Этот город заполнен деньгами и проститутками. Я не против ни тех, ни других, но только не сутками. Я готова забыть и начать, разумеется, заново. Приготовьте согласно условиям синего самого.
Земфира «Небо, море, облака»
– Дружище! – Друг! Павел Рехту и Юлий Вархэйт обменялись крепкими объятиями. Прошло несколько месяцев с тех пор, как бордель потерпел потерю одной своей работницы, но это не принесло сильных убытков. На смену ей пришла более красивая Натали, и больше никто не вспоминал о единственной погребённой проститутке. Мужчины устроились на заднем дворике в тени граболистного вяза. Воздух был влажный и жаркий, даже дышалось трудно. В пространстве витал удушливый запах сирени. Цвела весна. – Как дела, приятель? – Спросил Павел, слизывая пену с пивного стакана. – Вернулся из Японии с приличным запасом саке, – похвастался Юлий, прилично отхлебнув янтарного напитка. – Подцепил какую-нибудь гейшу? – Не одну, но вижу, и у тебя с этим делом нормально. Твой притон стал пользоваться успехом. В чём секрет? – Просто пересмотрел психологию человека. Приказал своим шлюхам не предлагать себя, а строить из себя недоступных и невинных. Гораздо интереснее разрушать, чем топтаться на разрушенном. Юлий хмыкнул и отвернулся от своего опьяневшего друга, его взор поймала девочка, очищающая грядки от сорняков. Она то и дело поднимала голову к небу и улыбалась улыбкою самого счастливого человека на Земле. Солнце красило её волосы в рыжий, а глаза в зелёный. И она цвела вместе с весною, когда город, окружающий их, выдыхался и гнил. – А кто это? – Указал Вархэйт на девочку. – Я её раньше здесь не видел. – А это, – на лице Паши появилась брезгливая гримаса, будто он говорит не о юной девочке, а о куче навоза, – никто и ненадолго, дочка проститутки. – А имя у никто есть? – Усмехнулся Юлий и сделал ещё глоток. – Не помню. Кама вроде. Или Эмми. Или Ками. – Ками, как символично. – Это почему? – Я же из Японии. А в Японии «ками» обозначает «бог». Также так можно назвать человека или зверя, внушающего трепет. Ведь по мировоззрению японцев мы не созданы богами, а рождены ими. – Тогда бог – свинья, – хрюкнул Паша, но Юлий пропустил его реплику мимо ушей. – Прекрасное создание. Жалко, что такие долго не живут. Павел словно протрезвел. – Почему это? – Это люди, творящие революцию. Люди, которые приходят изменить мир. – С чего ты взял, что она такая? – Ты посмотри на неё. Она улыбается. Все считают её никем, дочерью путаны, она очищает землю от сорняков, но она поднимает голову к небу… и становится счастливой. Паша, сколько раз ты жертвовал всем ради жизни, ради свободы? Сколько ты отдал? Но разве ты живёшь? Ты ходячий мертвец. А она жива. Она больше, чем ты. Она лучше, чем ты. Павел заскрипел зубами от ярости. – Знаешь, существует одно выражение: «есть три вида людей: те, которые видят, те, которые видят, если им показать, и те, которые не видят». Так вот она видит. Она видит то, что делает её счастливой. И это даёт ей власть. Если она сделает других людей счастливыми, она обретёт такую власть, которая и не снилась королям с миллионными войсками и миллиардами пушек. Они сами падут к её ногам, если она сделает их счастливыми. Так раньше и было. Один человек увидел это и поведал другому, но он не увидел. Тогда тот убил первого и пошёл с рассказами об этом в народ, они ему поверили и обожествили. Но он не смог дать большего, он не видит. И его убивают. Так же, как когда-то он убил первого. И она тоже уйдёт или же Бог заберёт её к себе. Вот и вся история. Пашка-милашка сжал пальцы в кулак. – Ты ошибаешься, Юлий, ты ошибаешься. Если пташке оборвать крылья, она уже не сможет летать. Просто я узнаю, что это, и лишу её этого. Вот и вся история. Вот это действительно вся.1
