Слезы Пустыни

Утро в торговом городке начиналось еще до восхода солнца. Казалось, что здесь люди не спали вообще, вели какую-то излишне бурную жизнь, в которой сутки занимали гораздо больше часов, нежели в любом другом месте, и самые серьезные сделки совершались в ранних сумерках, едва начинали исчезать бледнеющие звезды. Когда пленников разбудили, на ярмарочных площадях уже кипела работа, велся бесконечный торг, и вновь воздух наполняли ржание лошадей и крики особо несговорчивых покупателей. Новую знакомую, восседающую на гнедой кобыле, звали Рона, и она оказалась единственной, кто без опаски, с дерзостью смотрел на Карифу. Бедуины, которые должны были сопровождать дочь правителя и заключенных в Тонущий город, старались совсем не поднимать глаз на мага. Словно он в любой момент мог на них напасть, сотворить смертельное заклинание или взрыв, словно он был самой опасной тварью на свете. Но юноша абсолютно не обращал внимания на чужие взгляды и отношение окружающих к себе. После прошедшей ночи он казался на редкость довольным и весьма мило общался с не очень вежливой и обходительной собеседницей в лице рыжеволосой наездницы. Его глаза сияли солнечной позолотой. И впервые за долгое время Карифа не подавал виду, что беспокоится насчет нападения Островов на Сэнд-Арент. Он будто бы стал спокойнее, более умиротворенным, чем раньше, да и выглядел намного лучше, отдохнувшим и полным сил. Впрочем, на виду у всех маг все же не позволял себе двусмысленно касаться Джона, что было огромным плюсом для последнего. Хоть мужчина и разрушил многие свои границы и моральные принципы, но выносить все это под взоры других людей для него было сложно. Трудно было привыкнуть к тому, что окружающий мир настолько сильно отличается от реальности, что осталась за чертой аномалии. Впрочем, Джон и сам ощущал себя намного лучше, избавившись от внутренних противоречий, словно он наконец-то принял какое-то важное решение, и теперь оставалось лишь следовать ему. Пленникам выделили двух флегматичных лошадок, привыкших везти бурдюки с водой, и вся процессия двинулась с места. Возглавляла ее Рона, кажущаяся такой хрупкой среди кочевников. Ее волосы на солнце отливали медью. Из всех девушек, которых Джон уже успел встретить здесь, она больше всего напоминала современную американку, какую-то дочку владельца ранчо или выросшую на улице дикарку. Она так уверенно управляла своей кобылой и подчиненными мужчинами, что невольно вызывала уважение у Джона, пусть и не взаимное. Девушка все еще звала его псом и то и дело окидывала своим фирменным презрительным взглядом. Ее желтые глаза вызывали у мужчины некоторое подозрение, слишком уж необычными казались. Подобный цвет, кажется, определял принадлежность человека к магическому роду, разве нет? Такой же оттенок был у Карифы и у Эллиора. Впрочем, могло оказаться и так, что цвет глаз Роны просто определяется генетикой, либо на него так влияют солнечный свет и яркая рыжина локонов девушки. И Джон старался не обращать внимания на ее показательное уничижительное поведение. Куда больше ему хотелось поговорить с Карифой, узнать о месте, в которое небольшой отряд держал путь. Тонущий город получил свое прозвище благодаря местности, в которой находился. Подземные реки имели привычку вырываться наружу, омывая пески изнутри и превращая их в зыбучие – ловушку для неосторожных путешественников. И в этом была еще половина беды – главной проблемой являлось то, что никто ни разу не смог составить даже приблизительную карту безопасной дороги к городу. Спокойные тропы меняли свое местоположение каждый день, и там, где сегодня мог пройти тяжело груженый караван, завтра без страха не пробежала бы даже собака. - На самом деле он носит имя Экриор, - пояснил Карифа, когда лошадям пленников удалось отдалиться от Роны на некоторое расстояние, - и пусть боги отрежут тебе язык, прежде чем ты назовешь его Тонущим перед правителем. Мне кажется, он слишком близко к сердцу воспринимает это прозвище. Именно благодаря зыбучим пескам Экриор до сих пор оставался единственным местом, которое невозможно захватить и с суши, и с моря. Многие отряды и войска погибали в расставленных природой ловушках, стремясь дойти до городских стен. Это было под силу только коренным жителям, тем, кто здесь родился и