Jensen Ackles – Hallelujah https://new.vk.com/audios115755283?q=hallelujah%20jensen
«…Мы можем говорить о многом, но отрицать то, что Нацу Драгнил сплоховал, довольно сложно. Сразу виден непрофессионализм молодого и ещё незрелого актёра…» Темпестер Е. Коул/Twitter
Коньяк во рту был на вкус жгучим и маслянистым. Нацу держал его во рту секунд пятнадцать (каждая пройденная секунда была для него маленькой вечностью), чувствуя, как алкоголь буквально разъедал его язык, но продолжал перекатывать жидкость по его поверхности. Когда рецепторы перестали ощущать что-либо, он позволил себе сглотнуть. По телу разлилось тепло, а на языке осталось древесное (дубовое) послевкусие. Отрезвляющее. Как бы парадоксально это ни звучало. Квартира пропахла сигаретным дымом и едким запахом алкоголя, но Нацу не обращал на это внимания, сидя у подножия дивана, с каким-то странным интересом разглядывая за завесой дыма очертания извилистой линии горизонта Нью-Йорка. В комнату проникал свежий морозный воздух, а Нацу перекатывал между пальцев металлическую бляшку на кожаном браслете. По улице Пятой Авеню разнеслось завывание сирен, которое вихрем поднялось вверх.«Несмотря на высокий уровень режиссуры и сценария, а также удачно подобранного актерского состава, мы не можем не отметить то, что актёр, исполняющий главную роль, стал именно тем, если можно выразиться, „первым блином“, который заставил постановку покатиться комом. „Мулен Руж“ продолжает покорять Бродвей, но история об этом инциденте навсегда останется на страницах музыкальной истории. Этого уже не изменить» The Times. Выпуск №334
Нацу резко встал, с громким стуком поставив стакан на прожжённую в нескольких местах газету, рядом с доверху наполненной пепельницей. Несколько капель от брызг упали на шершавые страницы, размазывая печатные буквы. Нацу вытер руки о ткань домашних штанов, двинувшись неуверенным шагом в сторону ванной.«Инцидент, произошедший на прошлой неделе в театре Гершвин на премьере мюзикла „Мулен Руж“, можно назвать самым громким скандалом этого года…» Видеоблоггер KyokaEterias
Отражение в зеркале было ему незнакомым. Некто выглядел настолько дерьмово и убого, что хотелось отшатнуться от него, как от прокаженного. Или крепко обнять. Или лучше с силой ударить. Нацу усмехнулся, и Некто вторил ему. У Некто была двухнедельная щетина и красные круги под глазами. Некто выглядел так, будто не ел ничего, кроме сигаретного дыма. Некто, казалось, был наркоманом или пьяницей, и только Нацу знал, что Некто был просто разбит. — Что? — задал он вопрос отражению в этом кривом зеркале. У Некто в глазах читалась обречённость, которая в эту же секунду пугающе сменилась на уверенность и спокойствие. — Время настало?«Нацу Драгнилу нужно было оставаться в своём мире с визжащими фанатками, которые текут только от одного вида его ужасно выкрашенных волос. Большая сцена оказалась мальчишке не по зубам…» Критик Эзель Е. Тар/Instagram
Он втирал в тело гель для душа с запахом яблок с такой силой, что, казалось, хотел содрать с себя кожу живьём. На самом деле, он хотел избавиться от, кажется, впитавшейся в кожу противной вони сигарет и алкоголя, которые порочными призраками стояли за его спиной, напоминая о том, насколько он был слаб. Он сбрил щетину и почистил зубы три раза. Он сполоснул лицо ледяной водой и расчесал непослушные пряди. Он надел костюм, приготовленный днями ранее и упакованный в три чехла, чтобы противный запах, пропитавший всю квартиру, не осел на нём. Он убрал пустые бутылки, стряхнул пепел и почистил пепельницу. Он закрыл окно. На часах было ровно двенадцать, когда по квартире раздался дверной звонок. Нацу на секунду остановился, прикрыв глаза. Момент, словно тонкая розовая лента, ускользал сквозь пальцы, и именно сейчас он это ощутил как никогда явно. Всё это казалось слишком странным для него, и единственное, о чём он мог думать, так это о том, что быть зрителем в этом театре собственных кошмаров — самое страшное, что когда-либо с ним происходило. Звонок повторился. Нацу открыл глаза, уверенно схватив со стола ключи, папку с документами и стоящий у дверей кожаный саквояж, и прежде, чем открыть дверь, бросил короткий взгляд в зеркало, встречаясь взглядом с Некто, кто был им. Разбитым, разлагающимся человеком, который уничтожал сам себя. Жалкой тенью себя былого. Отвернулся. — Что ж, — вздохнул он, касаясь пальцами холодной ручки, — начнём. Нацу уверенно потянул дверь на себя, встречаясь взглядом со стоявшей на пороге девушкой, которая улыбнулась, как только увидела его. В руках Люси был такой же небольшой саквояж, как у