Слезы Пустыни

Сознание постепенно возвращалось в реальность, оставляя после себя ощущение жутчайшего похмелья. Голова раскалывалась, и каждый сустав тела ныл, словно у скаковой лошади, выдержавшей грандиозный забег и свалившейся за пять метров до финиша. Стоило Джону открыть глаза, как стены поплыли перед ним, превращаясь в расплавленный воск. Дыхание перехватило, и мир словно бы пустился в пляс. К горлу подкатила тошнота, и мужчина перевернулся, надеясь, что его вырвет, лишь бы избавиться от ощущения, что во рту у него пролился кислотный дождь. Но ничего не получилось, только до боли сдавило глотку, так что перед закрытыми глазами во тьме пронеслись разноцветные кольца. Джон сплюнул вязкую слюну. - Чужеземец? – до него донесся теплый сочувствующий голос. Слова были плохо различимы из-за сильного акцента, и каждый спазм, сжимающий желудок мужчины, словно бы закладывал уши, отчего речь слышалась глухо. Тяжело повернув голову, Джон с трудом сфокусировал взгляд. Невидящим взором он уставился на тонкие прутья тюремной решетки, выкрашенные в ярко-алый цвет. Его посадили в клетку, как бешеного пса или преступника, заслуживающего заключения. Почему-то этот факт поразил его больше всего остального. Всю свою жизнь он был примерным гражданином, патриотом, американцем, у которого не было даже неоплаченных штрафов за парковку. Мысль о том, что сейчас Джон находится уже далеко за пределами родной страны, на это мгновение даже не пришла ему в голову. Виски ныли и пульсировали болью. Пальцами мужчина ощущал теплый песок, покрывающий пол его камеры. Свет здесь был слишком ярким для подвального помещения, так что можно было сделать вывод, что заключенный находится там, где его клетку освещают лучи солнца. Стены, кажется, были сделаны из глины или красно-коричневого камня, и высоко под потолком на одной из них находилось небольшое в ширину длинное отверстие – своеобразное окно, до которого Джон смог бы дотянуться при большом желании, но о том, чтобы выбраться из него, нечего было и думать. Кроме всего этого мужчина обнаружил, что лежит у стены почти абсолютно голый – лишь шаровары из грубой ткани прикрывали его наготу. Желтые песчинки, словно пыль, норовили забиться в нос при каждом вдохе. Сознание мужчины более или менее прояснилось, и он, наконец, обратил внимание на обладательницу голоса, настойчиво режущего его слух. Невысокая стройная девушка, с кожей медового оттенка, глядела на него сквозь красные прутья решетки. Блестящие черные волосы пышным потоком завитков спадали ей на обнаженные плечи, среди кудрей прятались желтые неровные бусины. Легкие ткани ее бледно-розовых одежд были такими воздушными, что почти просвечивали насквозь, и был виден каждый плавный изгиб ее тела. В тонких пальцах она держала небольшую глиняную чашу, источающую невероятно приятный аромат. - Как ты себя чувствуешь, чужеземец? – ее миндалевидные глаза оливкового цвета светились неподдельным беспокойством. - Словно попал под поезд, - хрипло ответил Джон, пытаясь приподняться. Тело слушалось его из рук вон плохо, зато голова перестала трещать по швам, и мысли немного прояснились. По растерянному взгляду девушки, Джон понял, что она совершенно не имеет представления о том, что такое поезд и что будет, если под него попасть. Зато она прекрасно осознавала, что ее собеседник в отвратительном состоянии. - Возьми, - она нагнулась и просунула чашу через небольшое отверстие между прутьями, - это целебный отвар. Он поможет. С таким же успехом это мог бы быть и яд. Джон все равно не распознал бы этого, пока не попробовал. Его спасла только мысль о том, что не было никакой надобности травить пленника здесь, когда он абсолютно беспомощен. Гораздо легче было бы прикончить его среди песков, одним из ледяных патронов беловолосого юноши. Воспоминания о нем неожиданно