вырос. Все они словно обладали инстинктом, чутьем на безопасные дороги. Может быть, у них существовал какой-то секрет, а может, это качество было врожденным. Во всяком случае, свою тайну эти люди не выдавали. Народ Экриора считался одним из самых бедных и нелюдимых в Аскании. Редко кому удавалось добраться до окруженного зыбучими песками негостеприимного города, да и сами жители не особо приветствовали путников и с подозрением относились к чужакам. И именно поэтому Карифа с таким восторгом воспринял идею посетить Экриор – он давно мечтал побывать в этом запретном закрытом месте. В зыбучих песках не было деревьев и трав, и основу жизни города составляли ящеры, змеи и всевозможные морские обитатели. Единственным, что могло расти в таких условиях излишней влажности, раскаленного солнца и нестойкой плывущей почвы, являлись серые цветы. Невзрачные и хрупкие, совершенно не приспособленные к существованию стебельки, уход за которыми оказывался даже более сложным, чем заботы о новорожденных. Малейшее отступление от правил могло погубить тщедушное растение. Но именно благодаря им происходила торговля между Тонущим городом и остальными жителями Аскании и прочих островов и континентов. Серые цветы не имели собственного названия, их семена использовались вместо табака и вызывали галлюцинации и привыкание при частом использовании. И именно эти растения были необходимой, неизменной основой снадобий из Слез. Никакая другая трава не обладала нужным эффектом, и люди являлись единственными существами, которые намеренно выращивали серые стебли и не боялись прикасаться к невзрачным листочкам. Все животные, птицы и насекомые избегали их. По сути своей, эти цветы были не менее ядовиты, чем песчаные змеи, но без них не было бы целебных настоев. И Экриор держался только благодаря этому парадоксу. Из сушеных серых растений жители Тонущего города научились изготавливать наркотик, быстро вызывающий зависимость, являющийся концентрированным счастьем. На вкус он напоминал перебродивший клеверный мед и имел название Серая Сладость. Сами экриорцы использовали его как лекарство, и для них он не был таким сводящим с ума, как для любого другого человека, словно они с рождения имели иммунитет к эйфорическому действию кубиков Сладости. Серая Сладость и чахлые звездчатые цветы были единственными элементами торговли на границе зыбучих песков. Ни то, ни другое не имело аналогов в этом мире. И именно поэтому на бедный беззащитный Тонущий город никто не стремился нападать. Экриорцы были мастерскими стрелками и могли изготавливать яды самых разных направлений и действий. Это было главной причиной того, что Карифа боялся их участия в своей войне. Соглашение с Благостными Господами почти сразу перевесило бы чашу весов в сторону победы Островов. Но сейчас маг, кажется, успокоился, искренне веря в идею, что Экриор пойдет за ним, в чем Джон так сильно сомневался. Степи, раздолье для кочевых племен, сменились песками, и солнце показало себя во всей красе, в полную силу раскаляя и без того далеко не прохладный воздух. К тому времени, как перед всадниками показался оазис, кажущийся посреди пустыни настоящим миражом, Джон уже почти ничего не соображал от жары, медленно плавящей мозг. Если бы не кусочки льда, которые ему периодически подбрасывал Карифа, мужчине пришлось бы тяжко. И даже лошади, кажется, не испытывали восторга от такого веселого полуденного солнца. Рона накрыла голову белой тканью и хмуро молчала, и только ледяной маг чувствовал себя превосходно. Оазис был окружен мерцающим маревом раскаленного воздуха, необычный зеленый остров посреди безжизненного океана песка. Он казался нереальным, созданным из осколков воспаленного разума. Даже когда на лица путников упала благодатная тень раскидистых деревьев, сложно было до конца поверить в существование живого уголка, затерянного в пустыне. Здесь даже были свои обитатели – от лошадей в разные стороны сбегали похожие на зайцев таны, намного мельче тех, на которых охотился Карифа, и медленно и лениво с дороги уползали большие серые ящеры, пробующие воздух на язык. Где-то среди листьев звонко щебетали птицы. Оазис был разделен с пустыней четкой, почти видимой, границей, на одной стороне которой бурлила жизнь, а на второй стояла безмолвная тишина. И там, где