О, вырой мне неглубокую могилу, Меня тебе не спасти, Ведь я безнадежен, Совершенно безнадежен. Никто меня не понимает, как ты. Никто не сможет заменить тебя, ведь ты — это всё, что есть во мне...* Imagine Dragons — Lost Cause.
Он смотрел на свою руку. Проводил кончиками пальцев по коже. Такой ровной и гладкой, словно не было на этом месте дырки с мясом наружу несколько дней назад. Смешная такая дыряка. Всковырнутый отравленным метательным ножиком кусок плоти. Скабиор усмехается краем рта. Забавная штука получается. Он ведь мог умереть. Да, по-настоящему подохнуть, попасть в общую яму, куда сгрузили остальные тела и подожгли, чтобы потом зарыть прах и повыть над братской могилой под полной луной. А он живой. Забавная штука. Чёрт, ведь даже не понял, как это произошло. Нападение — да, помнил. Ох, как хорошо помнил этих шестерых. Один из них, с лицом, покрытым шрамами, когда его палочка вылетела из рук и исчезла в водах лесного ручья, метал свои дьявольские ножички. Когда Сивый и Мэттьюз уже схватили двоих, а ещё трое отступников валялись оглушённые. Этого, с ножами, не успели оприходовать, и он отскочил за каменный вал, изредка высовывая рыжую голову. Понесло же Скабиора за ним. Хреновая всё же у него привычка — на удачу полагаться. Потому что буквально через секунду в солнечном свете блеснула стальная змея. Оп! И маленькая рукоятка уже торчит из руки. И жжёт, жжёт как проклятая. Вот так и ловят удачу. В Клоаке он убил этого рыжего первым. Оставил для себя. Раздербанил его тело на мелкие кусочки, едва ли не по косточкам разобрал. Потому что этот яд, что теперь в его крови — он убивает. Кого-то медленно, а кого-то — быстро. Мария на месте подохла, хотя и зацепило её совсем немного. Уорилл — через восемь часов. Грэго — через сутки. А больше раненых и не было. Только Скабиор. Который умирал тоже. Только медленно. Он с детства был зверем, ему было проще. Он окреп к тридцати, чтобы сразу не откинуться. Фэнрир даже не знал, что того задело. Пока не знал. Потому что Скабиор вырвал железного заточенного сучонка из тела моментально. Рявкнул Петрификус, отшвыривая застывшего рыжего в кусты. Сдёрнул с шеи шарф и обмотал предплечье. Жаль было портить любимую вещицу, а ткань тут же окрасилась. Горячей, пекучей, солёной и густой как мёд. Отравленный мёд. — Что там, Скабиор? — мимоходом гаркнул Сивый. Почувствовал запах крови, наверное, заламывая руки уже слабо отбивающемуся волшебнику. — Ничего. Просто царапнуло. А сам, пока они волокли ублюдков домой, в Клоаку, уже видел, как подыхает. Скорее всего, через пару суток или вроде того. А жаль — жить хотелось. Даже сильнее, чем обычно. Даже подумал, что если бы вдруг повезло и нож оказался не отравленным, то можно было бы какие-то взгляды свои пересмотреть. Такая лабуда, которая обычно в голову лезет на смертном одре. Торги со смертью. А вдруг получится выторговать ещё пару годков. Что было потом — вообще необъяснимо. Прибыл хозяин. Чуть шкуру не содрал с Сивого. Старик был в бешенстве после этого. Рвал и метал. Чуть не пришил Тобуса за то, что тот посмел сунуть нос в пыльную палатку с грязнокровкой — которая оказалась не просто так. С сюрпризом, видать. Отдельную клетку ей выделили и отдельное место. Пока Скабиор обрабатывал и зашивал свою рану, Фэнрир немного успокоился. Сам сторожил девку ночь. А на следующую ночь попросил Скабиора посидеть-поохранять, потому что “скоро Малфой притащится, заберёт эту дрянь”. А у самого Сивого дел было невпроворот. Настолько, что он даже почти не заметил, что Скабиору нездоровится. Крепко так придавило — яд