разозлили мужчину. Он решительно поднялся, оттолкнувшись от стены, но колени предательски дрогнули, и Джон пошатнулся, чувствуя, как нестройным болезненным хором взвыли суставы. Ему удалось остаться на ногах, лишь вцепившись в решетку, и он с тяжелым вздохом соскользнул по прутьям вниз, усаживаясь рядом с оставленной в песке чашей. От теплой глины веял невероятный аромат, мягкий и дурманящий, пахнущий специями и медом, он словно обволакивал сознание, успокаивая пульсирующие удары сотен молоточков в висках. И на вкус напиток был таким же душистым. Он горячей сладостью скользнул в горло, не вызвав нового приступа тошноты. Прошло всего несколько секунд – и боль в голове утихла, словно наступило долгожданное спокойствие после трехдневного шторма. Мысли исцелились, возвращая разуму способность адекватно воспринимать реальность и сводить концы с концами. Джон облегченно вздохнул, откидывая голову назад, прижавшись затылком к решетке, вдыхая сухой воздух полной грудью. Стало намного легче думать, и теперь можно было оценить положение, в котором он оказался. - Помогло? – миролюбиво поинтересовалась девушка и опустилась на пол совсем рядом с мужчиной по другую сторону решетки, так чтобы он смог видеть ее лицо, слегка повернув голову. Аромат жасмина окутал Джона, скользя по его коже почти осязаемым потоком, гладким словно шелк. Желтые бусины в угольно-черных волосах девушки засияли не хуже золота, когда она чуть качнула головой и крупные кольца локонов упали ей за спину. Притягательный и сладкий, запах заставил мужчину обернуться к ней и наткнуться на внимательный оливковый взгляд. Она словно бы ждала от него чего-то, словно бы хотела услышать благодарность, или бесконечный ряд вопросов, или ей нужны были угрозы и проклятия – ее взгляд выражал неподдельный интерес к собеседнику. Он осторожно кивнул, лишь сейчас осознав, где именно находится и кто сидит перед ним. Девушка, вроде бы, не имела никакого отношения к тому, что произошло в пустыне, однако полной уверенности у Джона не было. Можно ли ей было доверять? Теплый аромат жасмина убаюкивал подозрения, да и целебный отвар, который девушка принесла, все-таки действительно помог мужчине. Либо это была какая-то извращенная игра, в которой пленник становился лишь пешкой, которой беловолосый мальчишка мог управлять как захочет, либо эта прекрасная спасительница пришла к клетке по своей собственной воле. Хотелось верить в последнее. Могла ли она знать, что именно случилось с его отрядом? И кем на самом деле был этот всадник с волосами белыми, словно у альбиноса? - Где я? – спросил Джон, наконец, решив про себя, что может пока что просто присмотреться к незнакомке. Даже если доверять ей нельзя, на пару вопросов она вполне может ответить. К тому же девушка всем своим видом показывала, что будет просто счастлива поболтать с пленником. - Это Сэнд-Арент, возрожденный город, - ответила она с такой гордостью, что Джон даже пожалел о том, что понятия не имеет, о чем она говорит. Про себя мужчина отметил, что акцент у нее намного сильнее, нежели у беловолосого незнакомца. Слова звучали совсем по-другому, и привыкнуть к этому было сложно. Тем не менее это вновь был родной для Батлера английский. Словно он никогда и не покидал штатов, а аномалия оказалась лишь первоапрельской шуткой. Сложно было поверить в то, что в ином мире, столь отличном от Земли, тоже могли знать земные языки. В этом было нечто неестественное. - Я один выжил? – этот вопрос интересовал Джона больше всего на свете, и он прекрасно знал ответ, хотя в глубине души надеялся, что сильно ошибается. Никогда раньше он так не хотел ошибиться. Оливковые глаза заметно погрустнели. Хотя эта печаль больше напоминала шаблонные слезы претендентки на Мисс Мира, в своей речи припоминающей больных африканских детишек. Джон