простирались раскаленные пески, уже через шаг возвышались деревья, и воздух казался мягче и прохладнее, насыщенным влагой. Рона дала приказ разбить лагерь в некотором отдалении от чистого озерца и как следует напоить разгоряченных лошадей. К тому времени солнце уже перевалило за полдень, и где-то за оазисом жара плавила атмосферу. Оставив кочевников обустраиваться на привале, Рона отправилась к озеру, чтобы первой искупаться в прохладной прозрачной воде. Перед уходом, девушка оглядела пленников, и по ее взгляду было понятно, что она нисколько им не доверяет. Возможно, будь ее воля, голова Карифы уже покоилась бы в драгоценном ларчике по пути к Благостным Господам. Мотивы ее ненависти к магу Джону были совершенно не понятны – сейчас юноша вел себя словно ангел и даже молчал большую часть пути, не пытаясь провоцировать Рону на злость. И вряд ли в ее озлобенности были виноваты Острова – судя по всему, девушка ненавидела их так же, как и песчаного правителя, и скорее умерла бы, чем стала подчиняться их приказам. Именно поэтому она вела пленников не к ним, а к своему отцу. Рона не была похожа ни на одну из дочерей правителей, ни на одну из принцесс. И внешне, и по характеру она больше напоминала уличную девчонку из кварталов Нью-Йорка. И не смотря на ее отношение к заключенным, Джону она даже в чем-то нравилась. По крайней мере, в ней не было ничего наигранного, искусственного и, в отличие от знакомых беловолосых магов, она была серьезна. До этого момента на ее лице не мелькнула ни тень улыбки. Она старалась полностью контролировать ситуацию, а не полагаться на волю богов. И это подкупало мужчину, это он мог понять. Если бы Рона так не презирала пленников, возможно, он мог бы найти с ней общий язык, а может, и получить в ее лице нового друга. - Если все экриорцы относятся к тебе так же, как она, - Джон прислонился спиной к дереву, глядя на то, как Карифа аккуратно разрезает неведомый фрукт тонким осколком льда. Вокруг его пальцев сияло едва заметное голубоватое свечение, - то твой план обречен на провал. Так же, как и с твоим братом. - От Эллиора мы получили войско, - беспечно пожал плечами маг, - может быть, Тонущий город окажется так же сговорчив. Думаю, в этом мне поможет твое природное обаяние. Юноша рассмеялся, заметив кислое выражение лица собеседника, и протянул ему кусочек сочной мякоти в качестве примирения. Белый фрукт был слегка водянистым, но очень приятным на вкус, и его аромат чем-то напоминал ананасы. Мимолетная кислота на губах чудно освежала. - Но ты прав, - продолжил Карифа, - в случае с Экриором есть один важный нюанс, который не стоит упускать из виду. Маги и жители зыбучих песков всегда враждовали. Он говорил об этом так легко, словно сообщал время на часах подслеповатой старушке, словно от этого факта совершенно не зависели ни его жизнь, ни исход войны. Интересно, когда он собирался рассказать Джону о такой незначительной детали. И если бы мужчина не завел этот разговор, скорее всего, он узнал бы ее, только когда правитель Тонущего города перерезал бы Карифе глотку. Маг очень странно расставлял приоритеты важности информации. - Был ли хоть какой-то народ, который любил бы вас? – вполне любезно, но как-то ехидно поинтересовался Джон, начиная задумываться над тем, что катастрофа, уничтожившая Шанфарру, могла бы считаться благом, раз уж волшебники были настолько ненавистны окружающим. - Ты преувеличиваешь, - юноша махнул рукой, - нас не любили только из-за способностей. Это была лишь зависть. Хотя не могу не признать, что во времена расцвета Шанфарры, многие маги казались совершенно несносными и гордыми, и с ними невозможно было разговаривать. Моя мать была такой, даже когда осталась на улице без монетки в кармане. - Ты весь в нее, - хмыкнул Джон и ловко увернулся от искрящегося силой снежка. Но с Тонущим городом вопрос обстоял совсем иначе. Его ненависть к волшебникам питала не зависть к способностям и не раздражающая гордыня обитателей пустыни. - Ты ведь заметил, какого цвета глаза Роны? – Карифа чуть улыбнулся. Жители Экриора были кровными родственниками магов, так и не получившими своих врожденных сил. Очень редко бывало так, что все дети в семьях Шанфарры обладали даром. Способности передавались по наследству неравномерно, и всегда существовала огромная