постепенно начал действовать. Рука почти не двигалась. Пальцев он не чувствовал, и этот паралич за ночь сожрал мышцы до плеча. Он пытался не замечать, но это становилось всё сложнее, потому что отёк поднимался, распространялся. Сидя за столом в палатке, он допивал из своего стакана крепкую бурду Фэнрира, когда за занавешенным покрывалом поскреблась девчонка. Сначала Скабиор думал, что ему показалось. Когда звук повторился, он поднялся и поплёлся к клетке. Отдёрнул покрывало здоровой рукой и уставился на пленницу. Она сидела прямо здесь, перед ним на коленях, жалась лбом к прутьям. Заглядывала прямо в глаза так отчаянно. Тело избито — да, по ней приложились, пока не знали, что она огого какая ценность. Руки-губы трясутся, хотя пытается не показывать. Натягивает подол на колени. — Чего тебе, а? — Я знаю, что с вами, — выдохнула девчонка. Скабиор нахмурился. Да уж не мудрено, ага. Наверняка заметила летящий в него нож. Захотелось за это шею ей свернуть. За её дружка или кто он там. — Сиди молча, ясно тебе? И уже собирался отпустить покрывало, когда она вскочила на ноги. Испугалась, что он больше не подойдёт. А росточком-то ты не вышла, малышка. Еле до подбородка достаёшь. Да и видел я уже где-то эти огроменные глазищи. Скабиор нахмурился сильнее. А затем наклонился и потянул носом, поводя головой. Пробуя воздух вокруг неё, который горьковато пах телом, тканью, измазанной в земле, и... Оп-ля... Кто это у нас здесь? Пенелопа, которая не Пенелопа ни черта. На миг он даже позабыл о своей руке, которую перетягивал шарф. Её шарф, кстати говоря. Почему он его не выбросил тогда, после заварушки в Малфой-мэноре — так и не понял. Материя была приятной, прижилась. Пахла какими-то духами (конечно, от этого запаха уже почти ничего не осталось) да девичьей шейкой. Колдовской аромат, который отличал эту девчонку. Который выдал её когда-то с головой. И сейчас тоже. Теперь он вспомнил. Даже растянул губы в оскале и наклонил голову вбок. Забавная штука получается... — Привет, краса-авица, — протянул насмешливо. А она вздрогнула. Вспомнила тоже, видать. — Не думал, что увижу тебя ещё разочек. И ухмыльнулся, когда она моргнула. Но не отшатнулась, только держалась крепко за прутья и старалась смотреть прямо, не отводя взгляд. А глаза заплаканные. — Чего хочешь-то, милая? — глумился он. А ответ у неё получился жёстким. — Убейте меня. Неожиданно как-то. Скабиор даже ухмыляться перестал. Смотрел в исхудавшее с последней встречи в лесу лицо. — С ума сошла, да, сладкая? Она затрясла головой. А потом губы сильнее задрожали, и не-Пенелопа заплакала, сползая вниз, на землю. Цепляясь руками за клетку. То ли от страха, то ли силы закончились, чёрт пойми. Её колотили порядочно вчера. Скабиор молча смотрел вниз, как она протягивает руку и тянется к его клетчатой штанине. Цепляется за неё пальцами и рыдает как маленькая. А он делает резкий шаг назад, выпуская тряпку, которая тут же плотно закрывает клетку, и только рука всё ещё выглядывает. Скребёт по земле. — Пожалуйста! — приглушённые выкрики из-за покрывала. — Я прошу вас, убейте меня, как и их!.. Как и дружков её убили. Тяжко самой, бедняжке. Он больше не шевелится, глядя, как под тонкие ногти исцарапанных девичьих пальцев забивается земля. — Пожалуйста, я... я смогу вам помочь! А вот это уже интересненько. Несколько секунд он не двигается. Потом косится в сторону выхода из палатки, откуда пробивается сероватый утренний свет. Вроде сейчас здесь нет никого. Рано слишком. Скабиор нехотя отодвигает покрывало во второй раз, и рыдания стихают. Моментально. Девчонка