Зов родной крови

Он вернулся в деревню под утро. Длинные, золотистые волосы, которые она так любила перебирать пальцами, лежа на берегу ручья, влажно поблескивали, роняя на белую рубаху капли воды. Грубый, жесткий взгляд полоснул по нервам, вспыхнул раздражением и злобой, споткнувшись о сгорбленную у порога фигурку, зябко кутающуюся в волчью шкуру. Рука, сжимающая грубый кожаный жилет, нервно дрогнула. Глухая, звонкая тишина впивалась в мозг. Он остановился, неотрывно глядя в воспаленные от слез и бессонной ночи глаза сестры. Чувствуя, будто чья-то огромная рука сжимает его сердце, опустился перед ней на колени. - Ребекка… - тихий, надтреснутый голос заставил девушку вздрогнуть, выводя из оцепенения. Она моргнула, просто глядя на него. Огромные голубые глаза подернулись мутной пленкой, словно бы она вновь собиралась заплакать. Глотнула, собирая волю в кулак, натягивая бледную тень ее обычной улыбки. Поднялась, хватаясь за стену, даже не замечая, как острые занозы впиваются в пальцы. - Иди в дом, пока тебя не хватились, - чужой, отстраненный голос. Резко развернулась, пряча увлажнившийся взгляд, шагнула на порог хижины. Густые платиновые волосы рассыпались по плечам, окутывая брата нежным цветочным ароматом. - Милая, стой, - хватает за руку, тянет на себя. Быстро и внезапно, словно боясь передумать. Она стоит, боясь обернуться, не зная, чего ждать от этого порыва. Боясь услышать то, что он скажет… - Прости, Ребекка. Я был так груб, - он шепчет едва слышно, так, что веселые переливы первой утренней пичуги почти заглушает взволнованный голос. Он смотрит на скованный силуэт сестры и больше всего на свете мечтает зарыться лицом в пушистое золото ее волос. - Так будет лучше, малыш. Мы не должны… Это… неправильно, - он запинается, пытаясь подобрать верные слова и морщится от того, что это не удается. Полшага вперед. Он так близко, что тепло ее тела проникает под его одежду, заставляя член напрячься, а мурашки поползти по коже. Мужские ладони ложатся на узкие плечи. Решительно, властно, тяжело. - Посмотри на меня, сестра… - белокурая головка поворачивается, и он видит лихорадочный блеск в отсвечивающих бирюзой глазах. - Ты пахнешь… ею… - голос срывается на крик, и оба замирают, прислушиваясь к дыханию спящих за стеной дома людей. - Так будет лучше, - прохладный ветерок проникает за шиворот, томно гладит по спине… - Я не могу любить тебя… так… Так не должно быть, сестренка… - Никлаус сглатывает застрявший в горле комок. Чресла наливаются соком, и он чуть слышно стонет от невозможности прикоснуться к ней… Отбросить в сторону эту тяжелую, затхлую шкуру, потянуть за пояс, спустить с плеч ее платье, прикоснуться губами к обнаженным плечам, обхватить упругую грудь… - Я не хочу тебя видеть, Никлаус. Не хочу говорить с тобой, - девушка передергивает плечами, сбрасывая руки брата и, плотнее закутавшись в покалывающую кожу шкуру, переступает порог, наклоняя голову. Он смотрит, как с тихим скрипом медленно затворяется дверь, как в узком окошке вспыхивает и тут же гаснет тусклый огонек огарка свечи. Услужливое воображение уносит парня в мир грез и фантазий, он будто наяву видит, как сестра освобождается от одежды, как расчесывает, сидя на низком ложе, мягкие волны волос… Ник стискивает зубы и быстрым шагом, почти бегом, устремляется в ту сторону, откуда пришел. Прохладная влага предрассветного утра касается осунувшегося лица. Он прислоняется спиной к широкой сосне, чувствуя, как льнет к рубашке вязкая смола. Ослабляет завязки штанов, которые немедленно соскальзывают к щиколоткам. Неуверенно ладонь ложится на горячий, пульсирующий орган. Пальцы сжимаются, обхватывая член, и начитают медленно двигаться, постепенно ускоряясь. Тихое журчание ручья обволакивает, он закрывает глаза… хриплые стоны рвутся из груди наружу… руки движутся все быстрее… Он чувствует ее запах… ненавидя себя, представляет, что вот сейчас она шагнет к нему из зарослей, опустится на колени… И коснется рукой… языком.. губами… Сбивчивое