My Chemical Games

Джерард не знал, верить ли увиденному. Что это было? Галлюцинации? Умелый трюк распорядителей? А может, он сходит с ума? Дрожащими руками юноша дотронулся до деревянного треугольника: тот был самым что ни на есть настоящим — покрытым тонким слоем пустынной пыли, с едва ощутимой впадинкой в том месте, куда ставили палец. Словом, сомнений быть не могло, и от этого у Шестого начинала кружиться голова. До этих самых пор смерть бабушки была для Джи самым волнующим и болезненным событием, даже Голодные Игры не смогли оставить в его душе столь же глубокий отпечаток. Но вот теперь картина мира резко изменилась: покойники возрождаются в телах безумных девушек, похожих на средневековых ведьм, ночная темнота оказывается омерзительной черной субстанцией, извивающейся и клокочущей, притом, кажется, не всякий может увидеть ее. Походило на странную психоделическую сказку, а не на жизнь, пусть даже жизнь такого неудачника, как Джерард Уэй. Раньше, в детстве, он пытался как можно скорее заснуть, чтобы отрешиться от проблем реального мира. После смерти бабушки он мог надеяться не просто на забвение, а на некий знак от Хелены Ли Раш… А теперь нельзя было даже сказать наверняка, правда то или сон. Джи коротким движением сунул указатель уиджи в карман, воровато озираясь, будто совершил что-то постыдное, и затер накорябанное на земле поле для спиритического сеанса. «Сон, дурной сон, — повторял он про себя. — Вся моя жизнь — идиотский дурной сон. Когда-нибудь я проснусь, а пока…» А пока нужно было разобраться с Хеленой. Или с Хеленами, черт их разберет. Уэй приблизился к своей мирно спящей спутнице и замер: по ее щеке ползла жирная муха. Она была столь же отвратительной, сколько мясистой, и Джи вдруг подумал о том, что чертовски голоден: весь день ему было не до еды (которую все равно негде достать), а вот теперь какое-то чужое желание прихлопнуть и съесть муху укрепилось в его мозгу на несколько мгновений. Эти мгновения его занимала только бороздящая лицо Хелены жужжащая тварь, а потом, осознав, что еще секунду назад он не прочь был полакомиться насекомым, Уэй брезгливо поморщился: мухи всегда ассоциировались у него с нечистотами, были воплощением всей грязи мира… Он тряхнул головой. Ему не нравилось, что он отвлекается на посторонние мысли, но они словно ввинчивались в его рассудок извне, и он не мог контролировать их. А когда Джи снова посмотрел на Хелену Сорроу, никакой мухи близ нее не было и в помине. Померещилось? Уэю много чего мерещилось в последнее время. Сознание Джерарда толчками воспроизводило связные и бессвязные мысли, когда он склонился над спящей Хеленой. Кто она? Почему покойная бабушка на вопрос «Где ты?» указала на эту безумную девчонку? То, что покойные бабушки вообще не должны разговаривать со своими внуками, парня не заботило ни капли: он уже привык. А вот то, что Хелена Ли Раш может находиться в теле Хелены Сорроу, еще как будоражило его сознание. Перерождение? Дух бабушки, воплотившийся в новом теле? Едва ли, ведь Сорроу родилась куда раньше, чем умерла бабушка братьев Уэй. А мог ли призрак захватить сознание уже живущего человека? Это было бы жутко, но Джи не верил в это: если бабушка находилась в теле Хелены, то почему все эти годы и все те дни, что он пробыл в Капитолии и на арене, она говорила с ним и Майкосом посредством уиджи? Почему сейчас Сорроу не проснулась и не сказала ему: «Здравствуй, внучек»? Нет, здесь крылось что-то иное. Покойной Хелене Ли Раш зачем-то нужна была ее тезка из Восьмого дистрикта, страдающая каталепсией. И Джерард никак не мог понять, зачем. А может, Сорроу нужна была самому Джи, и бабушка подавала через нее знаки? Знаки, на которые он надеялся все эти годы, что ее не было с ним? Long ago Just like the hearse you die to get in again We are so far from you Живая Хелена рядом с Джи все так же мирно спала, понятия не имея о том, что в голове у ее случайного союзника. Что грезилось ей в ее странном недвижимом сне? И видела ли она что-то, впадая в свое оцепенение — летаргический сон, так напугавший Джерарда, когда он ворвался в спальню Восьмой в Тренировочном центре? Ему казалось, что такие сны были пророческими, но на самом деле… Была ли Сорроу ведьмой на самом деле? Он вдруг подумал, что это просто девчонка, страдающая необъяснимой болезнью, из-за которой ее могут похоронить заживо. Как знать, может, этой болезнью и объяснялись все ее странности? Но она видела нечто на дне обрыва, а Джерард был почти уверен, что оно не может быть творением человеческих рук. Но и сам Джи тоже видел его — значило ли это, что он прикоснулся к магии Хелены? Слишком много вопросов. Слишком много безумных, не имеющих ответа вопросов — куда проще было бы без них. Куда проще было бы провалиться в сон, который продлится недели, месяцы, годы — только чтобы ни о чем не думать. Отчего на арене нет мака, с сожалением думал Джи, укладываясь на голой земле