поднимает голову и снова смотрит. Трясётся, как сухой листок на ветру. — Я... я знаю, что вы ранены, я видела, — шепчут её губы, а взгляд пляшет с его лица на руку и обратно. — Я могу спасти вас. Дьявол, как же это соблазнительно. Как же жить хочется, дышать. И изменить в себе что-то, да, обязательно. Взгляды? Да, кажется, он хотел пересмотреть свои приоритеты. Но в нём яд и его всё больше с каждым часом. — Дуришь меня, да? — Нет, — пискнула девчонка, когда он резко присел перед ней на корточки. Она тут же шарахнулась от прутьев, отползая на середину клетки. — Нет, клянусь. Я могу. Только... только если вы поможете мне. Он еле разбирал, что она там лепечет. Убить её, значит. Убить её?! Чтобы Фэнрир с хозяином на пару потом по костям его разобрали? — Как ты себе это представляешь, конфетка? Они мне спуску не дадут после этого. Не от неё подохну, — он кивает на руку, — ...так от Лорда. Ты бы что выбрала? Я вот сам лучше, без его помощи. — Я... — грязнокровка шморгает носом, истерически икает. — Я тоже не хочу умирать от его руки. Я... я хотела... мне нельзя к ним. Нельзя, чтобы они узнали о том, что знаю я. Скабиор двинул челюстью, проводя языком по боковым зубам. Задумался, глядя на эту икающую девчонку. Не помощник он тут, конечно. Да и как она поможет его ране. Не лечится такое. — Вчера... вчера сюда приходили. Много раз. К-клетку открывали и били... На жалость, что ли, давит? Так он был бы одним из них, если бы не проклятый рыжий, которого он вчера разрывал на части в этот момент. Не любят здесь таких, как вы. Что уж поделаешь. — ...можно на любого из них подумать. Никто не будет знать, что это... Пожалуйста, — и опять эти слёзы, оставляющие после себя на её лице светлые мутные дорожки, видные даже в темноте. — Я прошу вас, они не должны добраться до меня. Они... не должны ничего узнать. Я тоже не скажу, что это вы... Лепечет и лепечет. — Нет, красавица. Я лучше свой день доживу и помру тихонько, чем против хозяина идти. А вы сами разбирайтесь, не ко мне с этим, ага. И он медленно поднимается. Весь в сомнениях, с головой. Она как чувствует: — Я клянусь, что никто не узнает! — Да чего ты от меня хочешь-то?! — рявкает Скабиор. — Просто... заразите. И после крика этот полушёпот почти невозможно разобрать. — Чего? — ошарашено переспрашивает он. — Пожалуйста, — и вдруг голос почти перестаёт трястись. — Укусите меня. Скабиор молча смотрит прямо на неё. — А я вылечу вашу руку. Я подарю вам жизнь. — Подаришь мне жизнь за то, что я подарю тебе смерть? — недоверчиво и глухо. — Нечестный обмен, сладкая. — Равноценный, — шепчет она. И несколько мгновений тишины дают проанализировать. Если он просто укусит её. Ничего ведь не произойдёт, кто узнает о том? Вчера здесь побывала добрая часть стаи. Фэнрир даже если захочет, не поймёт, чей укус. А Скабиор останется жить. Яд уйдёт. Раны не будет. Рука заработает. Чёрт побери. Какая же забавная штука получается. Помрёт-то он в любом случае, коли не получится. А поторговаться со смертью — благое дело. Вдруг и правда не узнают. А девчонку жалко. Вон как боится. И того, что происходит, и просьбы своей нелепой, страшной. — А на черта ты понадобилась им вообще? — У меня... — грязнокровка снова трясёт головой. — Я знаю что-то. Чего нельзя... им. — И снова поднимает на него умоляющие глаза. Да что ты так стараешься, сладкая. Я уже согласился, разве не видишь? Где ты видала зверя, который не ухватит последнюю возможность спасти свою жизнь? — Вон оно как. — Пожалуйста, просто сделайте это. Я клянусь, никто... — Как ты вылечить её собираешься? — Скабиор