Слезы Пустыни

История, которую Анке поведала о происхождении Шанфарры, оказалась в новинку не только Джону, но и Эллиору. Золотые глаза не всегда были главным показателем наличия магической крови. Задолго до Шанфарры, до Аскании такой, какую ее знают сейчас, магия в этих местах была обыденностью. Не было такого, чтобы в семьях волшебников рождались обычные дети, и не было деления на стихии. Магия тесно была связана с природой, как и боги, которые правили здесь. Гармония была основой всего живого. У людей были светлые глаза, добрые сердца и мягкие души. Этот народ прославился, как философы, поэты и музыканты, даже их язык звучал скорее как песня, а не проза. Они были созерцателями. И на месте пустыни в сердце Аскании располагались цветущие сады и яркие, искусно спроектированные города. Магическая сила всегда использовалась в меру, чтобы не нарушать баланс природной гармонии. Кровь этих волшебников не давала им стареть и исцеляла любые раны. И именно тогда родились легенды, что камни подобной крови могут возвращать к жизни мертвых. Но рано или поздно беда пришла бы в яркие города, слишком лакомым кусочком был этот асканийский рай. Среди зеленых садов и фруктовых деревьев появились люди. Обычные люди, без способностей, со своими богами драгоценных камней, торгаши и воины, с особым, научным складом ума. Поначалу все шло как раньше. Маги оказались радушными хозяевами, и люди нашли у них новый дом. В конце концов между волшебниками и новыми жителями возникали браки, это было неизбежно, хотя не все поддерживали идею нарушения чистоты крови. В таких семьях рождались златоглазые дети, дети со слабыми силами, отданными лишь одному богу стихий, дети с амбициозностью и гордостью людей. И с каждым годом их становилось все больше. Не первое, но третье и четвертое поколение златоглазых начало задумываться над своим положением в сложившемся обществе. Потомков смешанных семей в конечном итоге стало больше, чем чистокровных волшебников, хотя последние все еще занимали все места у высшей власти, во главе всего контитента. И спустя много лет с тех пор, как родился первый ребенок с янтарным взором, разразился бунт. Истинные волшебники, привыкшие к своей безопасной жизни в утопии, были совершенно не приспособлены к войне. Они умели создавать, а не разрушать, и битва была для них недолгой. Они были изгнаны из собственных домов, их кровь продавалась за бесценок храмам для исполнения ритуалов. И в один прекрасный момент древние маги исчезли из цветных городов. Шанфарра, первый оплот повстанцев, стала асканийской столицей. Все это произошло много веков назад, постепенно стала забываться история, были покинуты старые боги и предки канули в Лету. Кровь светлоглазых все еще текла в жилах нынешнего поколения, разбавленная и лишенная большей части своих сил. В волшебных семьях все чаще рождались дети без способностей, сохранившие лишь золотые глаза. - Поэтому эти ритуалы не имели никакого смысла, - пояснила Анке, - они были ориентированы на старую кровь, яркую по своему содержанию. - Это же всего лишь легенды, - Эллиор сидел в углу комнаты, в тени, настороженно наблюдая за тем, как женщина берет кровь из тонких рук Хашрама. - В легендах всегда есть правдивый стержень, - Анке замотала открытую рану юноши смоченными в растворе льняными бинтами. Хашрам с любопытством оглядел свои пальцы, он полностью доверял этой женщине, и его словно бы тянуло к ней. Аккуратно закупорив глиняную чашу, Анке поднялась. В ее глазах читалась решимость, и этот ее настрой здорово подбодрил Джона. Сейчас-то все должно было получиться, иначе и быть не могло. Разве нет? - Я попрошу сейчас не беспокоить меня, - сказала знахарка, - мне нужно будет все мое внимание. Но Джон все равно последовал за ней, пока строгим взглядом она не остановила мужчину у двери в гробницу Карифы. Краем глаза Джон успел увидеть, что мозаичная комната заставлена различными мешками и кувшинами, букетами серых цветов. Сейчас усыпальница больше походила на алхимический кабинет или на хижину ведьмы. - Это последний шанс, - сказала Анке, прежде чем закрыть тяжелые двери, - и я не советовала бы возлагать на него слишком большие надежды. Каким-то образом, ценой здоровья тела и духа, в Хашраме сохранилась кровь древних магов. Но… Джон тяжело опустился на пол, прислонился к мозаичной стене, отчаянно стараясь унять растревоженные чувства. Теперь от него больше ничего не зависело. Он и так сделал все, что было в его силах. Надежда против его воли расправляла крылья, хотя он пытался ее подавить. Чем меньше он сейчас потратит эмоций, тем легче будет пережить неудачу. Но это был лишь голос разума, не способный сейчас в одиночку противостоять окрыленным чувствам. Джон просто боялся думать, что произойдет, когда