***
Торжественная музыка, шквал оваций, столь бурных, что Джерарду хотелось спрятаться от них как можно дальше. Безумие. Впрочем, настоящее безумие еще не началось — когда двадцать четыре трибута окажутся на арене для проведения Игр, вот тогда-то, когда каждый житель Панема замрет перед экраном в томительном ожидании, опасаясь ли за жизнь своего соотечественника или ожидая лишь эффектного зрелища, начнется подлинное сумасшествие. Вот тогда-то захочется скрыться, исчезнуть, но права сделать это отщепенцам из дальних округов не дано. Первая колесница тронулась с места, и трибуны просто взорвались аплодисментами. Зрители восторженно встретили эту парочку из Первого. Еще бы! Роскошные наряды так нравятся капитолийцам. Далее — Вторые, торжественно выглядящие парень и девушка с каменными лицами, одетые в лаконичные, но впечатляющие костюмы; гвалт толпы не смолкает ни на миг, публика готова восторгаться чем угодно вновь и вновь, лишь бы было зрелище. When I was a young boy, My father took me into the city To see a marching band. Неожиданно перед Джи молнией блеснуло воспоминание: он, совсем еще маленький, лет восьми, стоит и наблюдает за тем, как движется нескончаемая мрачная процессия. Люди, облаченные в черное, медленно шагают по улице вслед за небольшим оркестром. Сначала мальчик не понимал, что происходит, и ежеминутно дергал отца за рукав: «А куда они идут?» «А почему они все в черном?» «А почему музыка такая грустная?» А затем он увидел его. Покойника, сына мэра, убитого на арене Игр. Юноша с неестественно желтой, будто покрытой воском кожей лежал, утопая в цветах и кружеве, в гробу из черного дерева. Лицо мертвеца будто бы затаило в себе всю боль, что довелось пережить ему перед смертью, хоть и казалось абсолютно бесстрастным. Нечеловеческий ужас окутал тогда еще совсем маленького Джерарда: мальчик, отчаянно глотавший слезы, жался к отцу, ощущая, как нечто леденящее пронизывает его тело. «Это случится со всеми, — как никогда раньше ясно понял он. — Мы все умрем». Казалось, ужасная трагедия только что случилась на глазах доброй половины дистрикта, и все вокруг должны были чувствовать то же бессилие, то же опустошение, что и сам Джи; но люди вокруг безразлично молчали, провожая взглядом маленький черный парад и оркестр, все так же играющий свою мелодию. Кажется, это никогда не закончится, и после смерти несколько музыкантов встретят тебя у врат в иной мир, наигрывая незамысловатый мотив. Тем временем еще три колесницы показались зрителям, а значит, еще несколько мгновений, и движущаяся платформа с трибутами из Дистрикта-6 тронется с места. В этот миг Джи стало страшно, как никогда; казалось, легкое дуновение ветерка, и он упадет на землю, не устояв на ногах. Уже слышен был смех капитолийцев, собравшихся на трибунах, уже видно полное презрения лицо Элизабет, одергивающей короткую кожаную юбку… Нет, он этого не выдержит. Костюм, который Энди сделал наподобие черного военного мундира (к чему бы это?) казался невыносимо тесным. От слишком сильного аромата парфюма, мешавшегося с запахом конюшни и чем-то еще, тошнило, а зрители вопили чересчур громко. Все давние страхи, все демоны, дремавшие в душе Джерарда, пробудились. Еще пара секунд, ничтожные мгновения — о, дайте эту отсрочку! Но время не остановить — платформа тронулась. He said «Will you defeat them, Your demons, and all the non-believers, The plans that they have made?» Свершилось. Толпа безумцев в чудаковатых нарядах визжала и улюлюкала, они вопили от восторга, потому что это делали остальные. Да, каждый из них выглядит неповторимо, они кажутся уникальными, но на деле все эти люди одинаковы: в их головах пусто. Зато теперь Джерард уже не боялся свалиться с платформы, изукрашенной цветами — нет, поддержка зрителей не помогла ему, но парень будто бы смирился. Больше не о чем было волноваться: самое страшное — ожидание — позади. Но не успела колесница дистрикта лесорубов показаться из ворот, как собравшиеся вновь разразились очередной порцией оваций и восторженных воплей. Недоумевая, Джи оглядел себя с головы до ног и, к ужасу своему, увидел, что черный китель исчез, растворился, обнажая татуировки, покрывающие его руки, а также изображения рельсов, вьющиеся по его спине, плечам и груди. Джерард покосился на Лизу — неужели и ее мундир растворился точно так же? — но нет: подобное произошло с черными