***
Они сидят в небольшом «ресторанчике на углу». Шерлок предпочтительно молчит и положительно отказывается от еды. Он держит сложенные ладони у подбородка и смотрит в пустоту за спиной Джона размытым взглядом, он явно устал, его тяжелая от воздуха в объемных кудрях и бесполезных расчетах об угле падения ложки мистера, что сидит у стола напротив стены, голова клонится вниз, он практически засыпает. Джон, молча, поглощает еду и с интересом смотрит. Шерлок краем сознания отмечает серьезный взгляд. Он поднимает голову. — У вас есть вопросы. — Эм, да. Шерлок делает неопределенный взмах рукой, который должен сказать собеседнику «прошу». Джон издает короткий смешок. — Во-первых, откуда вы узнали про Афганистан? — Тут все предельно просто. — Не для меня. Шерлок оживляется, его глаза начинают заинтересованно блестеть, он просыпается, как огромный Лондон на рассвете. Его мышцы начинают работать, мозг – обрабатывать информацию, сердце – вырабатывать адреналин. Любому гению нужна аудитория. — Загорелые кисти рук и лицо, но вы не загорали, это говорит явная разница цвета кожи по кромке воротника рубашки. У вас военная выправка и стрижка. По форме кистей рук могу предположить, что вы врач, хирург, и, думаю, окажусь прав. Войдя в кабинет инспектора, вы сильно хромали, но, остановившись, словно забыли о ноге, следовательно, боль психосоматическая, значит, ранение сильно травмировало психику. Не сложно сделать вывод, что оно было огнестрельным, вы не из разряда пугливых. Где в наше время военврач может получить ранение под палящим солнцем? Афганистан или Ирак. — Потрясающе. — Вы так думаете? — Да. А как насчет собаки? — Николас Тейд сам все сказал. — Тот молодой бобби? Точно, припоминаю. А почему вы решились взять этот случай? Потому что Тейд сказал, что происшествие странное? — Услышав из его уст «странный случай» любой думающий человек предположит, что это что угодно, когда похищение отличается от стандартной схемы «похищение-замечен соседями/прохожими/камерой-поимка». Нет, только не после этих слов. — Тогда почему? — Вы домосед и вам сложно привыкнуть к обыкновенной жизни гражданского, единственная причина для вас выйти на улицу – купить продуктов или выгулять собаку. Тогда зачем такой человек, как вы, пойдет в полицию, если только не произошло что-то из ряда вон выходящее? В том числе, у вас крупная собака, вы военный, и я не думаю, что украсть такую собаку у вас будет легкой задачей. — Крупная? — Укус на вашем ботинке. Широкая челюсть. — Просто… Великолепно. — Вы сказали это вслух. — Простите. — Я не против. Шерлок выглядит чертовски польщенным. Джон доволен. Он словно чувствует, как его внутренний шторм замолкает, как осязаемая боль в кончиках пальцев утихает, как в душе зарождается желание. Он чувствует, как кровь начинает кипеть в жилах, как приятно тянет руку тупой оловянный нож, как улыбка искривляет идеальное лицо милого военврача. Он кашляет. Нет, только не Шерлок, кто угодно, но не Шерлок. Он не должен ничего знать. Ведь все, что Джон делает, все это для него. Ведь если знать, кто делает подарки, пропадает всякая интрига. Джон указывает на еду Шерлока. — Тебе стоит поесть. — Я не голоден. — Я настаиваю. Шерлок щурится, присматривается к Джону и берет в руки вилку. Он съедает пасту за три с лишним минуты. Джон доволен. Он коротко смотрит и решает действовать. План рождается в голове за минуту, желание распаляется тем, что детектив оказывается слишком умным. И если бы хоть кто-нибудь знал, как Джон его любит. Боже, как он его любит. — Шерлок, простите, мне пора. Я хотел посмотреть одну квартиру. Шерлок смотрит исподлобья и неопределенно кивает головой. Джон знает, он сам найдет его. Потом. Он обязательно его найдет. И это правильно.***
В этот раз все будет аккуратно, решает Джон. В этот раз будет минимум крови, минимум вычурности. В этот раз он сделает идеальную мягкую игрушку. Он набьет Ей сердце плюшем, он лишит Ее отвратительной жидкости, не может же быть игрушка мокрой. Он набьет Ее опилками, вытащит грязные органы, прогнившие, отслужившие своё. Он сделает Ей блестящие пуговки-глазки, он пришьет Ее руки, ноги, он сделает Ее лучше. Он сделает Ей красивые заплаточки на бедрах, Она будет прекрасной, как нимфа. Он подарит Ее ребенку, он приучит маленького с самого детства к красоте. Это будет потрясающе. Шерлоку понравится.***