дыхание со свистом вырывается из легких, и, кончая, Никлаус представляет, как раздвигает ноги сестры, рывком заполняя ее узкое, влажное лоно… Несколько секунд Клаус лежит на земле, пытаясь вспомнить, как он здесь оказался… Песнь ударяющего о дерево топора слышится вдруг из селения, и, пошатываясь, он поднимается на ноги. Стряхнув с головы кусочки листьев и мелкие, крошащиеся под пальцами крошки земли, подходит к узкому руслу ручья. Несколько секунд смотрит в быстро бегущий поток, разглядывая резвящихся на дне рыбок. И вдруг падает вперед, плашмя, прямо в одежде. Холодная влага омывает его, захлестывая через голову. А он просто лежит лицом вниз, надеясь, что поток унесет безумные мысли, вымоет тело, уничтожив ненормальную, больную тягу к сестре… А топор вдалеке все стучит и стучит, пытаясь справиться с исполинским вековым великаном. Женщины в поселке звенят посудой, весело переговариваясь над занимающимися очагами. Собаки безудержно тявкают, выпрашивая еды и внимания. Вода все так же мелодично журчит, чуть пузырясь, устремляется в дальние дали, чтобы где-то там, за туманным горизонтом стать частью великого, бесконечного моря… Стоя на коленях на твердой земле, белокурая девушка с синими цветами в волосах, скоблит песком стенки большого, снятого с очага котла. Нос забивает едкий запах гари, черные полосы маслянистой сажи покрывают руки и щеки, словно боевая раскраска. Сосредоточенно оттирая толстый стой приставшего жира, она сдерживает дыхание, стараясь не вдохнуть вонь разлагающихся остатков пищи. - Я помогу? – он подходит сзади, ступая неслышно, как лесная пантера. Останавливается, ссутулив плечи, виновато глядя на сестру сверху вниз. Она лишь пожимает плечами, не поднимая голову, с удвоенной силой налегая на котел, словно намеревается протереть в нем дыру. Никлаус присел рядом, зачерпнул горсть влажного, пахнущего тиной песка. Набросившись на другой бок котла, словно тот был его личным врагом, начинает отчаянно скоблить, сдирая кожу с костяшек пальцев. - Я должен сказать, Ребекка… - спутавшиеся светлые пряди упали на глаза, но она разглядела мольбу в этом печальном взоре, отсвечивающем сталью. - Тихо… - тонкая рука взвивается в воздух, призывая к молчанию. Зловонная смесь из песка и жира, размягченная теплом ладони, течет по рукам, исчезая в рукавах. Девушка не обращает на это внимания, обратившись в слух. - Что? … - начинает было Клаус, но тут же замолкает, когда Бекка громко шикает, требуя, чтобы брат заткнулся. - Ты в своем уме, Микаэль? Ребекка еще девочка! Какое замужество? - приглушенный голос матери доносится из-за окна. Брат вытаращил глаза, сжал пальцы так, что они захрустели. - Успокойся, Эстер, никто не отдает девочку прямо сейчас. Но я договорился с отцом семейства. Дочь должна познакомиться с женихом. Так велят обычаи, - властный голос Майкла звучит чуть громче, более сухо, отстраненно. - Нет! Нет. Ребекка! Этому не бывать, - шипит Клаус, меняясь в лице. Блондинка пренебрежительно глянула на брата, поднимая брови. Чувствуя горечь на корне языка и какую-то тянущую пустоту в груди, она усмехается… Но тут статная фигура матери показывается в дверях, и Ребекка с Клаусом, не сговариваясь, наклоняются к так и не отчищенному котлу. Пальцы – тоненькие девичьи и крепкие мужские на мгновение переплетаются. Они отпрянули друг от друга, словно бы пронзенные разрядом молнии. - Бекка… - он тянет к ней руку… И недавняя ночная сцена услужливо всплывает в сознании девушки… Переполненные похотью серые глаза… И эта рука на бедрах той, другой… И его жестокий голос… И тело… Это тело, спаривающееся, подобно животному… - Нет, - отпрыгивает от него, почти падая в объятия к подоспевшей матери. - Что вы тут делаете, милые? – Эстер ласково гладит дочку по голове, тепло улыбается сыну. – Бекки, дорогая, папа хочет поговорить с тобой. Пройди в дом. - Конечно, мама, - послушно кивает она, нервно поправляет грязными руками волосы. И, быстро сверкнув глазами в сторону Ника, заходит