Павел снова распластался на своём любимом кресле в окружении беспорядка. Всему этому он придавал более романтичное значение. Он представлял себя властелином хаоса и разврата. Эту дивную фантазию ему подсказали алкоголь и лесть Лили. Она ему очень понравилась. Но появилась та, которая ломала эту идиллию, которая заставляла задумываться над собственным положением. – Если она такая ненавистница всего этого дерьма, предложила бы револьвер, так нет же, она у нас святоша, поэтому познайте свои грехи и страдайте нескончаемо. Паша провёл рукой по лбу и волосам, он старался припомнить поведение никто и ненадолго все эти месяцы. Она была очень тихой, можно сказать, незаметной, даже не возникала, если её забывали кормить. Но да… Была одна странная вещь. Она просилась каждое утро. Куда? Ах да. «Встречать рассвет». – Чокнутая. Она реально чокнутая, – он нервно барабанил пальцами по подлокотнику и тряс ногою. Какой на хрен рассвет? Наверняка, она придумывала план. План, как смыться отсюда. Думала, я не догадаюсь. Вот сволочь. «Жить любой ценой» – это про неё. Она ни хрена не лучше меня, мы на равных. – Позовите никто и ненадолго! Я ж просил! – Крикнул Паша в такую же гавкающую тьму. – Я здесь, – тихо прошелестел детский голос. Никто и ненадолго стояла в дверном проёме. – Проходи давай, – кинул он ей. – И дай мне ту бутылку. – Вы уверены, что Вам это надо? Святоша хренова, единственная, кто не пытается меня споить. «Она убивает тебя другим оружием – правдой» – пронёсся голос Юлия в голове Павла. – Надо, – утвердительно кивнул Рехту и протянул руку, в которую никто и ненадолго вложила бокал. Отхлебнув лечебного яда, Пашка-милашка сменил гнев на милость. На его губах расцвела пьяная улыбка. – Кама, – он всё-таки вспомнил её имя, – когда же ты наконец-то перестанешь улыбаться? Надоело уже, ей богу. – Я буду улыбаться, пока у меня есть оно, – Кама всё так же хранила задумчивую улыбку на своём лице. – Что же это? – С неподдельным любопытством спросил Павел. – Пока у меня есть небо. Пока у меня есть то, что заставляет меня поднимать голову. Пока у меня есть то, что заставляет меня мечтать. Пока у меня есть небо, я буду точно знать, что земля бескрайна, и есть место – пускай ещё и неизведанное – но где меня точно ждут. Пока у меня есть небо. А оно у меня есть. Она подняла свои глаза, полные пронзительного света, и продолжила улыбаться ему взглядом, лишённым всяких сомнений в своей правоте. – Какая же ты всё-таки удивительная… дура, – голос Пашки-милашки вновь затерялся в его противном хохоте, подкреплённым хорошей дозой алкоголя. Кама же просто уставилась в пол. – Ладно, иди, – скомандовал он, когда наконец-то успокоился. Кама поклонилась и уже через секунду исчезла в дверном проёме. – В самом деле «никто и ненадолго», – ухмыльнулся Павел, однако злорадство в его словах испарилось, как и Кама секунду назад. Что-то задело его затерянные давным-давно чувства в ответе девочки. Но Пашка-милашка усилием воли всё-таки прогнал эти мысли и задумался о будущем шоу для богатых клиентов, которые теперь прут и прут в его «скромное заведение». – А дочка стрекозы оказалась-то бабочкой, – он странно хмыкнул, обвив подбородок пальцами, – но это ненадолго. Совсем ненадолго. Бабочка без крыльев – то же самое, что человек без мечты. Просто живучая тварь. Мы не будем скрывать, что Пашка-милашка завидовал Каме, хотя он сам этого не подозревал. Но он явно осознавал, что такая же ползучая тварь, какою он хотел бы видеть никто и ненадолго. Дверь со скрипом приоткрылась. – Паша, милый, надеюсь, ты обо мне не забыл, – пропищала Лили, куксясь и невинно наклонив белобрысую головку. О! Лили! Ну, конечно, она всегда приходила зализывать раны, которые оставляла Кама. Бесёнок, который, несмотря