Лиззи встречает его в полупрозрачном платьице. Даже не приглядываясь, Джон видит просвечивающиеся очертания нижнего кружевного белья. Это отвратительно. Ее пальто распахнуто, она светится от счастья, щебечет что-то явно милое. Сквозь карман в дутой куртке Джон сжимает тонкий нож, это успокаивает. Небо над Лондоном начинает хмуриться. Чайки, избороздившие небосвод во всех направлениях, взволнованно кричат, сообщают о приближении бури, они нервничают, взмахивают крыльями, машут головами из стороны в сторону и ищут укрытие. Лиззи цепляется накрашенными пальчиками за рукав Джона, тянет его в сторону, хохочет. Она кружится, утягивает за собой Джона, ворочает его из стороны в сторону, говорит что-то нежное, выпячивает накрашенные губки. Очень предсказуемо и глупо с ее стороны. Джон натянуто улыбается. Девушки всегда его любили. Небо темнеет, чайки истерично хлопают крыльями, носятся и без устали воют, кричат, им страшно. Темные тучи концентрируются над головой Джона, они словно губка впитывают его злобу, его отвращение, его нетерпение, его желание. Он отходит немного от Лиззи, очаровательно улыбается, опирается на трость одной рукой, а другой неспешно достает телефон. Где-то вдалеке раздается первый выстрел грома. Лиззи делает вид, что испугалась, и позирует на камеру. Джон делает вид, что смеется. Щелкает вспышка. Джон протягивает Лиззи руку. Кто бы мог подумать, что у этой милой девушки есть маленький ребенок? Джон приучит его к красоте с самого детства. Он подарит ему настоящую игрушку. Лучшую игрушку.***
Лиззи выглядит испуганной. Ее голое тело, распластанное на железной жесткой кушетке, дрожит и вызывает приступ жуткой антипатии. Она кричит, пытается вырваться, действие снотворного уже прошло и ей, наконец, стало страшно. Брошенный на белоснежную кожу взгляд для острастки делает ее белее. Привыкший к более громкой реакции, Джон злится. Он успокаивает себя тем, что Лиззи скоро станет прекрасной, как русалка на ростре корабля. В небе звучит умиротворяющий рокот разрывов молнии. Лиззи перестает кричать, вырываться и плакать, она затихает и тихо и сбивчиво спрашивает: — П… Поч… Почему я? — Ты отвратительно грязная. Твое рокошерство и излишнее влечение к романтике при живом муже неподобающе вызывающе! Ты же замужем, Лиззи, почему ты ходила на все эти свидания, пудрила пуховкой носик, зачем? Зачем ты обманывала мужа? Разве жена не должна придерживаться моногамии? — Ты мне… Ты мне… Понра-а-а-авился… — Лиззи заходится отвратительным плачем. — Но ты не бойся. Я отреставрирую тебя. Я сделаю тебя лучше. Я подарю тебя твоему ребенку. Лиззи затихает, ее остекленевшие глаза изображают ужас, она встревожена, как гиена, потерявшая добычу. — Ты не посмеешь… Джон улыбается в ответ.***
Белоснежная кожа абсолютно не сопротивляется станку для резки мяса. Он громко жужжит, настолько, что может перекрыть истошные крики Лиззи и то, как Джон морализирует. Джон плавно отделяет руку, разрывает последнюю связь ее с телом, рвет слабую кожу и удаляет отколовшиеся куски кости. Лиззи бьется в судорогах. Джон аккуратно подвешивает руку, насаживает ладонью на крюк и подставляет под истекающую кровью конечность небольшой тазик. Он разворачивает кушетку, та поддается со скрипом, неохотно, словно сопротивляясь. Ржавый металл звонко ударяется о край станка и взывает о правосудии. Джон отстегивает ногу девушки и с грустью отмечает отсутствие сердцебиения. Он проводит рукой по впалому животу и толкает кушетку к станку, до тех пор, пока лезвие не вонзается в плоть, чуть-чуть задерживается, проминает ее и вгрызается цепкими зубчиками.***
После высушивания он сшивает все части игрушки воедино. Из аккуратно вспоротого живота он удаляет все внутренности кроме сердца, держащегося на скромной опоре аорты и вены, что будет набито плюшем. Образовавшуюся пустую полость он обрабатывает спиртом, хорошо промазывает стенки, и засыпает рассыпающимися в стороны опилками. Сердце предварительно опаляется огнем и набивается мягким наполнителем. Аккуратно, словно портной, он берет в руки иголку, прожигает стыки огнем до тех пор, пока в воздухе не начинает пахнуть жженым мясом. Он вырезает из её же платья небольшие заплатки и прикрепляет их на сгибе локтей и коленей. Аккуратным бантиком он перевязывает шею до тех пор, пока не слышит хруст трахеи. Все будет великолепно. Ребенку понравится его новая игрушка. Джон завязывает волосы Лиззи в конский хвост и открывает белесые глаза, попутно ища в кармане большие блестящие черные пуговицы.. Она потрясающа.