опять кивает на руку. — Смотри, если надуришь, я... Что? Убьёт? Так она об этом и просит. Каламбур. — Не укушу, пока рука не заработает,— говорит решительно. — А когда... заработает? — Сделаю, как скажешь. — Обещаете? Скабиор негромко рычит. — Обещаю, обещаю. В глазах девчонки тут же — облегчение. И сразу страх. Панический, застывший. Она облизывает губы. Садится несмело, снова подползает к прутьям. Сухо сглатывает и протягивает через них обе своих трясущихся ладони. — Дайте... дайте мне её. Он отпускает покрывало, слегка зацепив его за выступ клетки. Здоровой рукой берётся за запястье бездейственной. Расслабленной как плеть, но твёрдой как камень. Налитой густой кровью. Скабиор не чувствует ничего, и становится гадко от этого ощущения. Не рука, а лишний кусок мяса. Его слегка передёргивает, когда их пальцы соприкасаются. Только вот она наверняка ощущает прикосновение. А он — нет. Взгляд грязнокровки спотыкается о собственный шарф. — Знакомая вещица, а? — спрашивает, пока пальцы развязывают его. Глаза пробегают по его лицу лишь мельком. А затем возвращаются к предплечью, которое она начала медленно освобождать от камзола, подтягивая ткань наверх. Рана выглядела отвратительно. Криво зашитая, воспалённая. Хреновый из него лекарь. Скабиор решил не смотреть на свою конечность. Принялся рассматривать склонённое за решёткой лицо, белое как снег. Маленький нос пересекает глубокая царапина, губы изранены. Глаза всё так же полны слёз, рот дрожит. Боится, так сильно, что он чувствует это. Красивая девчонка. И снова — жалко её до чёртиков. Помрёт же всё равно. Сама или хозяин приложится. — Закройте глаза. Что? — Что? Зачем ещё? — Нужно... нужно чтобы было темно. Сознанию. Скабиор снова косится в сторону входа. Сталкивается с её больным взглядом. Вздыхает и закрывает глаза, любуясь на застывший под веками образ её лица. Растрёпанные волосы, длиннющие ресницы. Как она понравилась ему тогда... Хороша девчонка. Хороша. Сидит так секунд двадцать, пока не чувствует, как в предплечье начинает колоть словно иглами. Не сильно, но и приятного мало. Собирался уже отдёрнуть руку, когда грязнокровка удерживает её в ладонях. — Тише, тише. Глаза не открывайте. Почти всё. Всё? И минуты ведь не прошло. А кожа действительно возвращала свою чувствительность. Теперь он ощущал ледяные пальцы, прижимающиеся к нему. И тепло, почти горячо. Расходится по кровеносной паутине вверх и вниз, отчего колет в кончиках пальцев. Как она, пикси её раздери, это делает? Не выдерживает и приоткрывает один глаз. Сосредоточенное лицо побледнело ещё сильнее. Глаза покраснели теперь не только от слёз. Ему даже показалось, что несколько сосудов лопнули в самых уголках. Худая ладонь полностью закрывает рану, и видны только кровяные разводы между её пальцев. А в следующий миг она отдёрнулась, падая на спину, едва успев подставить локти, чтобы затылком не приложиться. Скабиор смотрел на гладкую кожу, испачканную собственной кровью. Ни раны, ни ниток. Рука как рука. Как двое суток назад. — Ты что это... ты... что сделала? — шепчет он, уставившись во все глаза. — Я же сказала, что помогу, — так же тихо отвечает она, вытирая кулаком тонкую красную змейку, скользнувшую по её губам из аккуратной ноздри. А Скабиор не шевелится. Руку до сих пор кололо, однако это проходило. Ты целительница, что ли, девчонка, а? Невербальной магией владеешь? Тогда почему мы до сих пор живы? — Теперь ваша очередь, — шепчет она, встречаясь с ним взглядом. Напряженным, будто боится, что он передумал. А он и правда начинает передумывать. Это если она такие