участка кожи чуть выше ключицы, и девушка громко стонет, не выдерживая напряжения… Будто разряд молнии попадает в него одновременно с этим звуком, и Клаус вскидывается, нависая над ней… Над ней, его сестрой… - Ребекка… - он пытается подняться, когда ее беззвучная мольба останавливает брата. Маленькие руки обхватывают широкие плечи. Несколько секунд он просто смотрит в ее лицо. Не думая, не понимая, не осознавая… Она приподнимается, тянется к нему, и парень сдается, бросается с разбегу в засасывающий омут этих неправильных чувств и стремлений… Мягкие губы касаются ее сладкого, пахнущего терпкими ягодами рта, и он забывает обо всем, жадно раскрывая языком ее трепещущие, искусанные губы… - Никлаус! Ребекка! Где вы?! – тонкий, детский голосок перекрывает вдруг все иные звуки, и Ник быстро скатывается с сестры, поправляя на ней задравшееся платье. Тяжело дыша, он дергает ее на себя, поднимая с земли. Девушка падает ему на грудь и замирает, вглядываясь в потемневшие глаза, в глубине которых болезненными всполохами отсвечивает какое-то звериное, неутоленное желание. - Тсссс… Все хорошо, - он расправляет ее косу, когда густые, переплетенные меж собой, словно страстные любовники, кусты, раздвигаются, пропуская черноволосого мальчугана с большими, любопытными глазами. - Мама и отец уже встали, вас ищут. Но я сказал, вы ушли за водой, - радостно улыбнулся он. – Только почему-то забыли ведра. Я их там, за деревом сложил. - Спасибо, Генрих, - улыбнулась Ребекка, взъерошив густые, жесткие волосы младшего брата. - Никлаус, ты где? – маленькая ступня в тонкой кожаной сандалии осторожно ступает на мягкий, пружинящий под ногами мох, освещенный косыми лучами догорающего солнца. Робкий голос отражается от старых, покрытых плесенью стволов деревьев, тонет, растворяется в густой чаще… Брат странно избегал ее после проведенной вне дома ночи. Помогая матери готовить на открытом очаге ужин, она спиной чувствовала его тяжелый, опаляющий взгляд. Но каждый раз, обернувшись, видела лишь строгий, нахмуренный профиль или равнодушную спину. Ребекка слышала, как отец снова отчитывал его, и изнемогала от желания просто подойти, обнять Ника и тихо шепнуть ему в ухо, что все хорошо. После ужина, когда родители дозволили им заняться своими делами, девушка заметила, как он призрачной тенью скользнул на опушку, исчезая за древним белым дубом. Блондинка постаралась незаметно оглядеться. Братья дурачились где-то за домом, теплый ветер доносил их смеющиеся голоса. Мать склонилась к корыту, стирая белье мальчиков. А Микаэль… его нигде не было видно… Ребекка глубоко вздохнула, и быстрой, юркой змеей скользнула меж вечнозеленых, колючих кустарников, обступивших жилище. Он должен быть там, у ручья, как и всегда. Ждать ее. Чтобы вместе бродить по низкому, заросшему папоротником берегу. Смеяться. Держаться за руки. Не бояться отца. Отец… за что он так ненавидит брата? Загадка. Тихое журчание напомнило девушке, что она приближается к их тайному месту… Тропинка повернула, Бекка ускорила шаг, почти побежала, подбирая длинный подол и радостно улыбаясь в предвкушении… И вдруг споткнулась, растерянно огляделась… - Никлаус? Встревоженная ее голосом птаха с возмущенным воплем вспорхнула с ветви дерева, у которого они заснули прошлой ночью… Где же он? Садится на камни у самой воды, зачерпывает пригоршню прозрачной до черноты влаги, такой холодной, что ломит суставы, жадно пьет, чувствуя, как обжигает горло… Подол намокает, тянет к земле. Девушка поднимается, медленно бредет вдоль русла, не думая ни о чем. Пустота в груди давит, засасывает… Пытаясь не заплакать, блондинка встряхивает головой, но вдруг слышит какие-то смутные звуки… Кто-то хлопает в ладоши? Хрип… На грани восприятия… Где-то там, за теми деревьями… Стон… Низкий, гортанный… знакомый… Ник… Подхватив отяжелевшие полы, она бросается наперерез, желая сократить путь, увидеть, понять, что же случилось с ним, любимым братом… Ветви хлещут по лицу, оставляя на щеках тонкие, кровавые полосы. Дрогнувшие руки раздвигают увлажненные вечерней росой кусты, крупные холодные капли, разбрызгиваясь в разные стороны, попадают в глаза, на одежду… Тонкий сухой прутик впивается в руку, вспарывая тонкую кожу, но Бекка не чувствует боли, во все глаза глядя на открывшуюся картину. Стоны и вздохи становятся громче, ей хочется заткнуть уши, зажмуриться, и бежать, не разбирая дороги, лишь бы не видеть его, Никлауса со спущенными штанами, вцепившегося в молочные бедра стоящей перед ним на коленях девицы. Густые коричневые волосы падают на лицо, но узнать девушку не составляет труда. Татья, подруга Элайджи, мудрого старшего брата. И Никлаус… любимый брат… Ребекка зажимает обеими руками рот, чтобы не закричать, и будто впав в транс, смотрит, как ударяются друг о друга покрывшиеся испариной тела, как капелька пота блестит над его верхней губой, как Татья изгибает спину, помогая мужчине войти в нее глубже… Клаус утробно рычит, ускоряя движения. Сестра видит, как его пальцы оставляют лиловые отметины на белой коже. Едва слышный всхлип вырывается наружу, и Ник вскидывает на нее пропитанный похотью взгляд. Он ухмыляется, и не думая останавливаться. - Сестренка, ты заблудилась. … Иди… домой… Пока отец… не начал искать… - Хрипло, отрывисто бросает он в такт жестким, каким-то даже жестоким толчкам. Татья поворачивается, насмешливо смотрит на блондинку сквозь пряди каштановых волос, и тут же теряет к ней интерес… - Ник… - шепчет Ребекка, чувствуя, как едкая соль разъедает опухшие глаза. - Уходи, - рявкает парень, - тебе не место тут… Отшатнувшись как от пощечины, она срывается с места, бежит, будто преследуемая стаей волков. Беззвучные слезы текут по лицу, а ей никак не удается выбросить из головы этот взгляд, сверлящий ей спину: безжалостный, жестокий, твердый… И рваные стоны наслаждения, намертво впечатавшиеся в память… И влажные шлепки обнаженных тел друг о друга… И его руки на ней…