него, и алый шарф, обмотанный вокруг шеи. На губах Люси не было алой помады, а глаза не были густо накрашены. Люси выглядела по-простому прекрасной. «Настоящей», — пронеслось у него в голове, прежде чем он широко улыбнулся, подарив ей короткий поцелуй. — Прости, что так долго. Пытался разобраться с шерстью Хэппи на своём костюме. Честно, я его когда-нибудь убью! — Ты только грозишься, — улыбнулась Люси, смотря за тем, как парень закрывал дверь. — У нас ещё два часа до самолёта. Так что можем не торопиться. — Если бы он сейчас не был у Мистгана, поверь, одними угрозами этот мешок с костями не обошёлся бы, — заверил её Нацу. — Ну-ну. Они двинулись к лифту. От Люси пахло кофе и лавандой, а Нацу, казалось, до сих пор чувствовал на себе запах стоящих за его спиной призраков. Лифт двигался бесшумно, в то время как Нацу разглядывал в зеркальном отражении его дверей спокойное лицо Люси. «Настоящей…» Он почувствовал, как ногти впиваются в кожу ладони. Нацу прикрыл глаза. «В отличие от тебя», — прошептал его Некто в самое ухо.«И всех интересует только один вопрос… Куда же пропала упавшая с небосвода звезда?» The Big Apple. Выпуск № 324
***
Полёт до Порт-Артура занимал чуть больше трёх часов. Нацу сжимал в своей руке холодную руку Люси, пока та спокойно слушала разносящуюся из наушников музыку. Он отчётливо слышал мотивы «Hallelujah». С закрытыми глазами и мерно поднимающейся грудной клеткой, Нацу делал вид, что спит, тем временем про себя тихо вторя словам. She tied you И вот под вами To a kitchen chair Табурет, She broke your throne, and she cut your hair А трон разбит, короны нет Порт-Артур встретил их заснеженными дорогами и покалывающим холодом. На Нацу был шарф, скрывающий половину его лица, и шапка, которую ему пришлось надеть, чтобы спрятать яркие, привлекающие внимание волосы. Хоть Порт-Артур не был Нью-Йорком, и на его тихих покрытых белоснежным снегом улочках встретить настырных журналистов было практически невозможно, подстраховаться стоило всегда. Он не был сейчас в состоянии отвечать на вопросы. Не был готов к вспышкам камер и к словам, которые бы наждачной бумагой прошлись по его свежим ранам. Он ни к чему сейчас не был готов. You say I took the name in vain Вы правы: я святых не знал Снег под ногами хрустел. Образ ряда могильных плит, выглядывавших из-под земли, въедался под самую корку мозга, заставляя чувствовать себя неуютно. В тиши кладбища эти изваяния представали в глазах Нацу не именами, высеченными на камнях, а живыми, дышащими и когда-то имевшими такие же мечты, как и у любого нормального человека, людьми. Нацу не любил кладбища. Нацу не хотел сейчас стоять здесь, перед совсем новой могильной плитой, на белом мраморе которой чёрными буквами было высечено:Игнил Е. Драгнил. 1969—2020 гг. Любящему мужу, брату, отцу. «И пусть пламя в твоём сердце не погаснет никогда…»
— Мне пойти с тобой? — разрезал тишину голос Люси. Её ладонь невесомо касалась его плеча, и в этом жесте было так много невысказанных слов, которые не нуждались в том, чтобы быть сказанными. Нацу понимал. И от того, что чувствовал, как внутренне медленно умирает и разлагается, но не может до конца довериться ей… он чувствовал себя последним козлом. Любую боль можно было скрыть за маской широкой улыбки. Но Нацу казалось, что с каждой новой фальшивой улыбкой частичка его настоящего умирала внутри него. А вместе с этим вес ладони на его плече становился больше. Казалось, она способна была вдавить его в землю, но, на самом деле, на этом пустом кладбище касания Люси были невесомыми. — Нет, — прошептал Нацу, сделав порывистый шаг вперёд. Слишком поспешный, чтобы Люси не заметила, но он ничего не мог с собой поделать. Желание как можно быстрее сбежать от её прикосновений было слишком велико. На холодном мраморе лежала толстая шапка снега. Нацу наклонился вперёд, положив на снег алые бутоны пионов рядом с уже лежавшими венками из ярко-синих васильков (от мамы), белых тюльпанов (от Фуллбастеров) и других неизвестных ему цветов от людей, чьи фамилии он слышал вскользь. Глаза зажгли слёзы. Холодный мрамор под подушечками пальцев дарил тепло, которое сейчас не могло подарить ничто, и он сжимал его изо всех сил, так и не разогнувшись, невидящим взглядом смотря на острые лепестки васильков. Цветов, которые когда-то отец впервые подарил маме. Нацу судорожно вдохнул. Ему казалось, что, как только он выпрямится, он уже не сможет сдерживаться, и все те маски, все его фальшивые улыбки и нарочито беззаботный тон… всё это разлетится к чертям. Он не сможет сдержать слёз. И он не сможет сдержать ту ноющую боль под