И собирание марок, и игра в покер, и большая политика, и маленькие войны с соседями – всё является бегством от жизни. Не существует общих ценностей в мире. Приходится искать маленькие-маленькие цели. И жертвовать им свою жизнь.
С. Лукьяненко
Он придумал. Павел Рехту придумал, как заставить никто и ненадолго отказаться от неба. Он запретил ей покидать дом. Тогда она стала отыскивать окна и щели, где смогла бы любоваться обителью Бога и всех святых. Он заключил её в подвал. Тогда она попросила в обмен на отказ от еды встречать рассвет. И она уходила каждый день. Никакой попытки сбежать. Лишь возможность видеть небо. Он запретил ей пить. И она согласилась. На третий день, утром, когда она вышла к небу, начался дождь, и она утолила свою жажду. Этого Павел Рехту не смог стерпеть. Он запретил ей покидать подвал в любом случае. Но девочка не унывала. – Я же лишил тебя неба, чего же ты такая весёлая?! – Чуть не плакал от отчаянья он. – Вы не лишали его меня. Я только не могу его видеть, но я ведь знаю, что оно есть. – Почему тогда ты так рвалась его видеть? – Люди постоянно ищут подтверждение своей вере, но оно мне не нужно. Наш храм Святой Марии редко кто посещал, но если кто-то и заходил, то либо просил, либо проклинал. Они только требовали, хотя тот, кого они просят, дал им самую драгоценную вещь на земле – жизнь. Я ничего не прошу у Бога и ничему не верю. Я просто дружу с ним. – И что, тебя не заботит этот мир? Ты дружишь с Богом и закрываешь глаза на то, что он сотворил? Этот мир дохнет. – Если мир умирает, вполне нормально умирать вместе с ним… Ведь Вы его часть. – А ты? Ты ведь тоже его часть? – А я не думаю, что он умирает, – вновь мечтательное выражение замерло на лице Камы. – Мы творим себя сами, если мы полюбим себя, полюбим друг друга… Для начала надо уничтожить эти мерзкие труповозки… Нельзя за одно мгновенье мир разрушить. Если таковое произошло, значит мы к этому осознанно шли. Так же нельзя за одно мгновенье мир создать. Скрип. Павел Рехту распахнул клетку, в которой сидела Кама. – Вали. Девочка не двинулась. От удивления тело перестало её слушаться. – Вы отпускаете меня? – Нет. Я выгоняю тебя. Ты отвратительная работница, болтаешь к тому же много. И мне не на что тебя содержать. Вали. Кама упала в ноги Павла. – Спасибо! – Я сказал уже: вали! Или мне тебя палкой выгонять?! – Павел угрожающе поднял руку. Но Кама медленно, не торопясь, встала, ещё раз поклонилась и учтиво отправилась к выходу. Двери распахнулись. Она покинула эти душные тёмные коридоры. Она выскользнула из цепких рук. Она обвела взглядом площадь: люди смотрят в пол, буквально касаются его носами. Не туда! Не туда! Кама вскидывает голову. Полдень. Солнце белоснежное, как камень, из которого сотворён храм Святой Марии, как ещё не растаявший лёд весной. Кама делает громадные шаги, она летит, а не шагает! Не опуская головы, впиваясь глазами в небо, такое желанное, словно вода в пустыне. Она делает ещё шаг, ещё, она бежит, не отпуская головы, небо будто хватает и тянет её к себе. Ещё немного, чуть-чуть и она коснётся его руками. Хруст…1
Сегодня макаронник Давид Хенкер был в плохом настроении: у него появилась серьёзная конкуренция, запустил новое макаронное производство его брат – главный соперник по жизни, который любил уводить его женщин, а теперь решил увести и прибыль. Но Давид не мог позволить этому случиться. Женщины – это что? Ерунда. Но вот деньги, братец посягнул на святое. В своём кармане макаронник держал новенький револьвер, а в голове прощальную речь, которую он произнесёт на поминках. Всё-таки он богатый и достойный человек общества – устроит брату пышные похороны. Именно об этом думал он, когда под колёсами колесницы что-то захрустело. «Камни, кости, наверно, пёс бездомный или безобразник госпожи Байрон, не важно. Труповозка заберёт» Но позади кареты остался лежать труп двенадцатилетней девочки.2
Спустя два дня Павел Рехту, прогуливаясь по базару, наткнулся на знакомое тело. Он не мог припомнить имя, как только не старался, но помнил абсолютно всё, с этим трупом связанное. Люди, как и прежде, сновали туда-сюда. Целыми толпами бессмысленно мерили шагами землю. Иной раз даже переходили через тела. Труп девочки, совсем окоченелый, смотрел радостно вверх, улыбка не покидала лица. Но улыбалась она не потому, что разглядывала нижнее бельё перешагивающих через неё дам или изучала марку обуви у господ. Нет, единственное, что её волновало, что играло для неё роль, было небо. Такое неизменно прекрасное, на которое никто не смотрел, а потому по праву только ей принадлежащее. Рука Павла потянулась к глазам девочки. Он захотел закрыть их. Но потом передумал. Это будет чрезмерной жестокостью даже для него лишать её того, из-за чего она по сути и умерла. Павел взял пакет с покупками и ушёл прочь.