История одного подчиненного

«От 12 февраля 1951 года во Всеобщую декларацию прав человека была внесена поправка. С тех пор любой человек, вне зависимости от расы, национальности, религии и политических убеждений имеет право добровольно отдать себя и свою жизнь в руки другого человека. С момента подтверждения договора «владелец» обязан содержать и нести юридическую, материальную и моральную ответственность за человека. Все сироты…» - Шерлок, зачем ты это смотришь? - Дело, Джон, не мешай. «…к обязанностям исполнительной власти прибавился надзор за взаимоотношениями между владельцем и подчиненным. С определенной периодичностью должна проходиться проверка договоров «крови». Они получили такое название после нескольких всплесков дискриминации и угнетения прав подчиненных…» - Шерлок, ты ведь уже видел это раньше, я помню. «…десятков лет считается общепринятым называть подчиненных «ошейниками» за атрибут, который является их неотъемлемой частью. Каждый подчиненный имеет право на образование и военную службу. Но владелец не обязан оплачивать эти аспекты личной жизни подчиненного. Также подчиненные имеют право расторгнуть договор и уйти от владельца, вернув себе юридическую и политическую самостоятельность. При этом с владельца снимаются все обязанности на какое-либо содержание бывшего подчиненного. Но известны случаи, когда люди намеренно всю жизнь проживали под «опекой» владельца…» - Шерлок, может все-таки… - Джон Уотсон. - ...Скоро будет готов ужин. И я надеюсь, что ты съешь хотя бы четверть тарелки. *** С детства Джон рос в любящей семье, не зная недостатка ни в общении, ни в средствах. Его мягкий и добрый характер был известен всем в округе, из-за чего он был хорошим другом доброй половине детей, живущих около них. Его отец был совладельцем крупной автомобильной компании. Мать не работала, все свободное время отдавая семье и приемам, которые отец любил устраивать в их доме. Несмотря на весь внешний шик, его мать не была заносчивой циничной барышней, ценившей лишь деньги и свой маникюр. Нет, она любила своих детей и проводила с ними львиную долю своего времени. Старшая сестра, Гарриет, ухаживала за ним все остальное время. Она была вольнолюбивой, часто спорила с родителями и строила из себя взрослую, хотя была старше Джона всего лишь на три года. В детстве они любили играть на заднем дворе, придумывая развлечения на ходу – так, как умеют только дети. Его детство не было омрачено проблемами, хотя повзрослев, он понимал, что у отца, владевшего такими суммами денег, не могло быть все так безоблачно. В 14 лет они с Гарри остались сиротами. Родители, поехавшие в этот день на светский приём, так и не добрались до шикарного особняка. Автокатастрофа – на повороте столкнулись с грузовиком. Обнимая сестру, которая вцепилась пальцами в волосы и что-то шептала, Джон с ненавистью смотрел на коллег отца, которые даже не скрывали улыбок, стоя во дворе их дома и нагло потягивая дорогие сигары. Он уже повзрослел. Он уже понимал. Солнце в тот день светило особенно ярко, будто назло освещая цветущие деревья, ярко-голубое небо, каменные плиты, детские плачущие лица и цветы, которые через пару дней превратятся в мокрое увядшее месиво. Их лепестки смешаются с грязью на двух свежевырытых могилах, а сама дорожка к двум угольно-черным плитам с золотой гравировкой «Уотсон» еще долго будет пустовать. На ближайший месяц в округе Лондона обещали дожди. Гарриет забрали почти сразу. Даже, несмотря на то, что она до последнего отстаивала свои права на самостоятельную жизнь и на брата. Всю жизнь Джон будет вспоминать ее возмущенные крики, гневные взгляды и задушенные рыдания в подушку. Гарри тогда еще не исполнилось даже 17. Она еще не имела права ни на что. Мало кто взял бы ее на работу, еще и сироту, так что выход оставался только один. Ее владельцем стала некая Клара Уоррингтон из Вестминстера. Гарри уже заранее ненавидела ее, рассказывая Джону, какая она, должно быть, вредная и ужасная. Она дрожащим голосом кричала брату совсем еще детские ругательства в сторону этой самой