самым сердцем. Он вообще больше ничего не сможет. Ладонь Люси, та самая, которая была для него непосильным грузом, крепко сжала его плечо, и маленький цветок лаванды лёг поверх его пионов. Она молчала, и её молчание было красноречивее слов. Нацу выпрямился. На его губах играла улыбка, и, в последний раз проведя по холодному мрамору пальцами, он развернулся, подняв голову наверх. Небо было затянуто тонкой серой вуалью облаков. Скоро передавали снег. — Ты в порядке? — осторожно спросила Люси, убрав руку с его плеча. — Конечно, — спокойно проговорил он, позволяя фальшивой улыбке растянуться шире. — Сразу стало легче, — ложь. — Мне действительно нужно было приехать сюда, чтобы, наконец, — Нацу бросил короткий взгляд на могильную плиту, впитывая в себя этот образ — белоснежного мрамора, сливающегося с нетронутым снегом и чёрными, ярким контрастом выделяющимися буквами, — попрощаться. Он встретился с Люси взглядом, внимательным и испытующим, и не отводил глаз, выдерживая этот зрительный контакт. У Люси на ресницах были несколько снежинок, а в её тёмно-коричневых глазах можно было увидеть янтарные крапинки у самого зрачка. Люси отвернулась, и он надеялся, что она поверила его спектаклю. Какой был парадокс. Человек, который всю жизнь говорил ей доверять людям и быть честной… врал ей самой. Нацу было тошно от самого себя. Но, направляясь к выходу с кладбища, он с обречённостью осознал, что следовать советам не всегда было так же легко, как и давать их. В этом была правда его жизни.***
К: Тег #драконынесгорают на первом месте в мировых. [прикреплено 1 изображение] Заметим, что акцию поддержали не только фанаты Нацу Драгнила, но и другие медийные личности, которые высказали слова сочувствия и поддержки в это тяжёлое для него время. Модель Флер Колонна уже запустила петицию, чтобы роль Кристиана вновь вернулась Нацу (ссылка: http//petitions.com/122355). Её подписали уже двести двадцать пять тысяч человек. Как уже сообщалось ранее, от Нацу никаких заявлений не поступало. Верим, что он в порядке, и близкие люди и поддержка фанатов не позволят ему опустить руки. #драконынесгорают М: Я так переживаю за него! Отец умер, так ещё и премьера всей его жизни была сорвана. Это просто ужасно! Надеюсь, он видит всю эту поддержку, которую ему посылают любящие его фанаты! Мы ведь семья! #драконынесгорают Л: Во всей этой ситуации меня бесят «критики», которые считают, что смерть отца не является уважительной причиной для срыва! Бесчувственные козлы Ф: Новый Кристиан в подметки Нацу не годится! >_< Д: Я была на премьере, и постановка была просто нереальной! Но уже во втором акте стало понятно, что что-то случилось… Очень переживаю за Нацу! #драконынесгорают Е: Люди, вы видели новую статью от гнилого яблока, именуемого себя «The Big Apple»? К: Это та статья, в которой они отказались от всех своих прошлых слов? Говорят, их информатор слился. М: Где-то слышала, что информатором была менеджер Нацу. К: М, Эвер? Что-то с трудом верится. М: К, а почему нет? Она этими статьями приличную шумиху подняла. Да и всю эту информацию могла знать из первых уст, прямиком от Нацу. Интересно другое, он знал о том, кто сливает инфу? Ф: Воу-воу-воу, люди, так значит вся эта ахинея с Нацу и Люси правда? Они что реально вместе? Л: Ф, Я тебе больше скажу, мой друг, Люси именно та девушка, с которой он когда-то переписывался! Ф: Л, ПАЕНРИЦАЕЦРМИАМЦПМОРПНВМЦРОВМНММ К: Человек в шоке Д: #драконынесгорают: D***
— Всё не так ужасно, как ты думаешь, — заметила Лис, медленно проматывая на Макбуке страницу какой-то статьи. — По крайней мере, 60% всех откликов положительные. — А из этих шестидесяти 90% написаны в духе «у него умер отец, давайте пожалеем его», — сказал Нацу, подавая девушке кружку с горячим латте. Себе же он сделал крепкий коретто с двойной порцией коньяка. Аромат кофе заглушал запах алкоголя. То, что и было нужно. — Лис, меня не нужно успокаивать. Я не парюсь по этому поводу, и на всё это мне откровенно плевать, — ложь. Лисанна посмотрела на него из-за крышки макбука. В её взгляде не было ни капли доверия к его словам. — Я знаю тебя двадцать лет, Нацу Драгнил. И я знаю, каким ты скрытным говнюком иногда можешь быть. — Со мной всё в порядке, Лис, правда, — медленно, выговаривая каждое слово, проговорил Нацу, изо всех сил стараясь убедить её (себя) в этом. — Да, это неприятно. Да, я чертовски скучаю по отцу, и да, моя карьера сейчас висит на волоске. Но на этом свет клином не сошёлся. Рано или поздно вся эта шумиха уляжется, а боль притупится. Сейчас моей главной задачей является упорная работа, а не