вероятность, что следующий ребенок окажется обычным человеком. Это никогда не считалось позором, и подобные обитатели города все равно оставались любимы родителями, и большинство из них предпочитало жить среди своих родных. Но были и такие, что начинали питать отнюдь не добрые чувства к собратьям. Маги были успешны, им все давалось легче, нежели остальным людям, и так же легко они наживали врагов в виде собственных членов семей. Те, кто не желал больше жить в городе, собирали свое сообщество. Шанфарра слишком сильно напоминала им о том, чего они лишились из-за капризов природы. Так и основался Экриор множество веков назад. И его обитатели сохранили свою ненависть к волшебникам. И каждый ребенок-маг в Тонущем городе считался настоящим несчастьем. Чаще всего он просто изгонялся из родного дома. - Эй там, пес! Джон и Карифа обернулись одновременно, хотя ни один из них сразу не понял, что им пытается втолковать кочевник, стоящий неподалеку. Акцент оказался слишком сильным – этим всадникам не обязательно было знать торговый язык, им было легче грабить и разорять караваны, нежели вести с ними переговоры. Вторая попытка стала более удачной, и Джон увидел, что бедуин обращается именно к нему. - Собери ветви, пес. Для огня, - довольно грубо сказал наемник, подкрепляя слова жестами. После капитуляции мага, кочевники сильно осмелели, но все же пока не решались так же властно говорить с магом. А Джон, кажется, не внушал им такого опасения и выглядел безобидным. Они называли мужчину «вашута», и он понятия не имел, что это значит. Но судя по презрительным взглядам, это слово не было показателем уважения. Возражать наемнику не было никакого смысла, о чем так красноречиво сообщали веселые янтарные глаза Карифы. Маг, кажется, весьма был доволен своим положением и тем, как к нему относятся окружающие. Джон поднялся, чувствуя, как его сковывает огромное нежелание покидать благодатную тень и юношу с ледяными способностями. Несколько бедуинов разделывали пару пойманных в ловушки танов. Они подчинялись привычке оставлять заготовленный запас на будущее, пока есть возможность питаться с помощью охоты. Собирать сучья на открытом солнцу пространстве не было ни малейшего желания, и Джон отправился к озеру, где деревья были гуще, и тень приятно холодила горячую кожу. Тем не менее, приближаться к берегу мужчина не собирался. Рона ушла из лагеря, чтобы насладиться прозрачной водой оазиса, и мешать ей Джону не хотелось. Хотя он никогда не отличался превосходным чувством такта, ему не казалось удачной мысль лишний раз провоцировать девушку, и без того не питающую к нему особой любви. Набрать необходимое количество прутьев оказалось делом двадцати минут. Деревья, что вырастали слишком высокими, сжигали свои кроны лучами палящего солнца, и их высушенные ветви возвышались над остальными словно гротескные статуи до тех пор, пока их не обломают птицы или песчаные бури. Джон уже было собрался возвращаться к наемникам, когда до его слуха донесся шум с озера. Он расслышал едва различимый женский вскрик и треск сучьев. Долго думать не было времени. Мужчина выронил все, что уже успел собрать, и кинулся к водоему, раздвигая заросли колючих стеблей. Это был голос Роны. Она была одна на берегу, запретив подходить к нему даже своим людям. Джон не мог допустить, чтобы с ней произошло нечто не предвиденное – план Карифы в таком случае полетел бы ко всем чертям, да и кочевники вряд ли легко отпустили бы пленных. Судя по их лицам и взглядам, которыми они одаривали мага, без желания Роны юноша был бы давно мертв. Так же уничтожают змей – просто так, на всякий случай, даже если они не ядовиты. Да и сама девушка нравилась Джону, ее внутренняя сила и твердый характер. Было бы обидно, если бы она сейчас погибла. Совершенно нагая, Рона стояла по колено в воде, и ее ярко-рыжие волосы огнем сияли на солнце, прилипая к влажным белым плечам. Она вытягивала руки вперед, словно пыталась защититься, и Джон заметил на одной из них рваную рану. Кровь резко выделялась на бледной коже, скрывая веснушки и срываясь вниз, в прохладную воду. Прямо напротив девушки на берегу изогнулась огромная дикая кошка. Ее шерсть была вздыблена, и песочная шкура почти сливалась с землей. Раскрыв пасть, зверь в ярости хлестал себя по бокам