Клары. Злость было сорвать больше просто не на ком. В последнюю ночь они спали вместе, на одной кровати, как в детстве. Гарриет быстро забылась сном, хотя слезы на ее глазах еще и не успели толком высохнуть – уж слишком изматывающими были новости. А юноша пролежал без сна всю ночь, глядя в окно и вспоминая их детские игры. Тогда Джон не думал, что через несколько лет сможет найти ее, если захочет, что она будет жить всего в нескольких десятках километрах от него. Совсем еще по-юношески он был уверен, что они больше не увидятся (хотя вслух он уверял ее, что они встретятся совсем скоро), и страх за сестру буквально сковывал все его мышцы. В таком же состоянии он встретил рассвет. Заснул он лишь под утро, а когда проснулся, Гарриет рядом уже не было. Он успел лишь увидеть ее профиль в отъезжающей от дома машине. На тумбочке рядом с кроватью лежала короткая записка с пожеланиями удачной жизни и надеждами на встречу, пусть даже и не скорую. Быстрый, судорожный почерк так и кричал о показной небрежности. Это было так похоже на Гарри. Он перечитал записку несколько раз, а затем молча встал и направился во двор, в беседку, в которой он проводил столько времени с семьей. Небо было затянуто тучами, лишь изредка сквозь серую пелену проскальзывало солнце. Но в беседке все равно было светло и уютно. Джон любил сидеть здесь с отцом, наблюдать, как тот важно курит сигареты, и слушать его разговоры по телефону. Мама редко приходила сюда, но в эти нечастые моменты они с Джоном и, иногда, Гарри разговаривали о всяких глупостях. Но чаще всего здесь сидела сестра – девушка любила развалиться на лавочке, закинув ноги на спинку и курить втихаря от родителей, писать что-то в своем дневнике или просто рассуждать о вечном. Была середина августа и в саду за беседкой разнообразие цветов и запахов буквально сбивало с ног. С недавнего времени Джон все меньше любил эти цветы – ему казалось, что этот приторный запах впитывается в его одежду, после преследуя его даже в школе. Но сейчас они стали средством для успокоения и кладезем воспоминаний. Забравшись с ногами на лавочку, Джон оперся головой о деревянный столб и, скользнув взглядом по спинке лавочки, заметил свежий прожог на светлом дереве. Гарри тоже была здесь совсем недавно. Он знал - она снова выкурила целую пачку, бездумно глядя перед собой. Сестра так и стояла перед глазами – с её длинными каштановыми волосами, завязанными в неаккуратный хвост, стальным резким взглядом и родинкой у правого глаза. Еще несколько дней назад Джон так сильно хотел стать старше. В глубине души юноша всегда хотел быть похожим на отца, с его гордой осанкой, умным взглядом и золотым кольцом на левой руке. Быть взрослым, самостоятельным. А сейчас он отдал бы все, чтобы снова стать маленьким и несмышленым, бегать по вот этой лужайке с Гарриет и краем глаза видеть родителей, в обнимку сидящих в этой самой беседке. Осознание и страх навалились одновременно, и Джон понял, что плачет, лишь почувствовав как по предплечью текут горячие капли. Прежде он не позволял себе этого, успокаивая и поддерживая Гарри, разыскивая выход из этих бесконечных мрачных дней, которые наступили после того, как в дверь постучалась полиция. И он нашелся, один-единственный. Далеко не такой, какой хотелось бы, но иного пути не было. *** Примерно через час к дому подъехала полицейская машина. За своими мыслями Джон не услышал шорох шин и резко вздрогнул, когда услышал хлопок закрывающейся двери автомобиля. Погода совсем испортилась, начал потихоньку капать дождь. Из машины вышли двое – издалека было видно, что один намного старше, как по возрасту, так и по званию. Юноша не обратил внимания на раздраженные крики старшего, его взгляд прикипел к тонкой темной полоске на шее младшего. Джон хорошо знал что это, но лишь теперь начал понимать всю суть этой вещицы. Ошейник. Вещь, которая в нынешнем мире говорит слишком много о незнакомом человеке. Вещь, которая делит этот мир на две части, что бы там ни рассказывали о запретах дискриминации. Двое о чем-то негромко поговорили, затем