в дом. - Ты не можешь позволить ему, мама, - Клаус хватает Эстер за руку. – Нельзя отдавать Ребекку чужим! – голос, близкий к отчаянию, срывается, и женщина с удивлением видит блеснувшие в глазах слезы. - Она не твоя игрушка, сынок, - недоумение в голосе… недоумение и печаль… - Ребекка однажды станет женой и матерью… Ты должен смириться с этим сейчас. Несмотря на вашу близость, новая семья будет важнее для нее. Острая игла страха пронзает от макушки до пят. Она знает? Догадывается? Сверлит взглядом мать, тревожно прислушиваясь к бубнящим в доме голосам. Пытается разобрать хоть слово… Не выходит. В отчаянии, граничащем с паникой, пинает злосчастный котел. Тот переворачивается, опрокидываясь в траву. Эстер все также неподвижно сверлит его взглядом. - У тебя тоже будет жена и семья, Никлаус. Так бывает всегда. Ты не сможешь всегда оберегать свою маленькую сестренку от чужаков, - снисходительный, уговаривающий тон. Ни капли подозрения… или прозрения… - Все готово, жена! – радостный, зычный голос главы семейства прерывает беседу матери с сыном. – Генрих немедленно должен бежать в дом Уни. Пусть скажет, что Ребекка готова познакомиться с будущим мужем. Не грусти, жена, Траин – хороший парень, он не обидит девочку. Хохотнув, Микаэль задумчиво почесал мускулистую грудь и, поудобнее перехватив зажатый в руке меч, направился прочь. Куда-то к выходу из поселка. Нет, она не могла согласиться… Волна неконтролируемой паники захлестывает сознание. Девушка показывается на пороге их дома, и он скрипит зубами, видя, как смущенно и … радостно? ... улыбается она матери. - Как думаешь, мама? Мне нужно выкупаться перед встречей и надеть то новое платье, что сшила Айана? – щебечет она, зная, что брат слышит каждое слово. - Почему нет? Девушка должна хорошо выглядеть на первом свидании, - улыбается Эстер, увлекая Ребекку в пристройку, где та обычно купалась… Вербена… Сухая вербена в воде, сладкий, пьянящий аромат которой пропитал ее нежную кожу, стал частью ее образа… Уже много дней с той ночи в пещере, где они рунами выцарапали свои имена на стене, вербена ассоциировалась у него с сестрой. Вдыхая запах этих цветов, он чувствовал жар в паху и горькую тяжесть в груди. И вот сейчас… Купается… Для другого… Будто наяву видит он, как грубая ткань соскальзывает, обнажая стройное белое тело, как она опускается в горячую, клубящуюся паром воду, как проводит пальцами по коже, будто лаская грудь, спускается к животу… И думает … о другом? … - Никогда, - цедит Клаус, сузившимся взглядом посмотрев вслед скрывшемуся за поворотом дороги отцу. Густые синие сумерки незаметно соскользнули с небес, стирая границы предметов, скрывая и без того неприметные извилистые тропки, проложенные в этих местах осторожными хищниками. Он плутал вокруг деревни, углубляясь все дальше в густую чащобу, разыскивал отца. Что он сделал бы, если бы действительно нашел Микаэля? Человека, один только взгляд которого заставлял юношу тревожно сжаться в ожидании удара… Человека, которого он безгранично уважал и не менее сильно боялся… Просил бы избавить сестру от этого брака? Отменить договоренность? Просил бы нарушить слово? … Он не знал. Не загадывал так далеко вперед. Но лишь одна мысль о том, что сестру отдадут другому, кто будет касаться ее, распускать ее волосы, стягивать платье с белых покатых плеч… Лишь одна только мысль об этом вызывала острый спазм в груди. Кулаки сжимались, жаркая волна неконтролируемой ярости клокотала в горле… Понимая, что должен задавить свои чувства в зародыше, он не менее четко осознавал, что не отдаст Ребекку никому. Никогда. - Она моя, только моя… - губы сжались в прямую, тонкую линию, серые глаза внимательно смотрят по сторонам… - Кажется, мы ушли слишком далеко от деревни, родители и братья будут волноваться, - почувствовав внезапный озноб, девушка передернула плечиками, и парень немедленно приобнял ее, словно пытаясь согреть. - Не беспокойся, Ребекка. Я не кусаюсь, - улыбнулся шатен с мягкими, зелеными