колготками девушки, которые будто впитались в ее стройные ноги, открывая публике белоснежную кожу, изрисованную все теми же рельсами. Определенно, это был успех, но сам Уэй был вовсе не рад этому — он не желал открываться перед этим сборищем пустых и развратных людей ни в одном из смыслов. Он ненавидел их всем сердцем за все то, что было сделано ради их развлечения — боль разлуки, леденящий ужас, унижение, одиночество, потерянные мечты. Все. A world that sends you reeling from decimated dreams Your misery and hate will kill us all. So paint it black and take it back Let's shout it loud and clear Defiant to the end we hear the call И вот все двенадцать повозок выстроились полукругом перед президентской ложей, ожидая приветственной речи. Джерард ненавидел эти мгновения, он чувствовал себя оскорбленным и униженным. Никто, никто из трибутов не привлек столь сильного внимания толпы, кроме него и Лизы, словно они какие-то забавные музейные экспонаты. Впрочем, девушке нравилось то, как на нее смотрят. Пусть наслаждается. «Все равно сдохнет», — непроизвольно подумалось Джи. Глава Панема чинно вышел на балкон и медленно, тягуче и мучительно долго принялся поздравлять присутствующих с грядущими Играми. Джерард бесцельно смотрел перед собой, пропуская мимо ушей все слова президента, и внезапно ощутил легкий холодок, пробежавший по спине. Казалось бы, в этом нет ничего особенного — ведь юноша был раздет по пояс, — но затем его будто кто-то позвал, свистящим шелестом врываясь в сознание. Джи резко обернулся, собираясь спросить у Элизабет, стоящей рядом, чего она хочет, и обомлел: прямо позади него находилась девушка. Полупрозрачная, одетая в белое платье, с короткой стрижкой и бантом в светлых волосах, она не стояла на земле, а словно зависла над платформой; огромные глаза в пол-лица глядели как бы сквозь Джерарда с бесконечной тоской, а губы почти беззвучно шептали его имя. Юноша вздрогнул и зажмурился в надежде, что видение исчезнет, растворится в воздухе, но произошло с точностью наоборот: распахнув веки, парень увидел перед собой не только эту девушку, но и парня, точно так же просвечивающего парня, чье лицо казалось Уэю до боли знакомым. Сглотнув, молодой человек повернулся в сторону продолжавшего говорить президента, ощущая, как кровь обжигает вены, а сердце неистово клокочет в груди. Кто эти парень с девушкой? Чего они хотят? За спиной снова послышалось протяжное, шипящее «Джерард», и молодой человек, дернувшись, едва устоял на ногах. Очередной призрак показался над платформой, а затем еще, и еще… Они, отчего-то казавшиеся юноше ужасно знакомыми, буквально окружили его, и их едва слышный шепот вкрадчиво звучал в голове. Джи в панике схватился за виски и издал слабый гортанный звук — не хватало еще закричать здесь, на площади, выставив себя слабонервным истеричным хлюпиком перед двумя десятками соперников и толпой восторженных капитолийцев. А сдерживать себя было практически невозможно — все эти юноши и девушки страшно пугали Уэя. Девушка в белом платье отчужденно протянула руку к Джерарду, коснувшись его щеки холодными пальцами, и парень вдруг понял, где он видел ее прежде. Она участвовала в Голодных Играх ровно год назад. Джи помнил ее плохо, хотя девушка была из Шестого дистрикта и жила, кажется, по соседству — и вот теперь она смотрела на него и одновременно через него, словно пытаясь сказать что-то, но Джерард не понимал. Лишь в голову его закрадывалось подозрение, что все призраки, окружившие их платформу, — погибшие на арене трибуты от Дистрикта-6; подтверждением тому были десятки, сотни полупрозрачных молодых людей, зависших над колесницами каждого дистрикта — и неужели их не видит никто, кроме самого Джи? Внезапно платформа дернулась — парень едва не грохнулся с нее, рискуя опозориться на весь Панем, — и двинулась вперед, по направлению к Тренировочному центру. Видимо, Джерард пропустил всю президентскую речь мимо ушей, пытаясь понять, что же все-таки происходит. Призрачные трибуты плыли над колесницей, представляя собой жуткое зрелище. У них был свой парад — зловещий черный парад фантомов. Едва колесницы приблизились к воротам Тренировочного центра, привидения начали рассеиваться, оставляя на сердце Джи страшную скорбь и панику. Позже всех других растворилась в жарком летнем воздухе девушка со светлыми волосами, до последней секунды продолжавшая сверлить Уэя взглядом. Последним, что видел Джерард прежде, чем она исчезла, была капля крови, вытекшая из ее огромного глаза.***