гибким, словно хлыст, хвостом. Он был похож на тигра, только более легкий и крепкий на вид, без характерной рыхлости тела. В его глазах клокотала злость. Может быть, животное решило, что человек окажется намного вкуснее танов, может, ему просто не понравилось присутствие чужака на водопое, суть оставалась одной – кошка явно была намерена добраться до беззащитной девушки. Вся одежда Роны и кривая сабля лежали в отдалении, и рыжая даже не была способна дать отпор противнику. Прежде чем Джон успел что-то предпринять, зверь приготовился к прыжку, но лишь только он весь подобрался, словно пружина, Рона вытянула окровавленную руку, и мужчина с удивлением увидел, как ярко вспыхнули кончики ее пальцев изумрудно-зеленым сиянием, и вокруг передних лап огромной кошки обвились гибкие стебли, украшенные острыми шипами. Животное заревело от неожиданной боли, отчаянно стараясь выбраться из внезапной ловушки. Рыжеволосая все-таки оказалась магом, пусть и очень слабым – эта маленькая вспышка волшебства отняла у нее больше половины сил, и ее хрупкая фигура покачнулась, едва не падая в воду. Краем глаза мужчина уловил, как среди одежды девушки блеснуло лезвие сабли. Сам собой сложился план действий, который необходимо было претворить в жизнь, прежде чем кошка освободится от пут. Джон выбрался из зарослей, но ни девушка, ни зверь не обратили на него внимания, слишком занятые друг другом. Рона сжимала окровавленную руку, не отрывая напряженного взгляда от ревущей кошки. Она истратила все силы, чтобы остановить зверя, но теперь не могла сделать и шагу, чтобы не упасть. Бессилие заставляло ее кусать собственные губы. Животному уже почти удалось сломать терновые стебли, раздирая шерсть и кожу на лапах в клочья, когда Джон смог приблизиться к ней вплотную. Зверь попытался отскочить, но мужчина занес над ним кривую саблю. Острое, любовно отточенное лезвие с отвратительным хрустом вонзилось в хребет, словно острие гильотины, прорывая песочно-желтую шкуру. Кошка рухнула, издав истошный отчаянный вопль злости, и Джон почувствовал, как задрожала рукоять оружия в его ладонях. Стальные когти оставили в земле глубокие борозды, пока животное пыталось вырваться, сбежать от дикой боли. Мужчина вновь поднял саблю и рубанул снова, изо всех сил, прерывая страдания жертвы. Песок жадно впитывал кровь, словно только и ждал этого драгоценного дара. Одна лапа кошки все еще была опутана колючими стеблями. Джон отбросил от себя окровавленный клинок, будто он был прокаженным. После стольких лет боевых операций многие жизни теряли свою значимость, и убийство начинало входить в привычку. Когда-то раньше это пугало мужчину, но сейчас он понимал, что так намного легче существовать. Мышцы на руках слегка ныли от напряжения, и он повел плечами, с наслаждением хрустнув суставами, разглядывая мертвого зверя, чья богатая шкура цветом почти сливалась с песком. Должно быть, эта кошка долго пробыла здесь, в этом оазисе, единственным хищником, и ее жизнь казалась беззаботной. До тех пор пока не пришли люди. За спиной мужчины раздался тихий всплеск, и он обернулся как раз, чтобы увидеть, как Рона погружается под воду по подбородок, хмуро обнимая свои плечи. Только сейчас Джон понял, что девушка была совершенно голой, и он нарушил все правила приличия, стоя здесь и так бесцеремонно рассматривая принцессу. Честно говоря, из-за кошки мужчина даже не обратил на это внимания. Не было времени разглядывать нагую Рону, да и особого желания. Ярко-рыжие волосы мягко развевались в полупрозрачной воде, на щеках девушки расцвел румянец. Она молча смотрела на спасителя, и ее взгляд выражал сразу сотню различных эмоций, но властвовала над ними всеми ярость. По непонятной причине ее ненависть к Джону только усилилась, словно он не спас ее, а лишь усугубил положение. Но мужчине было все равно. Он только хмыкнул и низко поклонился принцессе Тонущего города. И когда он уже повернулся, чтобы покинуть ее, до него донесся полный сдерживаемой злости голос. - Об этом никто не должен узнать, - крикнула Рона. Что именно она имела в виду – нападение дикой кошки, свои скрытые таланты, то, что Джон увидел ее голой – оставалось неясным, но мужчина лишь кивнул вместо ответа. Он умел хранить тайны, да и говорить ему здесь было не с кем. Кроме Карифы, разумеется.