Карифа очнется. Будут ли какие-то последствия столь длительного пребывания по ту сторону? Будет ли маг винить мужчину за бездействие? В гробнице растворялся легкий полумрак, вкрадчивая тишина мягко вползала в углы. Люди в Сэнд-Аренте боялись сюда заходить, чтобы не гневить богов, так что Джон зачастую был единственным, кто находился в усыпальнице юного правителя. Мужчина мог слышать только собственное дыхание и слабый плеск воды за закрытыми дверьми. Сердце стучало глухо, будто бы через силу. В темном углу блеснули глаза, и Джон машинально повернулся, заранее зная, кого там обнаружит. Это была Юрга. Черная атласная шкура почти сливалась с темнотой. Юрга практически не покидала этот свой пост, оставалась безмолвным стражником, охраняющим сон Карифы. Джон был уверен, что она не вышла бы отсюда, даже если бы двери, наконец, запечатали в последнем ритуале. Джон и Юрга были богохульниками, стремящимися вырвать из бледных рук богов смерти их нового верного слугу. Многие косо смотрели на мужчину, хоть и терпели его отчаянное упрямство. Собаку уже пытались выгнать из священного места не раз и не два. В этом Джон и Юрга чем-то были похожи. Мужчина ободряюще улыбнулся безмолвной соратнице, но она лишь глубоко вздохнула, как это умеют делать только собаки и старики, и положила тяжелую голову на лапы. Джон не знал, сколько прошло времени, сколько минут или часов он провел наедине с Юргой и своими мыслями. Пока его сознание не погрузилось в воспаленный тревожный сон, череду болезненных образов. Давний кошмар, детище серых цветов, собирался в голове, будто мозаика, облепляющая стены гробницы. И будто не было возможности вернуться назад, самостоятельно проснуться, только окровавленные тонкие пальцы мелькали перед глазами. Сон затягивал в свои чернильные объятия, но его спасла Анке, коснувшись его горящего лица. Женщина нагнулась к нему, кончики ее пальцев были влажными от испарины на лбу мужчины. Он так устал от нескольких последних дней, как не уставал никогда в жизни. Надежда оказалась не благодетелем, а вампиром, тянущим из иссохшихся жил остатки сил и обессиливая дух. - Как… Он…? – хриплый шепот. Джон не узнал свой собственный голос. Анке покачала головой. От нее веяло усталостью, теплым ароматом трав и тишиной. Джон почувствовал, как у него внутри что-то надломилось, словно сломалась кость или разорвалось легкое, только боль была куда сильнее физической. Юрга тяжело вздохнула в своем темном углу. Мужчина поднялся с трудом, ощущая себя девяностолетним, чувствуя неровность мозаики под пальцами. Анке протянула было руку, но пустота в его взгляде остановила ее. Она ведь предупреждала тогда, что нельзя доверяться надежде, слишком тяжело будет ее лишиться. Люди никогда ее не слушали. Джон взглянул в открытые двери, стоя на самом пороге. Ниша, в которой лежал ледяной маг, была заполнена водой, чистой, янтарной, будто свежий мед, приправленный солнцем, и в ней тонули бархатные белые цветы. На лбу Карифы едва мерцала новая Слеза, не сапфирово-прозрачная, как когда-то, а рубиново-алая, словно внутри свернулась темная венозная кровь. Знаки незнакомой письменности покрывали бледное лицо, голубая краска ритуального узора влажно поблескивала в полумраке. Но в целом ничего не изменилось. Что бы не делала Анке – все это было напрасно. И Карифа все еще был мертв. Что-то, наверное, пошло не так. Чего-то не хватало. Чего-то было слишком много. Но Джону уже не хотелось знать, в чем причина. Он уже слишком устал верить. И вместо того порывистого желания войти в усыпальницу, он развернулся и пошел прочь. Все вокруг не имело значения. Вместе с зияющей пустотой в груди весь мир становился пустым. Эллиор и Хашрам жили в одних просторных покоях, ранее принадлежавших гарему правителя. Когда Джон распахнул двери с резными решетками, оба гостя уставились на него – огненный маг с непониманием, юноша с нескрываемой радостью. Хашрам был занят тем, что закапывался в многочисленные атласные подушки посреди огромного расписного ковра. Рядом с ним скакал угольно-черный щенок – будущая копия Юрги, и этим двоим явно было плевать на то, что происходит за пределами их беззаботного мира. - Не вышло? – голос Эллиора был сух, но натянутые струны в нем заметно звенели. Свитки, которые он читал, вздрогнули в его руках. Джон не ответил ему. Он сомневался в том, что вообще сможет говорить. Поднявший голову Хашрам не нуждался в его словах. Он без труда прочел в его глазах единственное желание, оставшееся в его пульсирующих мыслях – выбраться отсюда, уйти от столь тяжелой реальности. Здесь он научился жить и чувствовать, но вместе с этим пришло слишком много боли. Хашрам лишь улыбнулся. Словно бы осознанно, понимающе и тепло, почти материнской улыбкой. Джон видел, как