самобичевание. Если я выпущу новый альбом, который будет лучшим в моей карьере, разве кто-то вспомнит о том, что происходит сейчас? Это станет лишь очередной страницей в истории моей карьеры, — кофе был горячим и согревающим, а отражение его лица на его тёмной поверхности непроницаемым. — А после такого скандала ажиотаж вокруг моего творчества будет огромен. Как сказала Эвер, — Нацу усмехнулся своему отражению, — «чем больше скандал, тем больше продажи». Девушка медленно закрыла крышку мака. — Я не узнаю тебя, Нацу, — прошептала она, пододвинувшись к нему. Касания её тёплых рук к его собственным не были успокаивающими. Он напрягся, чувствуя себя загнанным в угол зверем, и голубые глаза Лисанны, внимательно вглядывающимися в его лицо, были для него арбалетом, способным в любой момент выпустить стрелу. Он физически чувствовал исходящую от неё опасность. Она слишком хорошо его знала. Она могла своими тёплыми касаниями и словами, проникающими глубже, чем чьи-либо ещё, уничтожить все его маски. Она и Грей — два человека, которых он боялся, запертый в своём мыльном пузыре. — Я всё тот же, — наконец, ответил он ей, но звенящий в тишине голос и застывшее в напряжении тело выдавали его с головой. Лисанна осторожно вытянула из рук Нацу стакан, поставив его на столик, и обхватила его ладони. — Нет, это не так, — прошептала она. — Ты не тот же. И никто не был бы тем же, пережив такое. Ты не славишься стальными нервами. Ты не как Люси. Ты раним, и я знаю, — Лисанна коснулась его груди, там, где гулко билось сердце, — что здесь, как бы ты ни пытался прятаться, у тебя всё рушится. Я знаю это, потому что я знаю тебя. Ты всегда это делал. Прятал свою боль, лишь бы другие не переживали за тебя. Но это не выход. Так ты только разрушишь себя и причинишь боль людям, которым ты дорог. Доверься кому-нибудь… позволь, чтобы кто-нибудь помог тебе. Не я или Грей, так пусть хотя бы Люси. Если ты можешь довериться только самому близкому человеку, так доверься ей. Прятаться и пытаться справиться со всем самим не выход, и глубоко в душе ты это знаешь. Довериться? Переложить на кого-то свои проблемы? Заставить переживать? Заставить испытывать боль и сочувствие? Он не хотел этого. Он хотел, чтобы всё оставалось по-прежнему. Хэппи в ногах и звон шести будильников, разноцветные браслеты и улыбка Люси, аромат кофе и звон колокольчиков. Он не хотел жалости. Он не хотел видеть, как люди, которых он привык видеть улыбающимися, изменялись в лице под тяжестью его демонов. Он не хотел видеть жалость в глазах Люси или слышать клишированное «всё будет хорошо». Он и так это знал. Он знал, что «завтра» — лучшее лекарство. Что однажды «завтра» будет другим, и всё, что сейчас разъедает душу, медленно уйдёт, и он мог справиться с этим в одиночку. Ему всего лишь нужен был глоток бренди, чтобы забыть на несколько часов. Ему нужна была одна затяжка недорогих сигарет. Ему всего лишь на время нужно было что-то, что помогло бы ему пережить «сегодня» в ожидании этого «завтра». Нацу посмотрел в глаза девушки. Беспокойство и непреклонность. Она не отступит, пока не получит своё. — Хорошо, Лис, — дал он то, что так хотела подруга. И хоть он врал ей сейчас, где-то на краю сознания появилась дурацкая мысль «а может?..» — Я поговорю с Люси. Лисанна улыбнулась, ободряюще сжав его руки, перед тем как встать и вернуться на своё место. — Вот и отлично. И если я узнаю, что ты не поговорил, я притащу сюда Гажила и Грея, и вот тогда тебе действительно не поздоровится. Нацу усмехнулся, спрятав свою улыбку в кружке с кофе. Угрозы были действенны. Вот только Грей был в медовом месяце, далеко в Европе, а Гажил был полностью погружён в хлопоты и безграничную любовь к маленькому чуду Робби Рейчел Рэдфокс. Именно в это время… Именно сейчас… Он был одинок. По крайней мере, он так думал.***
В доме Гажила и Леви было уютно. Мягкие древесные тона и запах цветов и разрыхлённой почвы (Леви сажала саженцы фиалок, когда они переступили порог), тихо играющая в гостиной музыка и лежащие на журнальном столике одна поверх другой книги и исписанные листы бумаги. В этом доме чувствовался домашний уют, который могла создать только семья. Два любящих человека с их маленьким миром, заточённым в стенах небольшой квартиры в Бронксе. Нацу сжимал в руках большую, почти в пол его роста плюшевую зайчиху, от шерсти которой почему-то хотелось чихать. Люси же с улыбкой подарила подруге букет хризантем и короткий поцелуй в щёку. — Гажил будет чуть позже, — улыбнулась Леви, принимая букет. — Вы проходите. Я сейчас поставлю чайник. Стинг недавно привёз отличный лепестковый