раны штопает, так с ней и смертей не будет. Кто же знал, кто знал. — Поэтому ты такая ценная, красавица? — он всё ещё немного ошарашен, не перестаёт проводить пальцами по здоровому теперь предплечью. — Об этом им нельзя узнать, а? — И об этом тоже. — Тогда почему ты показала это мне? — Вы можете дать мне то, что я прошу у вас. — А остальные? Сивый? — он поднимается на ноги. Подбирает свой испачканный в крови шарф. Шевелит пальцами и довольно улыбается, сжимая и разжимая их в кулак, пока девчонка раздумывает над ответом. — Взаимопомощь куда более действенная, — говорит она громче, когда замечает, что он делает шаг назад. — Вы обещали. Пожалуйста. Он замирает. Прикрывает на миг глаза. Качает головой, словно приказывает сам себе на провокацию не поддаваться. Чувствует на себе напряжённый взгляд. У них договор. Свою долю он получил. Волки бывают подлыми, но не настолько. И когда он достаёт из кармана палочку, с губ девчонки срывается судорожный выдох, то ли облегчения, то ли ужаса. Алохомора отпирает замок и старые петли громко пищат. Скабиор делает шаг внутрь, а грязнокровка против воли пятится, отползая в дальний угол клетки. — Ты как, уверена? Она только прикусывает губу и задыхается. Судорожно кивает, не отводя взгляда. После кивка Скабиор подходит к ней и приседает. Протягивает руку и заправляет прядь волос за аккуратную раковину уха. Маленькая и хрупкая малышка. Ему кажется, что это не та девчонка из леса. Что это кто-то другой. Тогда в ней был стержень. Была воля. Был взгляд. А сейчас она словно бы пустая. Полная чего-то, чего сама понять не может. Что пугает её сверх меры. — Где научилась этому? Она только головой трясёт, распахнув глазищи. Не может сказать. Ладно. — Ну, спасибо тебе, что ли. Никак не реагирует, словно уже не здесь. Скабиор упирается ладонью о земляной пол и тянется к ней. Грязнокровка трясётся всем телом. И когда он застывает в нескольких сантиметрах от её шеи, дразня своё обоняние сладковатым запахом её шарфа, она громко сглатывает. — Это больно? Наверное, больно. Слишком давно с ним это было. — Не помню, — тихо произносит, втягивая носом воздух. Протягивает руку и снова заправляет девичьи непослушные пряди. — Ты знаешь, что смерть от этого — тяжёлое дельце, да? — Пожалуйста, — она резко выдыхает, давится всхлипом. — Не тяните. Передумать боится. Он грустно усмехается. Да, ему действительно очень грустно. А потом осторожно придвигается и касается губами ледяной щеки. Поцелуй в знак благодарности. — Спасибо тебе, красавица. Жаль, что всё так. Рука девчонки цепляется за рукав его камзола и сильно сжимает. — Закрой глаза. ...Он смотрел на свою руку. Проводил кончиками пальцев по коже. Забавная штука получилась. На языке всё ещё жил привкус её крови, и отчего-то Скабиор чувствовал, что всё ещё должен девчонке. Это странным образом успокаивало его.***
— Как продвигаются дела, Люциус? Голос Волан-де-Морта даже сквозь каминную сеть пробирает до мозга костей. Его образ, сотканный из огня, возвышается в громадном камине, и пламя уже не несёт тепла. Оно ледяное — это можно ощутить, даже находясь в другом углу комнаты. — Мой Лорд, всё идёт хорошо. Грязнокровка в темницах мэнора. Люциус говорит твёрдо. С удовольствием отмечает, что в его тоне нет привычной остальным Пожирателям загнанности. Как ни странно, наедине с Тёмным Лордом было... спокойнее. Без лишних глаз да с уверенностью в том, что лояльность хозяина сейчас целиком принадлежит ему. — Что тебе удалось узнать? — Пока ничего, мой Лорд. Она только недавно пришла в себя. Волан-де-Морт приподнимает голову, оглядывая