услышал, как где-то вдалеке залаяли невидимые псы. - Карифа… - она запнулась, словно лай собак напомнил ей о чем-то важном, и продолжила уже полушепотом, - Его Светлость жестокий правитель, он тиран, и… - в ее голосе звучал настоящий испуг, - и будет очень плохо, если меня обнаружат здесь. Она поднялась, оправляя легкие юбки и стряхивая с них песок. Девушка явно собиралась уйти. Но Джон подтянулся, протягивая руку сквозь алую решетку, хватая незнакомку за запястье. Оно было таким тонким в его пальцах, что, возможно, могло бы сломаться, стоило слегка их сжать. Слишком много вопросов вертелось в его голове, чтобы просто так отпустить источник возможной информации. Приторный аромат жасмина играл в этом не последнюю роль - он словно был наркотиком, притягивал мужчину к девушке, к ее медовой коже, по которой так мягко скользили солнечные лучи. - Расскажи мне все. Где я, что будет со мной? – потребовал мужчина, чувствуя, как в груди замерло сердце, заставив выдох сорваться с его обветренных губ. Но девушка взглянула на него с таким ужасом, что он в удивлении выпустил ее ладошку. - Как решит Его Светлость, - пробормотала она тихо и почтительно, словно боялась, что ее услышат. Джон следил за ней, пока мог, на сколько хватало обзора из его клетки. Вкрадчивый цветочный запах рассеивался, растворяясь в горячем воздухе и позволяя пульсу вернуться в спокойное состояние. Судя по всему, камера пленника была не единственной в этом коридоре, но другие пустовали. Общий план помещения напомнил Джону тюрьмы, которые ему довелось видеть – кажется, их устройство почти везде было одинаковым. Напротив себя мужчина мог наблюдать только держатель с потухшим факелом, прибитый к стене. Как только стихли песчаные шаги девушки, все вокруг погрузилось в тишину, оставляя его наедине с мыслями. Отряд спецназначения погиб, уничтоженный одним-единственным человеком. Джон даже не знал, как ему следует воспринимать эту ситуацию. Сейчас понял, что чувство это воспринимается им как-то отстраненно. Словно переживает не он, а какой-то другой человек, который рассказывает ему некое подобие своего параноидального бреда, невероятного сна. Некоторых из погибших парней мужчина знал, проходил с ними огонь и воду. Возможно, его ощущения объяснялись именно нереальностью происходящего. Он просто не мог поверить, что какой-то хрупкий юноша, словно сошедший с обложек журналов для недалеких девиц, способен убить их – солдат, закончивших специальную подготовку. Такое бывает только в фильмах с огромным количеством спецэффектов, которые так любят подростки. У многих из тех, кто согласился на смертельное задание, остались семьи там, за чертой аномалии. И даже у Юджина – отец, который купил ему место в отряде, наверняка будет по нему скучать. С другой стороны, Джон научился легко воспринимать смерть благодаря своей службе. Есть страны, города, районы, где страшно просто выйти на улицу, чтобы не поймать пулю. А эти солдаты прекрасно знали, каков риск, и все равно решились подписать контракт. Их тела доставят домой, накрытые американскими флагами, если до этого мертвецов не заберут себе раскаленные пески. И будут объяснять детям, какую гордость они должны чувствовать за своих отцов. Еще один вопрос занимал Джона и звучал на редкость гулко в песчаной тишине. Кто был виноват в гибели отряда? Джон ведь был главнокомандующим, а значит, ответственность лежала на нем. Однако… Если бы Юджин не выступил вперед, то кто знает, может, с беловолосым юношей можно было бы договориться? Тем не менее, несмотря на голос разума, Джон все равно ощущал тяжкий груз вины. До мельчайших подробностей перед ним пронеслась картина, развернувшаяся в пустыне, и он поднялся, опираясь о болезненно красные прутья решетки, ощутив внезапный прилив ярости. Должен был быть какой-то способ выбраться