чай с фруктами. Удивительный вкус. Для Нацу эта квартира была другим миром. Тёплым и домашним, и хотя бы на некоторое время ему хотелось побыть здесь и погреться, прежде чем вернуться в привычный холод и одиночество. Он улыбался и шутил. Он позволял своему телу дурачить их, хоть всё его естество и желало крикнуть «помогите…». Интересно, что это было? Гордость? Страх? Почему это неведомое что-то не давало ему возможности выговориться? Почему он продолжал улыбаться, внутренне умирая. От всех этих преследующих его мыслей, переживаний и страхов неизведанного будущего? От той сосущей под сердцем пустоты от потери дорогого человека. От того, что мечта, к которой он так стремился, разрушилась в один миг. От того, что всё, что он раньше считал важным, сейчас для него не стоило ничего. — Никогда не думала, что скажу это, — вырвала его из мыслей Люси, и Нацу несколько раз моргнул. Они шли по оживлённой улице Таймс-сквер, и солнце уже давно скрылось за горизонтом. Мимо пролетали жёлтые такси, на глянцевых капотах которых отражались миллионы огней вечно неспящего города. Люси шла чуть впереди, уверенная и непреклонная, как всегда. Лисанна была права. Хартфилия была сильной, Снежной Королевой, стальной и холодной, и что бы ни происходило в её жизни, он был уверен, она бы не сломалась так легко, как сломался он. — Из Гажила получился отличный отец. Я когда-то не очень одобряла его. Леви — моя лучшая подруга, и она мне как сестра. Почему-то всегда я представляла, что её избранником будет какой-нибудь милый парень с факультета прикладной физики, в очках и с очаровательной улыбкой, который бы носил за ней сумку и угощал фисташковым мороженым. Удивительно, не правда ли? Жизнь преподносит иногда те ещё виражи… Нацу неожиданно застыл, чувствуя, как время медленно замедлило свой ход. Ничто: ни идущие позади него люди, ни шум ночного города, ничто сейчас не имело значения. Только удаляющаяся спина Люси, её короткие светлые волосы и алый шарф отчётливо стояли перед глазами, словно это было единственным, что он мог сейчас видеть. И неожиданно что-то внутри него оборвалось. Пустота. Всепоглощающая и пугающая, она заполнила всё его нутро. И именно сейчас, стоя посреди оживлённого Тайм-Сквер, он по-настоящему почувствовал, что ломается. Медленно, кусочек за кусочком маска крошилась и рассыпалась. Он развернулся, только чтобы не видеть эти светлые волосы, но образ въелся так глубоко, что, кажется, отпечатался с внутренней стороны век. И он не знал, что же стало его спусковым крючком. Он только чувствовал, что все его надежды об однажды наступившем «завтра»… никогда не оправдаются. Его карьере конец, а отец больше никогда не позвонит, чтобы с привычной теплотой в голосе спросить, как у него дела. Он больше никогда не увидит его улыбку. Никогда не услышит звуки гитары из-под ловких пальцев. Никогда не почувствует родной запах моря и угля. И он подставил стольких людей. Он уничтожил всё, что так давно строил, и, самое ужасное, он был слаб, чтобы просто подняться и пойти дальше. Он не мог. Неожиданно холодная чужая (родная) ладонь обхватила его. Крепко и сильно, так, чтобы он понял, что его не отпустят. Люси стояла ровно, смотря прямо перед собой, и со стороны могло казаться, что они просто рассматривали сверкающие в ночи рекламные вывески. — Мой отец известен как человек со стальным сердцем, — голос Люси был тихим, и шум оживлённой магистрали почти перекрывал его, но Нацу слышал каждое слово, будто она шептала их ему в самое ухо. — Он решителен в своих действиях, жесток с конкурентами и уважаем в обществе. И что бы ни происходило в его жизни… он не изменял себе. Ничто не могло заставить пошатнуться его стальное терпение и выдержку. И это именно то, что я когда-то переняла у него. В работе и с коллегами не позволять ничему пошатнуть твоё равновесие. Но… — Люси на мгновение замолкла, — никто не знает, что, когда умерла моя мама, Джудо Хартфилий сидел в своём кабинете и напивался до потери сознания. Он пил много, чтобы забыться, он пил часто и практически не переставая. Я слышала, как он ходил по кабинету, как что-то говорил, а иногда кричал. Он срывался, но… только за стенами своего кабинета, только там он позволял себе быть слабым. Когда же он выходил оттуда, никто бы не мог и сказать, что днём ранее он опустошил несколько бутылок коньяка. И он выходил на улицу и вёл себя так же, как вёл обычно. Никто не замечал, как внутри он умирал, пока однажды я не вошла к нему в кабинет, — пальцы Люси переплелись с его, и в один миг эта маленькая ладонь перестала казаться ему тяжким грузом. И