Малфоя спокойным взглядом. — Ты уже пытался применить к ней легилименцию, не так ли? — Да. У меня ничего не вышло. — Разумеется, — тянет Лорд. Так, словно и ответ был известен ему заранее. Малфой покосился в сторону бара, где на полке стоял вытянутый графин с огневиски. Янтарная жидкость отражала в себе огненный образ. Больше всего сейчас хотелось глотнуть обжигающего напитка, чтобы утихла головная боль. — Также разумеется, что ты не оставишь попыток, Люциус, — тихо добавил тот. — Каждую свободную минуту ты должен пытаться делать что-то, чтобы проникнуть в её сознание. Тощая фигура слегка сместилась, когда Люциус кивнул. Видимо, Лорд проходился по помещению, откуда вёл связь. — Ты заметил за ней что-то необычное? Какие-нибудь проявления? Малфой сглатывает, сжимая пальцы за спиной. Он не уверен в том, что видел. Пока не уверен. Не имеет представления, по какой причине затянулся укус грязнокровки. Тем более, они с Яксли решили пока не разглашать этого. Проблемы не нужны никому. — Нет, мой Лорд. — Она не проявляет агрессии? Чрезмерного безразличия? Как она ведёт себя? Вопросы задавались медленно и размеренно. Люциус ощутил волну невесть откуда взявшихся мурашек по спине. Ледяных как острые снежинки с заточенными краями. — Насколько я могу судить, она боится, — спокойно отвечает он. — Боится, что мы узнаем что-то от неё. Тонкий змеиный рот растянулся в улыбке, от которой обычно хотелось отвернуться. Люциус заставил себя смотреть прямо в жуткое лицо. — Прекрас-сно. Однако улыбка с него исчезает очень быстро. — Мне кажется, что здесь я тоже кое-что нашёл, признаюсь тебе, — вдруг протянул Волан-де-Морт, поднося руку к лицу и касаясь пальцами своего острого подбородка. Малфой щурится, слегка наклоняя голову. — Мой Лорд? — Если волшебники, которые работают над тем, что мне нужно здесь, справятся со своей работой, я уверен, что результат нас не разочарует, — он хотел сказать что-то ещё, однако только покачал безволосой головой. — Твоя задача в том, чтобы максимально ослабить девчонку к тому моменту, как я вернусь. Либо же взломать её сознание раньше. Как можно взломать что-то настолько непробиваемое? Если это не окклюменция даже. Окклюменцию можно хотя бы попытаться обойти. Естественно, Люциус не задал этот вопрос вслух. Лишь молча чертыхнулся. И поклонился, сверля взглядом каминную решётку. Он понятия не имел, о какой работе волшебников говорил Лорд, но и уточнять не собирался. Если тот посчитает нужным, то расскажет всё сам. — Если ты сделаешь это до того, как мы закончим здесь, ты будешь вознаграждён, Люциус. Ты служишь мне уже много лет, я не забываю подобной верности. Последнее слово повисло в комнате, и Малфой ощутил себя псом. Который сейчас должен вилять хвостом и скакать от радости. Как скакал бы, несомненно, Рабастан. Его щенячий взгляд выводил порой из себя. — Мне это очень льстит, мой Лорд. — Не превозноси себя, — тут же прохладно произнёс Волан-де-Морт. — Пока ты только топчешься на одном месте. Если ситуация не изменится, вместо поощрения ты получишь наказание, запомни это. Ледяной клубок свернулся в животе. Практически те же самые слова этот тонкий рот произнёс тогда, год назад. После чего Люциус лишился жены, а Драко — матери. — Да, мой Лорд. Он не может позволить себе снова рисковать. Последним, что у него осталось. — В таком случае отправляйся к девчонке, Люциус, — повелительный голос так и въедался в мозг, словно в попытке вскрыть черепную коробку и порыться в мыслях даже на таком расстоянии. — Я ожидаю от тебя добрых вестей. — Конечно. Снова поклон. Когда-нибудь