на наказание родителей, уговаривает ребёнка сотворить ещё одну шалость. – Конечно, нет, – улыбнулся Павел, а потом немного злостно спросил. – Когда же эта дрянь осознает, что такая же дрянь, как все остальные? – Ты же слышал. Пока у неё есть небо, до неё вряд ли дойдёт, – мерзко повысив голос, ответила Лили. – Ты опять подслушивала? Так иди сюда, дрянная девчонка, я тебя накажу. – Иду, Пашка-милашка, – игриво прорычала она и с разбегу приземлилась ему на колени, потом, раздвинув ноги, она обвила его и прижалась к груди. – Вы меня так до сих пор называете? – Запрокинув голову, спросил Павел Рехту. – А что тут плохого? Мы и господина Вархэйта Муной любим называть, – прошептала она, залезая под его майку, попутно снимая свою. – Пока есть небо, значит, – снова перенёсся мыслями он к никто и ненадолго. – Значит, я лишу её этого неба. Нет, лучше сделаю так, чтобы она сама отказалась от него. – Опять ты о ней! Сколько можно? – Заныла Лили, выползая из-под его майки. – Почему ты так привязался к этой мелкой? – Потому что… – Пашка-милашка замолчал, так же всматриваясь на потолок… «Потому что я ей завидую. Завидую её мечтам, её надеждам, её чистоте» – он наконец-то осознал, что за интерес испытывал к никто и ненадолго. Потому что она была далеко не никто. Скорее это он был никто и ненадолго. Одним из этих грёбаных жителей города аккуратного стиля, которые он не выносил. Он жил в том же порядке, что и все остальные. И теперь в нём живёт ненависть к Каме, всепоглощающая ненависть. Он ненавидел её за то, что она показала ему, насколько он мерзкий, грязный и обыденный сукин сын, – она высокомерная тварь, которую надо поставить на место. Он неожиданно вскочил и сбросил с себя Лили. – И тебя надо поставить на место. Ты грязь! Поняла? Грязь! Лили в слезах убежала из комнаты. А властелин хаоса и разврата вернулся на свой трон. На самом деле обычный мужчина в бардаке. Жалкий человек.2
– Муна! – Помахали Юлию Вархэйту Пашкины девочки, Юлий улыбнулся им в ответ, успев косым взглядом оценить все прелести новенькой Натали. Он, обогнув немало коридоров, снова вернулся в задний дворик. На лбу мгновенно выступил пот. Здесь он столкнулся с Камой, выполняющей очередное поручение местных богинь любви. На этот раз она чистила клубни картофеля и никак не могла наглядеться на синее-синее небо. – Что же ты здесь сидишь? Жарко ведь. – Улыбнулся Вархэйт, на этот раз по-настоящему и с удовольствием. – Здравствуйте. Не волнуйтесь, мне здесь больше нравится. Муна набрал в грудь побольше воздуха и медленно, смакуя, выдохнул обратно. – Прекрасно понимаю тебя, дитя моё! Хочешь, помогу? – Он бросил взгляд на ведро картошки. – Нет, но благодарю за предложение, – щёки Камы ещё сильнее порозовели не то от жары, не то от смущения. Но время подошло, и началось то, ради чего они терпели зной и усталость этого дня. Закат. Все травинки потянулись к красному источнику света, похожему на большое кровоточащее сердце. В плавном сладком танце волны и вихри золотого сияния устремились к горизонту и в один миг натянулись, как гитарные струны. По небосводу пронёсся звук – крик свободы, крик отпущения. Быстро сменяясь, все спектры красок покатились вслед за своим предводителем. Это был один из самых быстрых закатов в жизни Камы, солнце всегда уходило раньше, чтобы быстрее к ней вернуться. – Вы это видели? – Спросила она. Подсознание девочки подсказывало ей, что Юлий Вархэйт близок к ней по духу. Возможно, он тоже видит это и переживает вместе с ней. – Нет, – честно ответил он. – Я никогда не видел и никогда не понимал. – А почему тогда…? – Я вижу тебя. И я верю тебе. Если ты считаешь, что это прекрасно, я тоже так считаю. Кама благодарна улыбнулась. – Вы это увидите. Обязательно увидите.