холод, который она источала, превратился в тепло. Мягкое и обволакивающее. — Слёзы и боль — это не слабость, Нацу. Мы люди, и когда нам плохо, самое худшее, что можем мы сделать, — это заточить эту боль в себе, позволяя ей разрушать себя изнутри. Иногда стоит открыться, как бы сложно это ни было. Вместе бороться всегда легче. Холодный воздух оседал на коже. Одна реклама мгновенно сменялась другой, и голоса сотни людей наполнили его тишину. Тепло, которое дарила ладонь Люси, начало медленно распространяться по телу, и под самым сердцем, там, где зияла пустота, появились первые отголоски тепла, будто что-то начало заполнять его дыру. — Твой отец справился? — практически неслышно спросил Нацу. Люси улыбнулась, вдохнув полной грудью. — Да. Он нашёл в себе силы довериться самому близкому ему человеку, — девушка повернулась к нему лицом, и в её карих глазах он уже увидел то, что она собиралась сказать уверенным и непоколебимым голосом. — Он доверился мне. И в её словах была сила, которой так сейчас ему не хватало. Нацу перевёл взгляд на возвышающиеся над ними небоскребы. Сердечные ритмы звучали у него в ушах, и сейчас он был здесь, сейчас, держа руку дорогого ему человека, как никогда он почувствовал себя свободным и защищённым. Как никогда он ощущал, что рядом с ним есть крепкое плечо, которому он мог довериться. Возможно, это будет сложно — раскрыть перед кем-то свои слабости и страхи. Но… Нацу поднял голову, позволив тёмной синеве ночного небосвода поглотить себя. …небо над Нью-Йорком продолжало быть бесконечным, и оставалось только расправить крылья и позволить себе воспарить. И от всех этих чувств он, наконец, позволил первой одинокой слезе медленно скатиться по щеке, а после — сорваться и порывисто обнять Люси, спрятав лицо в вороте её пальто. Обнять до хруста в костях, как единственную соломинку, которая могла спасти его из этой пучины отчаяния. Нью-Йорк продолжал дышать и жить. И никто не обращал внимания на этих двоих, погружённых в свой мир, пропитанный ароматом кофе, успокаивающими объятьями и тихим отчаянным шепотом. Мир, который они построили не… по ошибке.*** 6 лет спустя
— И снова здравствуйте. Мы вернулись к вам, дорогие радиослушатели, под завораживающие ритмы песни «Weird girl» в исполнении группы «Flying Dragons». И сейчас я хотел бы представить вам нашего сегодняшнего гостя! Вы умоляли нас, вы заваливали нашу почту и обрывали телефонные провода с одной лишь только просьбой: «Позволь нам, „Ocean Line“, позволь услышать на твоих волнах волшебный голос Маленького Принца!», а именно под таким псевдонимом и известен неподражаемый художник Ромео Комбольт! И мы услышали ваши молитвы! Дамы и господа, прямо напротив меня, широко улыбаясь и очаровательно краснея, сидит тот, чьи холсты завораживают, а уличная живопись заставляет остановиться и забыть своё имя и то, куда ты идёшь! Ромео, привет! — Здравствуйте, — улыбнулся парень, махнув рукой в сторону камеры, которая вела онлайн-трансляцию. Джейсон энергично замахал рукой, от возбуждения, кажется, готовый сорваться со своего стула. — Я чертовски рад тебя видеть, парень, учитывая, что тебя нечасто можно вытащить за пределы твоей студии! — Да, моя студия — это мой личный рай. А кто добровольно решит покинуть рай? — И от этого я чувствую большую ценность данной встречи, ведь ты отказался на несколько часов от своего рая ради встречи с нами и нашими слушателями! — воскликнул диджей. Ромео неудобно замялся, кивнув. Всё-таки вся эта шумиха всё ещё была непривычной для него. — Что ж, Ромео, расскажешь ли ты нам о том, как продвигается твоя работа над новой выставкой? К которой, кстати, насколько я осведомлён, приложил руку Локи. Парень с готовностью кивнул, хоть до сих пор чувствовал нереальность всего происходящего. — Да, я так чертовски рад поработать с таким… С настоящей легендой, на самом деле. Это стало для меня неоценимым опытом, потому что я вижу, как работает настоящий профессионал, как он поглощён творчеством, как он думает и как проходит весь процесс от формирования идеи и до воплощения её в жизнь. Мне есть, куда стремиться. — Как вообще получилось, что ты сработался с Локи? Насколько я знаю, он одиночка. Ромео замялся, потерев костяшки пальцев. — Эм… Нас познакомила Люси Хартфилия. Джейсон широко улыбнулся, и Ромео тут же понял свою оплошность. Похоже, ведущий знал об этом и хотел только вынудить поднять эту тему его самого. — Люси Хартфилия? Главный редактор «NYʼs Mistakes»? — Да, — кивнул Ромео. — Она недавно работала над книгой, а я помогал ей с иллюстрациями. И в один день в кофейню, в которой мы работали, пришел