отсюда. Алые прутья были слишком прочными. Джон ощупал каждый сантиметр своей клетки, но не нашел ни одной зацепки. Злость заставила его стиснуть кулаки, выплескиваясь ударами на ни в чем не повинную стену. Это было не отчаяние, не страх, только чистый гнев, стискивающий разум в змеиные кольца, и заставляющий вновь и вновь до боли сжимать пальцы, врезая костяшки в крошащийся песком камень. Патроны были покрыты льдом. Тогда, в пустыне. Они висели в воздухе, и были покрыты льдом. От прозрачно-голубой поверхности даже поднимался дымок испаряющейся влаги. Песок под ногами был горячим, но, тем не менее, жара не помешала льду появиться посреди барханов. Это было так же нереально, как напяливший женское платье Черчилль, танцующий канкан посреди народа на площади. Джон остановился, только когда костяшки пальцев левой руки пронзило болью. Пятно крови осталось почти неразличимым на красном камне стен. Злость ушла, оставив место зияющей пустоте. Дыхание мужчины было слишком громким в наступившей тишине. Где-то вдалеке, за стенами тюрьмы, ржали кони. Исчезновение отряда не останется незамеченным, и по горячим следам вышлют подкрепление. Только вот… Будет ли Джон жив к этому моменту? Прекрасная незнакомка вернулась снова лишь к вечеру. Уже стемнело, и от песков снаружи тюрьмы повеяло прохладой. Девушка принесла пленнику кувшин холодного кобыльего молока и чашу с финиками и кусками мяса, приправленного специями. По вкусу оно напомнило Джону крольчатину, и сейчас казалось ему самым вкусным блюдом на свете. За целый день он измучился от одиночества и неопределенности, так что общество прелестной собеседницы заметно подняло ему настроение. Сейчас девушка выглядела более спокойной и казалась воодушевленной, словно человек, который долгое время находился в отчаянии и нашел, наконец, самый верный выход из положения. Пока Джон ел, она сидела напротив него, расправляя легкие ткани своего платья. Браслеты позвякивали на ее запястьях, и мягкий аромат жасмина заставил мужчину вдыхать глубже. Она была красива, с этим никто не смог бы поспорить. Смуглая, с кожей такого теплого оттенка, напоминающего карамель, с округлыми женственными формами, соблазнительно проглядывающими сквозь розовый дым ткани. Она зажгла факел, и драгоценности в ее волосах мерцали при каждом ее движении. Жасмин дурманил взгляд, разбивая реальность в калейдоскоп. Заметив, что Джон не сводит с нее глаз, девушка смутилась. Ее кроткая улыбка показалась собеседнику самой прелестной на свете. Нежно-кремовый узор на ее одежде изображал вихрь цветочных лепестков. - Как тебя зовут? – поинтересовался мужчина, чтобы разрядить обстановку, поднося к губам кувшинчик с молоком. - Сабира, - ответила она, склонив голову, словно в почтительном поклоне, и пышные кольца кудрей колыхнулись. - Джон, - представился он в ответ, решив не добавлять к имени ничего больше, все равно это только больше запутало бы девушку, - Сабира… а кто такой этот Карифа? Как он может… - мужчина задумался, не имея ни малейшего понятия, как можно описать ситуацию в пустыне, но собеседница, кажется, и сама все прекрасно поняла. - Его Светлость принадлежит к могущественному роду магов, - в ее голосе прозвучал почти благоговейный ужас, - когда-то давно они держали в страхе всю Асканию. Но из-за своей надменности и вражды друг с другом они погубили и свой род, и себя. Это было Великое волшебство, и оно изменило многое на этой земле и за Холодным проливом, - она устроилась поудобнее, и Джон заметил, как ее грудь мерно поднялась при глубоком вздохе, совершенно не скрываемая тканью, - я сама тогда не родилась, но много слышала об этом от Благостных господ. Говорят, небо сияло тогда всеми красками мира три дня и три ночи. Джон помолчал, переваривая информацию. Некоторые слова он все равно не понял, но главная мысль до