поблескивают глаза длинноногого щенка на его коленях. Юноша не сделал больше ничего, но воздух возле дальней стены замерцал, словно марево шло от слишком горячего песка. Хашрам прикрыл глаза, свет, ярче самого солнца, залил комнату, заставляя закрывать глаза, как и в тот день, когда Джон держал на руках слабеющего Карифу. Мужчина сжал зубы. Воспоминания душили, словно раскаляли воздух. Улыбка Карифы, его теплый сандаловый запах, его беспечная самоуверенность, то, как он жмурится от солнца, как морщит нос, когда недоволен. Кто бы мог подумать, что Джон помнит столько мелочей. Кто бы мог подумать, что мелочи способны причинять столько боли. - Уходишь? – в голосе Эллиора не было ни злости, ни раздражения, только неопределенная тоска. Будто бы он был не рад происходящему. Ослепительный свет сошел на нет, и мужчина приблизился к стене, по которой бежала водяная рябь. Протянутая рука исчезла в ней, словно Джон действительно опустил пальцы в жидкость. Это было окончание его долгого сна, в котором он жил куда полноценнее и ярче, в котором он чувствовал искреннее, в котором он любил… действительно, любил – сильнее. Все рухнуло, словно хрустальный узор без солнечного юноши с серебряными волосами. Может ли целый мир быть менее важным, чем один человек? Сейчас Джон точно знал ответ на этот вопрос. Он чувствовал спиной взгляды. Никто не хотел его останавливать. Искрящийся от силы воздух тепло касался кожи. Пора. Уходить без прощаний – они не нужны. Слова не имеют силы. И едва ли когда-нибудь пустота, оставшаяся после смерти Карифы, будет заполнена. Он сделал шаг – портал мягко принял его в свои объятия. Он был временным, и должен был закрыться сразу после его ухода. Обрушенный мост. Сила тянула его за собой, недовольная вторжением. Ей хотелось быстрее восстановить баланс. Словно в тумане Джон услышал позади себя крик. Взволнованная Анке. Сознание было похоже на вату, мысли проталкивались в нем с трудом. - Он очнулся! Карифа очнулся… Эхо гулко ударило в голове. Но Джон уже не мог ни повернуться, ни замедлить шаг. Сила поглощала его, толкала вперед, не давала опомниться, пока все вокруг не поглотила тьма.

***

Сквозь прикрытые веки в глаза неприятно лез яркий свет. Все тело ныло и плохо слушалось, мышцы были словно набиты соломой. Где-то справа раздавался мерный писк, отсчитывающий пульс. В носу мешались дыхательные трубки. - Джон? Дышать было тяжело. И глаза открывались с трудом, будто на веках висели пудовые гири. - Я знала, что ты когда-нибудь очнешься! Знакомый голос, знакомое ледяное прикосновение. Ребекка. Зрение тяжело сфокусировалось на ее лице. Что произошло? Джон припоминал, что в прошлый раз переход через портал прошел намного легче. - Ох, малыш, - губы Ребекки дрогнули, - твой отец говорил, что ты не выкарабкаешься, но... Конечно. Ничего другого Батлер-старший и не мог бы предположить. Он никогда не верил в сына. Реальность сомкнулась вокруг, давила, билась в виски, пытаясь согнуть, сломать неокрепший разум. Голова гудела. Джон зажмурился, и, когда он вновь открыл глаза, сознание постепенно пришло в себя. Он просто вернулся в прошлую жизнь, словно влез в изношенные джинсы, и не позволит ей на этот раз подчинить себя, не позволит лишить себя той яркости, решительности и самостоятельности, которые он смог приобрести. - Что случилось? - спросил он, голос едва его слушался. - Мне говорили, что тебя захватили в плен террористы, - с готовностью ответила Ребекка, - солдаты вернулись без тебя, они сообщили, что отряд боевиков напал на них, когда они проводили учения в пустыне. Твой отец отправлял людей на поиски, но все было напрасно... Еще бы не было. Джон даже усмехнулся про себя. Выходит, когда Карифа закрывал врата, большую часть своих сил он вложил, чтобы уничтожить все крупицы знаний вторженцев о своей земле. Или это случилось само собой? Но факт был в том, что от Аскании остались лишь Слезы в золотой огранке и собственные воспоминания Джона. Мужчина внезапно ощутил нахлынувшее одиночество. - Тебя нашли в пустыне несколько дней назад, - продолжила Ребекка, - но ты, наверное, не помнишь. Как ты смог бежать? Не могу себе представить, как это было страшно. Джон ее почти не слушал. Мало-помалу он свыкался с мыслью, что теперь все будет так же, как и раньше - без Аскании, без песчаного зноя, без необычных знакомых и той бурной жизни. Но все-таки кое-что должно быть другим. Джон больше не собирался идти на поводу у собственного безразличия, чтобы серость вновь плела сети вокруг его будней, и не желал больше жить так, как от него требуют окружающие. И следовало начать прямо сейчас. Прежде чем Ребекка закончит свой поток слов и снова прикоснется к нему. - Ребекка? Взгляд, полный приторного внимания. - Нам нужно развестись.