***
– Кого там еще принесло?.. – Лестрейд разворачивается от двери, лацканы льняного пиджака болотного цвета расходятся от резкого движения. Грег проводит рукой по лицу, шумно дышит, словно пытается собрать ускользающие мысли, стирает все эмоции и громко, четко произносит: – Входите. Дверь раскрывается плавно, как в каких-то дешевых фильмах ужасов. Несмазанные петли скрипят, и Шерлок морщится – этот звук разрушил логическую цепочку, которая, кстати, основывалась на бесшумности дверей в домах, где были найдены убитые. На пороге стоит Николас Тейд, молодой бобби, лет 27 от роду, на его лице пробивается жидкая растительность, волосы взъерошены, штатская форма помята и выглядит неопрятной. Шерлок морщится, потому что из-за приоткрытой двери в комнату колкой лавиной врывается холодный воздух, он пробирается под рубашку и холодит кожу, заставляет морщиться и елозить в кресле. Шерлок хмурится и приоткрывает уставшие глаза. Чертоги разума размывает пеленой сна, организм берет верх над гениальностью, но детектив все еще пытается противостоять этому. Он сильно трет глаза руками, представляет цепкий плющ на стенах дома, где он не был, кажется, с рождения, взрыв лиловых вьюнков под ногами, цепкий запах мимозы где-то у забора. Воспоминания помогают не уснуть. Он представляет, как упругие травинки приминаются к земле под щегольскими носами лакированных черных туфель, как ломается стебель ярко-желтого одуванчика, похожего на огненный взрыв под каблуком ботинка. Он открывает глаза. Рядом с молодым бобби, чуть-чуть поодаль, стоит мужчина в возрасте, в дутой зеленой куртке со свалявшимся искусственным мехом на воротнике и небольшим пятном от кофе чуть выше сгиба локтя. В одной руке у него видавший виды костыль со сколотым от ручки куском пластика и поцарапанный с правой стороны, в другой – какие-то документы или же бумаги, скорее всего заявление о пропаже, вероятно, собаки. Выправка у человека военная, он гордо держит спину, хоть пальцы крепко вцепились в костыль. Его мучает психосоматическая боль, ранение было получено… в плечо. Каблуки щегольских туфель стучат о плитку дорожки, оплетающей дом подобно змее. Звонкий запах сирени разливается в воздухе, чарует, заставляет мысли течь заторможенно, словно замораживая их. Шерлок дергается в кресле, словно гончая, почувствовавшая запах жертвы. Он трет пальцами виски, проводит по коже ногтями, пытается разбудить отчаянно просящий сон мозг и вспоминает. Он вспоминает военную выправку, стальной голос и сходящий загар мужчины, потерявшего собаку. Он зажмуривается, смыкает полные губы в тонкую линию и снова распахивает глаза.***
— Мистер Лестрейд! Разрешите доложить! — Прошу вас, тише, – Лестрейд с усилием трет виски. Громкий голос полицейского набатом бьет по черепной коробке. Инспектору не по себе. — Как скажете, инспектор. Это мистер Ватсон, он о том странном случае с пропажей собаки, сэр! — Тише! — инспектор в сердцах взмахивает руками и становится похож в этот момент на разъяренного лесного великана: он так же велик в этом ничтожном жесте, зол и пышет яростью. Инспектор Лестрейд, Грегори, сейчас похож на надтреснутую статую, вся его фигура – изломанная линия позвоночника и полуокружности мягких коленей – кажется надломленной абрисой выступающей из-за спины темноты. Все это – влияние святости ненавязчивых мыслей. Шерлока клонит в сон. Лампочка на потолке искрит и мигает, блики ее белого огня выжигают на стене странные имена, даты, которые, вполне возможно, что-то значат. Шерлок с усилием трет глаза. Лестрейд выдыхает, слегка разворачивается и пытается скоординировать неловкие движения уставших ног. Его шатает, но он с упрямым выражением лица игнорирует мягкое кресло. — Направьте его к Торри. — Он уже ушел, сэр! Шерлок роняет голову на грудь, объемные кудри шевелятся из-за резкого движения. Он похож на жертву гильотины. — Тогда.. Прэтчел на месте? — Я не уверен, сэр, но могу проверить! — Да, прошу вас. Шерлок открывает красные от слишком напряженной работы и отсутствия сна глаза и впервые за это время чувствует голод.***