него дошла, сверкнув в сознании яркой вспышкой, слишком невероятная, чтобы легко в нее поверить. Здесь действительно существовала магия. Настоящая, словно сошедшая с фэнтезийных книг, а не та ловкость рук, которую демонстрируют уличные маги. Конечно, при условии, что Сабира не была душевнобольной. На секунду Джон даже был готов поверить в то, что на самом деле он умер или находится в коме, и все это ему снится. Для эксперимента он сжал ободранные костяшки пальцев, и их пронзила боль – ощущение вполне реальное. Хотя кто знает, как ведет себя мозг в вегетативном состоянии. - Он последний маг? – спросил мужчина, чувствуя себя очень неловко, задавая этот вопрос, словно дает согласие на детскую игру и принимает на себя написанную ему роль. Сабира покачала головой. Отсветы пламени плясали на ее пышных кудрях, притягивая взгляд Джона. Мягкий запах цветов исходил от медовой кожи, сияющей куда прекраснее драгоценных камней. - Один из последних, это верно, - ответила она, - земли Забытых Богов захватил его брат, такой же жестокий и алчный человек. Его народ погибает в рабстве, - она поежилась, словно представляла себя на месте его подданных, - волшебников осталось очень мало, и слава Богине. Последние слова девушка добавила едва слышно, как будто доверяла Джону свой самый большой секрет. - Почему ты так его боишься? – тем же шепотом поинтересовался мужчина, не отрывая взгляда от оливковых глаз. Сладкий запах наполнял его легкие дымной терпкостью, - твой народ не думал о бунте? Неужели его невозможно убить? - Ты же видел, на что способен Его Светлость, - девушка приблизилась к самой решетке камеры, - он может победить любого… А я – всего лишь рабыня, одна из многих в его гареме. В доказательство она приподняла юбки, и легкие ткани соскользнули с гладкой смуглой кожи. Девушка протянула одну ногу вперед, через прутья решетки, почти коснувшись аккуратными пальцами руки мужчины, и Джон увидел, что под золотыми лентами сандалий на ее голени сплетаются темные узоры татуировки. Витиеватые линии, должно быть, обозначали статус девушки. В этом мире кроме магии еще и процветало рабство. - Рабыня, - протянул Джон, не отрывая взгляда от обнаженных ног. Атласная кожа сияла в полумраке. - Рабыня для плотских утех, - уточнила Сабира, снова пряча ножки под полупрозрачными тканями юбок, - этот рисунок означает, что меня обучали искуснейшие жрицы Богини, далеко отсюда, в цветущих садах Альва. Ее голос снизился, приобретая бархатистый оттенок, напоминающий терпкое красное вино, и она слегка нагнулась к алой решетке, почти касаясь ее губами. Против своей воли Джон приблизился к ней, плененный ароматом жасмина, растекающегося по его венам горячим потоком лавы. Оливковый взгляд был таким притягательным и бездонным, в нем было просто утонуть и никогда больше не вернуться в реальность. Что бы ни сказала Сабира, Джон был готов верить ей без сомнений. Что бы она ни попросила, он был готов выполнить. Это было словно мираж посреди иссушенной пустыни. - Ты сможешь убить его, - шепот жаром коснулся губ мужчины, - я помогу тебе бежать… жди, когда я приду за тобой… Он лишь кивнул, чувствуя, как пересохло в его горле. Тогда Сабира поднялась, и сквозь розовые ткани темным силуэтом высветилось ее гибкое тело. Браслеты на запястьях тихо звякнули. Аромат жасмина она унесла с собой. Стоило ей удалиться, наваждение рассеялось, и Джон уже не мог понять, почему вдруг ему так захотелось коснуться золотистой кожи, вдохнуть запах ее густых черных волос и поймать первый стон, сорвавшийся с ее пухлых губ. Послевкусие одурманенных мыслей было противным – горло саднило, и слюна стала слишком вязкой. Джон прикрыл глаза, приходя в себя, словно после кошмара. Что бы это ни было, Сабира являлась его билетом к свободе. И это были первые радостные мысли за последнее время.