младший направился к Джону, а старший, что-то крикнув тому вслед, развязной походкой направился к дому. Юноша почувствовал, как от волнения скручивает живот, а в горле становится комок. Нетрудно было догадаться, зачем они приехали. - Джон? Джон Уотсон? – спросил парень, подойдя поближе. На вид ему было чуть больше двадцати, он приветливо улыбался, прикрыв глаза ладонью от дождя, а ошейник на шее был оливкового цвета. - Да… - Джон почувствовал, как голос предательски дрогнул и прокашлялся. – Да, это я. - Сержант Лестрейд, - парень подошел еще ближе, становясь под навес, из-за чего Джону пришлось смотреть на него снизу вверх. Неудобное положение. – Вы осведомлены, что по причине гибели ваших родителей, вы должны были быть переданы родственникам или владельцу. Родственников, которые могли бы усыновить, у вас и вашей сестры нет. Но мы нашли вам владельца. Он замолчал, ожидая какой-то реакции, но Джон лишь кивнул, чувствуя как кровь стынет в жилах. Сейчас решается его судьба, что он может сказать? Сержант кивнул своим мыслям и продолжил. - Семья Холмсов ознакомилась с вашим личным делом и согласилась подписать договор. Они живут в Гринвиче, в нескольких часах езды отсюда. Если вам нужно время, мы можем забрать вас завтра утром. - Нет, я готов ехать сейчас, - наконец сказал он, опуская ноги на землю. Все решилось внезапно быстро. Гарриет уже не было, а окунаться в омут болезненных воспоминаний и бродить по пустому дому одному не хотелось. Лучше пусть все закончится, а может начнется, как можно быстрее. - Вещи уже собраны, я сейчас выйду. - Хорошо, - сержант вновь улыбнулся ему. – Мы ждем вас возле машины. Джон кивнул и пошел в дом, переваривая навалившуюся информацию. Через несколько минут он уедет отсюда навсегда. Он покинет свой дом, чтобы поселиться с чужой семьей, въехать в чью-то жизнь и задержаться там надолго. Он будет ходить в другую школу, общаться с другими людьми и все свободное время проводить с одним человеком. Еще этот дурацкий ошейник, который ему придется постоянно носить. Наверняка он жутко неудобный и от него болит кожа. Джон уже чувствовал на себе любопытные взгляды прохожих, которые будут преследовать его всю жизнь. А вдруг эта семья будет обращаться с ним, как с собакой? Не сдержавшись, Джон поежился, кинув взгляд вверх. За что ему все это? *** Он прощался с домом около получаса. Зашел во все комнаты, со щемящей нежностью осмотрев каждый закоулок родного дома. Поцеловал на прощание всю прислугу, вытирая слезы в глазах Анны и Элизабет. Он и сам готов был разорваться, кричать от бессилия, ярости и тоски, невыносимой тоски, которая с утра скребла его сердце. Старик Роберт, дворецкий, долго тряс руку юного мистера Уотсона, обещая дождаться его возвращения. Дом действительно оставался за Джоном, прислуга должна была поддерживать дом в порядке, а оплачивать их работу стало заботой семьи Холмсов. Сержант встретил его с понимающей улыбкой, а тот, второй, лишь недовольно что-то проворчал про то, что они слишком задержались, и сел за руль. Он был ужасно тучный, нелепый, с сальными волосами, желтыми зубами и неприятным взглядом маленьких свиных глазок. За одну минуту Джон понял, что никогда больше не хочет общаться с этим типом. На мгновение встретившись взглядом с Лейстредом, Джон заметил какую-то безысходность, но не успел понять его эмоции – тот уже сел на переднее сидение. Кинув на дом прощальный взгляд, чувствуя, как сердце сжимает железными тисками, Уотсон сел в машину. Через несколько минут его дом исчез из виду, забрав с собой все, что осталось в прошлом. *** - Мама, я не понимаю, зачем он мне? - Так будет лучше для тебя. - Твои выходки становится уже невозможно терпеть. Может хотя бы он сможет сдержать твою юношескую натуру. - Майкрофт, я не обращался к тебе. - Я твой старший брат и имею право оценивать, что для тебя будет лучше. - Ага, а еще ты сегодня опять следил за Биллом! - Шерлок! - А ты опять экспериментировал с кошкой миссис Браун! - Майкрофт! Дети, успокойтесь. А ты, Шерлок, смирись. Так будет лучше. Для нас всех.