Джона выводят из кабинета и долго ведут по нескончаемому коридору с одинаковыми светильниками на потолке. Они все искрят и светят белым, кажется, что еще немного, и их свет сожжет тут все. Он практически может воспроизвести звук юнкерса у себя в голове, его жужжащие двигатели и звук искореженного метала при взрыве. На самом деле это немного успокаивает. Джону кажется, что он чего-то не заметил. Ослепленный злобой и оглушенный потерей собаки, он не видит ничего вокруг, в голове набатом стучит «убить, растерзать, отомстить», хотя он сам понимает, что это будет глупо. Даже не глупо, отвратительно самонадеянно. В пустоту комнаты или же в лицо такому приятному слушателю, как плитняк мостовой, спокойной можно выкрикивать все грубые и целенаправленные планы по убийству, но настоящее злодеяние – это всегда долгий путь планирования. По сути – та же игра, но с двумя ходами, где есть один король и одна пешка. И кто есть кто – решается на поле боя в клетку, белую и черную. — Прошу вас, — к нему поворачивается обладатель грязно-голубых глаз, как Темза летом, засоренная лишь одним отношением к пресной воде жителей помпезного Лондона. — Здесь вы можете подождать мистера Прэтчела, он придет скоро, я надеюсь. Я схожу, проверю, не ушел ли он. Молодой бобби слишком эгоцентричен, его язык мелет чушь, приходит к выводу Джон. Он уже серьезно начинает жалеть, что вообще пришел в полицию. Из небольшой комнатки напротив доносились два голоса. Приятный мужской и слегка резкий женский. — А я тебе что говорил! — Но это была моя идея! — Кстати, от психа известий нет? — Кажется, он ещё ничего не нашел. — Тоже мне, хвалёный детектив. Да его лощеные туфли дороже, чем он сам! Ничего не стоит быть таким умным, он просто чертов выпендрёжник! Ты слышала эти его хваленые фразочки? Ходит себе по месту преступления, топчет улики, а потом все его в зад целуют, видите ли, раскрыл дело! Как по мне, так он сам мог бы быть убийцей в шестидесяти процентах всех происшествий. Но нет, меня никто не слушает! — Да не обращай ты на него внимания, обычный псих. Таких навалом. Колется, вот и озаряет его. — Чертов наркоман. Ненавижу таких. — Потерпи немного. Нам надо найти Безымянного, сам понимаешь. — Если бы я нашел этого ублюдка, я бы его на месте застрелил. — Все лавры достанутся психу, не забывай. — Когда его уже заберут отсюда?.. — Говорят, его брат – важная шишка. — Надеюсь, он более воспитан, чем этот засранец. — Не уверена. Это же Холмсы. — Знаешь что? Пошли они к черту! Джон сжимает зубы до отвратительного скрипа, он аккуратно приподнимается на месте и вглядывается в щель, откуда видна комната изнутри. Говорящих двое – темнокожая и светлый мужчина. Их уязвимая кожа трещит на свету, вся мебель вокруг – все трещит. Все взрывается. Все горит. Джон бесшумно выходит на улицу.***
Небо сереет по краям и наливается свинцом ровно посередине, оно похоже на металлический купол отчуждения забытого в океане великого острова. Джон оправдывается сам перед собой, что все, что наговорили те отвратительные люди, не про Шерлока. Не про его Шерлока. Такого высокого, такого красивого, с точеными скулами и полными губами, такого потрясающе умного. Джон сжимает кулаки и повторяет таблицу умножения. Джон действительно жалеет, что не взял с собой игл. Темное небо разрывает ровно посередине оглушительный грохот. И на его окраине слышится тихий вопрос, произнесенный чарующим голосом: — Афганистан или Ирак? На улице пахнет сигаретным дымом.