Локи. Они с мисс Хартфилией хорошие друзья… Ну, и так, слово за словом, получилось, что мы начали работать вместе. Джейсон энергично замахал рукой. — Кстати, насчёт твоих иллюстраций к книге Люси Хартфилии. Скажу честно, они волшебны! Ромео зарделся, потупив взгляд. — Это заслуга книги… Она настолько меня вдохновила, что картины сами появлялись у меня в голове. — «By Mistake» действительно прекрасная история. Моя дочь читала мне целые куски оттуда. Впрочем, я не ожидал ничего другого от Люси. В её писательском таланте не было сомнений никогда. Я так понимаю, это автобиографичная история? — Да, как бы это невероятно ни звучало, — с готовностью кивнул Ромео. — Я не был свидетелем всего этого, но я знаю, что мисс Хартфилия с особой любовью и трепетом относилась к изданию «By Mistake». Там много не сказано и многое осталось за кадром, то, что, как она сама сказала, она хотела бы оставить только для себя. И эта история… о дружбе и любви, она стара как мир, но в этой истории есть что-то по-родному тёплое. Что-то близкое каждому. Джейсон улыбнулся, кивнув. — Да, всем нам знакомы ошибки. И все мы знаем, как сложно их исправлять. Кстати, ты всё так же дружишь с Нацу? После того, как он ушёл прошлым летом из «Flying Dragons», он просто резко потерялся. Фанаты по нему скучают. Ромео тепло улыбнулся, потрепав волосы. — Братишка Нацу сейчас живёт тихой и спокойной жизнью. По крайней мере, старается. Как он сказал после того, как они вернулись со второго мирового тура… он устал, и ему хочется только покоя. Да и Нью-Йорк — это его дом. Здесь его душа и сердце, я так думаю… Джейсон понимающе кивнул. — Что ж, мы рады, что Нацу счастлив. Тем более, что он продолжает писать потрясающую музыку, хоть уже и не для себя. Так что давайте сейчас послушаем как раз написанную им композицию «Mirrors» в исполнении «Саблезубых тигров»! А после нашей музыкальной паузы мы продолжим обсуждать предстоящую выставку Ромео Комбольта «Виражи», а также успеем задать ему парочку ваших вопросов из твиттера. Напоминаю, их можно задать, поставив хэштег #askRomeo. Ну, а сейчас «Mirrors»!***
— Мама, папа мне это разрешил! — воскликнула девочка, насупившись и скрестив руки. Разве могли быть проблемы, если отец сказал вполне положительное: «Да конечно, сорванец, что угодно!». Боже, как же мама всё любила усложнять. — Ну уж нет, — непреклонно проговорила женщина. — Татуировку я тебе делать запрещаю! А с твоим отцом у меня будет отдельный разговор! Девочка замялась, тут же почувствовав, что, похоже, подставила отца. Чёрт, она этого не хотела. — Ма-ам, ну ма-ам, не ругай папу, — заканючила она, состроив самые жалостливые глаза, на которые была только способна. Женщина посмотрела на дочь, какое-то время всё ещё собираясь злиться, но ничего не могла сделать против этих жалостливых зелёных глаз. Обречённо вздохнув (знак капитуляции), она потрепала дочь по чёрным растрёпанным волосам. — Робби, давай договоримся, — проговорила Леви, присев на колени перед дочерью. — Когда тебе исполнится шестнадцать, и если ты до сих пор будешь хотеть татуировку, я сама отведу тебя в тату-салон, и ты сделаешь себе любую татуировку, которую только пожелаешь. — Обещаешь? — Обещаю, — улыбнулась женщина, оставив короткий поцелуй на детской щеке. — Если что, я хочу дракончика, как у дяди Нацу! Тот, который на плече, — воскликнула Робби, показав пальцем на своё плечо. Леви улыбнулась, встав с колен и подойдя к зеркалу. — Конечно, солнце. Будет тебе дракончик, как у дяди Нацу. Робби тут же расцвела, ринувшись в сторону стоявшей у двери обуви и надевая свои любимые кеды. Мама взяла с тумбочки сумку, еще раз поправила челку, и они, наконец, вышли на улицу. Весна была любимым временем года Робби Рейчел Рэдфокс. Просыпающаяся и цветущая, с приятным теплом и яркими цветами, она легким ветерком и ароматом сирени заставляла улыбку на её губах становиться шире. Девочка вприпрыжку бежала по асфальту, иногда останавливаясь, чтобы подождать маму. Нью-Йорк дышал и уверенно отбивал ритмы своего сердца, как и всегда, неизменный в своём постоянстве. Робби любила этот город, любила со всеми его недостатками и достоинствами, хоть иногда ей и было противно от некоторых его представителей. Но всё это забывалось, как только она видела знакомую вывеску «Fairy Tail», и аромат кофе, который разносился на несколько домов вперёд, наполнял всё её тело. Она тут же ринулась с места, не дожидаясь матери, и вбежала по ступенькам, порывисто открыв дверь. Раздался звон колокольчиков. В кофейне всегда было многолюдно, и хоть кондиционер работал на полную