Парад окончен. Можно избавиться от глупых тряпок и побыть одному, этой-то возможностью парень и решил воспользоваться. Но прежде, чем скрыться в дверях лифта, он успел поймать на себе взгляд внимательных глаз Хелены Сорроу, девушки из Восьмого дистрикта. Она стояла чуть поодаль и смотрела на него то ли с жалостью, то ли с пониманием, то ли с укором, как-то болезненно выгнув бровь, будто ожидая от Джи какого-то поступка, и что-то цепкое было в этих серых очах, что-то, что заставило юношу смотреть в них из-за стеклянных дверей лифта до тех пор, пока Хелену не перестало быть видно, но и тогда, когда черноволосая девушка исчезла из виду, парень продолжал ощущать на себе ее пристальный взгляд и дрожать от странного, пугающего наваждения, ведь на какой-то миг Джерарду показалось, будто глазами Восьмой на него смотрит собственная бабушка, словно бы Хелена Ли Раш пыталась дать внуку какое-то указание свыше посредством своей тезки, девушки-трибута из Дистрикта-8. Sometimes I get the feeling she's watching over me. And other times I feel like I should go. And through it all, the rise and fall, the bodies in the streets. Когда парень, вымотанный за этот поистине тяжелый день и пораженный случившимся на Церемонии открытия, зашел, наконец, в свои апартаменты, первым, что бросилось ему в глаза, была не неслыханная роскошь, не огромный простор и даже не то, сколько всевозможных технических приспособлений уместили в эту комнату, нет. На широком письменном столе из дорогого дерева лежал самодельный деревянный планшет, покрытый дешевым лаком — уиджа, подаренная Майкосом в миг разлуки. Не видя больше ничего вокруг, Джи подошел к столу и задумчиво поглядел на дощечку. Да, все та же — кривенькие буквы и незатейливый узор на каемке, пара трещин и подпалина возле поля «да». Сам не ведая, что творит, Джерард взял в руку указатель и поместил в центр доски. Затем, подумав какое-то мгновение, он заглянул в ящик стола в поисках свечей; те нашлись — три штуки, чисто-белые, почти прозрачные, так, что было больно смотреть. Когда все три заняли свои места и были зажжены, парень выключил свет и предался делу, которым не занимался столь давно. На самом деле, Джи даже не верил, что у него что-нибудь получится, но какой-то неведомый голос будто бы нашептывал ему: «Сделай это!» — и Уэй повиновался. Неровные блики света плясали на стенах, придавая всему ритуалу еще большую таинственность, не было слышно ни звука, сам воздух, кажется, замер; на лбу Джерарда выступил холодный пот. Одними губами он шептал, умоляя покойников откликнуться — впервые за всю свою жизнь он не избегал их. И вот, когда, казалось, все попытки обернулись полным провалом, гулкую тишину, стоявшую в комнате, нарушил едва слышный шорох, скрежет дерева, царапающего немного неровную поверхность. Боясь лишний раз вздохнуть, Джи пристально уставился на уиджу: в самом деле, небольшой деревянный указатель двигался в направлении буквы «з», постепенно набирая скорость. Едва указав на нее, стрелочка развернулась наконечником к новой букве, и спустя минуту Джерард сумел собрать одно-единственное слово — «Здравствуй». Что ж, по крайней мере, покойники, кажется, благоволят ему. — Кто ты? — как можно более отчетливо задал вопрос Джи, надеясь, что его голос не слишком дрожит. Ответа не последовало, и парень решил подступиться с иной стороны: он спрашивал, что ему следует делать, кто друг, а кто враг, вернется ли он домой, допытывался, как дела у Майки… Без толку. Указатель не сдвинулся ни на миллиметр. В отчаянии от собственного бессилия, парень задавал вопросы опять и опять, в конце концов, не выдержав и принявшись рассказывать о том, как тяжело ему приходится. — Как мне все-таки быть?.. — хрипло пробормотал он, обращаясь к самому себе. Против всяких ожиданий, указатель вновь шевельнулся и двинулся вперед, составляя фразу: «Продолжай верить». Затем, словно задумавшись на минутку, деревянная стрелка вывела очередное слово — «Хелена» — и больше не сдвинулась с места. Комната постепенно погрузилась во мрак — свечи, одна за другой, догорели. Джи посмотрел на свои руки: они дрожали. Ему только что удалось поговорить с покойной бабушкой. Только к добру ли это?*My Chemical Romance — Welcome To The Black Parade