глазами. Рука на плече давила и жгла, ей хотелось немедленно сбросить ее, а еще лучше – расцарапать смазливое личико в кровь за подобную наглость. Вместо этого девушка опустила голову ему на плечо, прикрыв глаза. «- Он станет моим мужем, так? Я должна привыкать», - уговаривала она себя, мечтая оказать возле самого светловолосого из своих братьев, самого нежного и бешенного одновременно. «- Это должно кончиться, не так ли? Никто никогда не поймет и не одобрит», - подумала она без перехода, чувствуя, как рука Траина нерешительно ползет по спине. «- Почему я не чувствую того же, что с Ником?», - всплыло вдруг в голове, и она повернула лицо к парню, опуская ресницы. Мягкие, робкие губы коснулись приоткрытого рта, и Бекка вцепилась в плечи спутника, отвечая на поцелуй. - Отойди от нее! – уши вдруг заложило от этого, наполненного ненавистной яростью крика, и Ребекка отшатнулась от нового друга, видя перед собой искаженное болью лицо брата. Траин шагнул вперед, пряча трясущуюся от страха девушку за своей спиной. - Ваш отец благословил наш союз, Никлаус. Я не обижу твою сестру, - он протянул вперед руку, глядя в серые глаза соперника, в глубине которых полыхали молнии. - Тебе придется убить меня, если ты хочешь ее, - внезапно тихо процедил Майклсон, приближаясь. Его намерения, а особенно взгляд не сулили ничего хорошего. Он не пойдет на компромисс, поняла вдруг Ребекка, выходя из-за спины жениха. Она замерла перед братом, с вызовом глядя ему в глаза. - Ты должен уйти, Ник, - тихо сказала она, выразительно приподнимая брови. – Тебе здесь не место, … брат… Ты ничего не изменишь. - Значит, вот так? – горечь с привкусом отчаяния просочилась в его сухой, старающийся казаться бесстрастным голос. Он уронил руки и шагнул назад. Взор потух, словно быстро набежавшие тучи затмили свет солнца. Еще мгновение рассматривал сестру, вбирая в себя ее образ, стремясь запомнить, сохранить и сберечь в глубинах памяти… Еще шаг назад. Ударился спиной о кривое, высохшее дерево. И, словно опомнившись, рванул вглубь леса. Быстро, отчаянно, будто все демоны преисподней дышали ему в затылок. - Что это было, дорогая? – Траин бережно взял ее дрожащую руку. - Брат очень беспокоится за меня. Давай вернемся в деревню. Сегодня полнолуние, и скоро взойдет луна. Мы должны уйти в пещеры прежде, чем люди начнут превращаться в волков, - тихий, спокойный голос. Пытаясь унять сотрясающую ее дрожь, Ребекка отчаянно гнала воспоминание о брате. Брате с перекошенным болью лицом и сухими, потускневшими глазами… Всю эту долгую, темную, несмотря на полнолуние ночь, люди просидели в пугающих, сырых пещерах под деревней. Волки выли до раннего утра, и смолкли только с первыми лучами солнца, позолотившими горизонт. Клаус так и не появился в убежище, как и Генрих. Сразу два брата, казалось, канули в неизвестность. Эстер выплакала все глаза, Микаэль нетерпеливо мерил шагами гулкую подземную клетку, Финн, Кол и Элайджа метались, словно загнанные звери, порываясь броситься на поверхность искать братьев. Ребекка… ее пришлось усыпить специальным снадобьем Айаны. Бедная девушка, будто помешалась, рвала на себе волосы, рыдала… - Возможно, все будет хорошо. Возможно, им удастся спастись от волков на деревьях, - неуверенно твердила темнокожая ведьма, ласково гладя Эстер по волосам. Утром семья, как и другие соседи по деревни, что не несли в крови ген оборотней, вернулись в свои дома. Мужчины, не задерживаясь в поселке, сосредоточенно, пядь за пядью прочесывали лес в поисках двух сыновей Микаэля. Ребекка осталась в хижине. Она сидела возле смятого ложа, обхватив себя за плечи. Девушка раскачивалась взад-вперед, глядя прямо перед собой стеклянным, бессмысленным взглядом. - Это я виновата, только я… - шептала она. - Мама! – громкий, отчаянный крик старшего из пропавших братьев вывел блондинку из ступора. Подхватив длинный подол, она подскочила на ноги, выбегая из дома. Разодранная одежда, светлые волнистые волосы покрыты запекшейся