у него наконец-то откажет спина от всех этих пресмыканий. — Завтра в это же время я вновь свяжусь с тобой. И хочу увидеть девчонку тоже. Здесь. Лёгкий кивок змеелицего указал на место, где стоял Люциус. Отлично. Значит, придётся выводить грязнокровку из темниц. Малфой не успел и рта раскрыть, когда огненная фигура с шипением осыпалась на тлеющие брёвна. Невольный облегчённый выдох вырвался из груди. Слава Мерлину. Гостиная начала медленно наполняться теплом, и Люциус переборол в себе желание ссутулить плечи. А так хотелось. Разговоры с Волан-де-Мортом вытаскивали столько внутренних сил, что необходимо было немного прийти в себя прежде, чем возвращаться к делам. Он уверенно шагнул к бару и достал с полки графин. Жидкость в нём покачнулась, обволакивая прозрачные стенки изнутри. Серые глаза вглядывались в едва различимые разводы на стекле. А руки... уже поставили сосуд на место. Потом. Ему нужна трезвая голова. Завтра Лорд хочет увидеть девчонку. Значит, сегодня нужно сообщить ей об этом, чтобы она не стояла обмершим столбом, когда взглянет хозяину в глаза. Пусть подготовится. И нужно будет привести её в порядок, хотя бы относительный. И да, поговорить с Лестрейнджем. Чтобы не смел откровенничать с Драко на тему пленников. Любопытство сына было его бедой, однозначно. И если тот заинтересовался в чём-то, то не так-то просто отказывался от своей идеи. Об этом Малфой думал уже на ходу, спускаясь по широкой лестнице в холле мэнора. Трость тихо постукивала по полу. По пути в темницы Люциусу никто не встретился — это помогло ему успокоить жужжащее в висках напряжение и спокойно подумать. Лишь внутри, в каменном лабиринте нижних этажей, рядом с камерой Грейнджер Люциус увидел того новобранца, которого отчитывал вчера днём Трэверс. Мальчишка расправил плечи и вежливо кивнул. — Доброй ночи, мистер Малфой. Недостаточно низко опустив голову, чтобы можно было проигнорировать налившийся синяк на скуле. Разумеется, Малфой оставил это без внимания. Тортур разбирается со своими подчинёнными так, как ему заблагорассудится, и пока они в состоянии передвигаться и беспрепятственно исполнять свою работу, никто ему и слова не скажет. Фингал под глазом никак не мешает мальчугану патрулировать тюремные коридоры. А если он поможет ему научиться строго следовать правилам, заданным хозяином, то проблем будет меньше для всех. — Доброй ночи, — коротко кивнул Люциус в ответ, проскальзывая мимо. Дверь, как и прежде, открылась бесшумно. Грязнокровка, как и прежде, сидела в углу камеры и смотрела на него. Малфой подумал о том, что, наверное, она просто не хочет выпускать из виду дверной проём. Он не останавливался у двери, не всматривался в полумрак. Захлопнул её, не глядя. Подошёл к решётке и медленно вздохнул, скользя взглядом по Грейнджер, которая не произносила ни слова. Только смотрела в ответ, будто оценивая, просчитывая. После вчерашнего трясущегося голоса подобное мало вязалось со слабой и обессиленной девочкой. С жертвой. Сегодня она снова другая. Напялила на себя эту временную маску упрямства и своеволия? Что же. Пусть попытается применить её верно. Ведь совсем скоро она слетит, потому что девчонка боится — можно почувствовать даже на таком расстоянии. И это вызывает недовольство, которое тут же отражается в голосе, когда он негромко рычит: — Встань. И разумеется, она не шевелится.___ *Oh, dig my shallow grave It's not me you'll save 'Cause I'm a lost cause I'm a lost cause A lost, lost cause No one can understand me like you can understand No one can fill your shadow 'cause you are all I am...