мощность, тепло от кофе и выпечки делали своё дело, и Робби тут же почувствовала контраст между улицей и помещением. Очередь до стойки была длинной. Кто-то переговаривался между собой, ожидая своей очереди, а кто-то просматривал прогноз погоды в голографическом экране своего iPhoneʼа. За самой же стойкой, ловко управляясь с посудой и напитками, орудовали два бариста. Робби, тряхнув чёрной копной волос, подбежала к ним, проигнорировав недовольные взгляды тех, кто стоял в очереди. — Роб! — воскликнула девушка в красном фартуке, увидев знакомые чёрные патлы и широкую улыбку. — Ты почему одна? Где родители? Девочка, не спрашивая разрешения, пробралась к ним за стойку, сев на стоявший в уголке стул. — Я с мамой. Она там плетётся как черепаха. Аска закатила глаза, бросив внимательный взгляд на обслуживающего посетительницу второго бариста. — Я надеюсь, ты хотя бы не пропала в толпе, как в прошлый раз? — с усмешкой спросил Нацу, уверенно выводя на густой пенке шоколадной крошкой снежинку. — Она видела, что я побежала сюда, — насупилась девочка, смотря за тем, как дядя Нацу ловко управлялся с кофе. Её всегда поражало то, как быстро работали его руки и как за пару мгновений из ничего рождались самые вкусные напитки, которые она когда-либо пробовала. Хоть мама и запрещала ей пить слишком много кофе. Наконец, спустя два обслуженных клиента и съеденного шоколадного батончика, дверь вновь распахнулась, и в кофейню вошла мама, которая громко смеялась что-то рассказывающей ей тёте Люси. Робби тут же выпрямилась. Тётя Люси вызывала в ней какое-то странное желание угодить. Может, причиной была красная губная помада, которая напоминала ей о миссис Лилике? Ох уж эта математика и учительница, которая считает, что важнее её нет ничего на свете! — Привет трудящимся, — улыбнулась женщина, перегнувшись через стойку и подарив дяде Нацу поцелуй. Робби поморщилась. Терпеть не могла, когда взрослые начинали сюсюкаться при первой же возможности. — Юная леди, не убегайте в следующий раз так стремительно, — строго выговорила Леви, на что девочка только шире улыбнулась. Пока Люси и Леви поднялись на второй этаж и заняли свободный столик на небольшом балкончике, Робби подождала Нацу, который, обслужив последнего клиента, снял фартук и, потрепав её по волосам, присоединился к остальным, держа на подносе несколько чашечек кофе и десерты для дам. С балкона открывалась потрясающая панорама города. Небоскрёбы, возвышающиеся ввысь, погружённые в пламя заходящего солнца; проезжающие по дороге машины и голоса людей, сливающиеся с шумом города. Робби отпила холодное глясе. Вкус мороженого приятно осел на языке, и она улыбнулась, смотря из-за цветастого зонтика за мамой и её друзьями. Тётя Люси как всегда держалась прямо и по-деловому, но улыбка её была по-настоящему искренней и широкой (до маленьких ямочек на щеках). Она аккуратно брала пальцами чашечку мокко (это был её любимый кофе) и делала маленькие глотки, оставляя на белой фарфоровой поверхности след от губной помады. Её длинные, доходящие до лопаток волосы были собраны в высокий хвост, а в аккуратных ногтях, выкрашенных в красный, отражалось солнце. Сколько Робби себя помнила, тётя Люси всегда была такой. Собранной и серьёзной, с яркими алыми губами и широкой улыбкой, обращённой в сторону дяди Нацу. Они всегда держались за руки (сейчас он неосознанно перебирал её пальцы, внимательно слушая рассказы мамы об их предстоящей поездке в Европу), всегда улыбались друг другу, и для Робби они были похожи на весеннее тепло. Они были такими яркими вместе, искренними и любящими. Будто весеннее небо и солнце. Или же аромат сирени и дождя. Такие непохожие, но всё равно так идеально дополняющие друг друга. Иногда, смотря на их переплетённые руки, она задавалась вопросом, почему до сих пор они не поженились, почему не завели ребёнка… А иногда она вновь смотрела на них, за их короткими поцелуями, шутками, которые понимали только они, и за тем, как они переписывались короткими СМС, даже находясь в одном помещении, и почему-то ей начинало казаться, что им это и не нужно. Ведь тётя Люси и дядя Нацу любили друг друга, а остальное было неважно? Робби широко улыбнулась, чуть-чуть прищурив глаза от слепящего солнца, и мягкое тепло разлилось внутри. Нью-Йорк медленно охватывало тепло заката. А на столике одиноко стояла белая фарфоровая чашка с недопитым мокко. И две переплетённые руки, охваченные теплом солнца, лежали на столе. «Fairy tail» продолжал работать в своём привычном режиме. С ароматом кофе, свежей выпечкой и ошибками, которые могут перевернуть всю вашу жизнь…The End.