кровью… Клаус из последних сил хромал к их жилищу, сжимая в руках безжизненное тело младшего брата. Маленького, черноволосого Генриха с разорванным горлом. – Мама! – он упал на колени у самого порога, сдавленные рыдания сотрясали большое, сильное тело, покрытое десятком рваных ран от зубов зверя. - Никлаус! Генрих! – Реббека упала рядом, не видя ничего из-за струящихся из глаз слез. - Генрих, нет! Нет! Что случилось? – подбежавшая Эстер обхватила бледное лицо мальчика ладонями. - Волки, - выдохнул Клаус, - я не успел добраться в убежище, залез на высокий, крепкий дуб. Они гнали его от реки. Я ничего не смог сделать, я не успел… Я пытался… - красивое лицо исказилось от горя. - Прости, мама, мне так жаль. - Мы должны спасти его, Айана! – Эстер вцепилась в руки ведьмы, глядя на нее безумными глазами. – Пожалуйста, должен быть способ! - Духи не позволят нам, Эстер, - Айана прикоснулась к холодной щеке мальчика, с сожалением глядя на женщину. – Твой сын умер. - Нет! Нет! – наполненные болью крики становились все тише. Сердца каждого члена семьи кровоточили от потери самого любимого и веселого из них. Клаус замкнулся в себе. Ребекка не отходил от брата, держала за руку, вытирала ночами его слезы, крепко обнимала, когда он просыпался от одного и того же кошмара, в котором звери рвут его маленького брата. - Тише, мой милый, тише, все хорошо. Все будет хорошо, - бессвязно лепетала она, пока его тело дрожало в ее тонких руках. - Ты не понимаешь, Ребекка, это должен был быть я, - говорил он, но она упрямо мотала головой, ловя губами его соленые слезы. Пляшущий свет десятков свечей метался по стенам. Глубокие, уродливые тени людей скользили, будто танцуя по низкому, неровному потолку, то и дело перепрыгивая на земляной пол. Прямо в центре хижины ярко пылал костер, окрашивая хмурые лица в оранжевый цвет. - Пожалуйста, Айана, заклинаю тебя! – Микаэль подошел к ведьме вплотную, надеясь повлиять на ее решение. – Ты должна воззвать к духам до следующего полнолуния. - Я не могу, это преступление против природы! – отрезала та, стараясь говорить мягче. - Айана, мы уже потеряли слишком много, мы не можем потерять больше. – Эстер сжала пальцы так сильно, что они отчетливо хрустнули в наступившей вдруг тишине. – Духи помогут найти способ защитить наших детей. - Все чувства, инстинкты, способности, все должно быть усилено. Наша семья сможет жить вечно, - мужчина подошел к жене, обнял ее сзади за плечи. - Какой ценой, Микаэль?! – уговаривала Айана. – Магия, о которой ты говоришь, имеет последствия. Это начало эпидемии, Эстер. Духи отвернутся от вас! - Пожалуйста, Айана, - большие, голубовато-зеленые глаза женщины наполнились слезами. - Я не буду в этом участвовать, - качнула головой ведьма, покидая жилище. Тяжелая деревянная дверь пронзительно заскрипела и громко захлопнулась, оставляя родителей одних. Эстер прикрыла глаза, думая о своих детях, мирно спящих сейчас за тонкой стеной. - Если она не защитит нашу семью, это сделаешь ты, любовь моя, - голос мужчины звенел от жестокой решимости, и Эстер кивнула, наблюдая за уродливыми тенями на стенах. Будто демоны вышли из ада, чтобы составить ей компанию. - Да, дорогой, это единственный выход, - прошептала женщина. - Наша дочь и наши сыновья, ты сделаешь их сильными и бессмертными, жена. – Повторил мужчина, и Эстер вздрогнула от резкой категоричности, прозвеневшей в его интонациях. – Надеюсь, ты понимаешь, что к Никлаусу это отношения не имеет? Лучше будет, если он просто умрет. Ребекка, прижавшая ухо к тонкой перегородке в соседней комнате, испуганно вскрикнула, хватаясь за грудь. Потерять брата? Лучше умереть самой… Но почему отец так жесток? Уговаривая себе успокоиться, девушка вновь приложила ухо к стене, пытаясь не пропустить на одного слова, сказанного родителями. Клаус тихо спал поперек ее кровати, положив голову у ее ног. Слушая разговор взрослых в соседней комнате, девушка безотчетно гладила его волосы, пропуская золотистые пряди сквозь пальцы.