рядом с Хеленой. «Если ты можешь быть хоть какой-то связующей нитью между мной и бабушкой, то…» Он не успел додумать. Он все-таки смертельно устал за этот тяжелый день, и сон — самый обычный, не летаргический сон — укрыл его свинцовым покрывалом. *** Солнце уже пару часов как поднялось над размытой линией горизонта, утопающего в пыли. Что это — песчаная буря, устроенная распорядителями? Джерард испытывал удивительное безразличие к тому, что может ему угрожать; загадка Хелены и того, на что она способна — вот, что действительно важно. Девушки уже не было рядом. Не зная, что и думать, Уэй рывком поднялся с земли и беспомощно завертел головой в поисках, надеясь, что это всё не было ловушкой и он не брошен умирать пред лицом неизвестной опасности. Пожалуй, он бы мог пережить предательство Рэя, Боба, смирился бы, если бы малыш-Фрэнки приставил нож к его глотке, но Хелена Сорроу… Она не имела права на предательство в глазах Джи. Не могла она. Будто бы кусочек его собственной души, который ни в коем случае не может быть испорчен червоточиной лжи и вероломства. Но ещё более странно он чувствовал себя теперь, когда этот самый кусочек необъяснимым образом исчез, затерялся где-то на просторах Арены. Как бы внимательно, чуть не до боли напрягая глаза, Уэй ни смотрел, он не видел ничего похожего на силуэт своей напарницы на многие мили вокруг. Может, её и в самом деле не было, а может, ветер играл с его зрением злую шутку, поднимая над землёй мельчайшие песчинки, золотисто-жёлтым туманом окутывающие всё вокруг, отчего очертания предметов, казалось, плыли и колыхались, будто под водой. Если долго смотреть на них, не отрывая глаз, к горлу подступало удушье, но вынырнуть хоть на мгновение и глотнуть свежего воздуха было нельзя, на свободу был лишь один путь — на планолёте, который являлся лишь для того, чтобы забрать безжизненные тела менее удачливых трибутов. В голове Джерарда вновь роились странные мысли: вот часть самой его личности затерялась где-то в пустыне, физически отделилась от него; ещё немного, и та странная связь, гораздо более глубокая, чем братское взаимопонимание с Майки, оборвётся, что будет тогда? Наверное, это похоже на смерть. Маленькую, даже, может, не совсем настоящую, но смерть. И если терять такие кусочки души раз за разом, останется лишь пустая оболочка, хранящая в себе воспоминания когда-то жившего и чувствовавшего Джерарда Уэя, но ничего больше. В жизни этого существа больше не будет смысла, и вряд ли кто-то пожалеет, если однажды его просто не станет. Именно это и происходит с большинством победителей Игр: они просто не могут больше терять, им нечего беречь и не из-за чего жертвовать собой. Они создают плоскую глянцевую картинку, нужную Капитолию, а на большее и не способны. В случае победы (тут Джерард невольно скривился в презрительной — по отношению к себе — полуулыбке) и с ним произойдёт то же самое. Уже ничто не будет таким, как раньше, и может, гораздо проще умереть, чтобы не отравлять хотя бы воспоминания. Это как возвращаться в места, где любил проводить время ребёнком: на месте самого лучшего убежища на дереве окажется тесное грязное дупло с трупиком птички внутри, река, где купался когда-то, на самом деле пахнет тем же, что и стоящий по соседству завод, и даже друзья из прошлого успели превратиться в медленно спивающиеся запуганные тени самих себя. Как бы то ни было, необходимо было найти Восьмую. Джерард не был уверен в этом, но, кажется, во сне он слышал хлопок, похожий на выстрел пушки. Быть может, он означал смерть Боба, Фрэнки или Рэя, или кого-то ещё из оставшихся трибутов, но на задворках сознания маячила мысль: что, если это Хелена Сорроу, последняя связь Джи не только с бабушкой, но и с домом? Нужно было найти её, пока девушку не забрал планолёт. Не без труда поднявшись на ноги (сон на холодной и жёсткой земле явно давал о себе знать, и юноша явственно ощутил себя дряхлым стариком), Уэй огляделся по сторонам. Он не был профи и не мог определить, в какую сторону могла уйти Хелена, не было ни следов на слежавшейся, словно каменной земле, давно не знавшей дождя, ни каких-то иных зацепок. Холодное чувство одиночества зародилось в сердце Джерарда, бывшее сперва крошечным ледяным комочком, оно росло, поднимаясь, и подступало к самому горлу, мешая дышать. Приступ паники, похожий на тот, что он испытал когда-то давно, барахтаясь в пруду недалеко от школы, охватил Уэя; в отчаянии он дёрнулся было, пытаясь как-то оторваться от этого ощущения, точно от него можно было уплыть. Из кармана куртки, едва слышно стукнувшись о землю, выпал указатель от уиджи. Парень рассеянно посмотрел себе под ноги: талисман лежал у самых ног и указывал в сторону каньона, где ещё недавно он стоял рядом с Хеленой, пытаясь постичь самую суть чего-то, скрытого на дне — сейчас всё это напоминало сон, и то, что несколько часов назад казалось совершенно ясным, теперь ускользало от него, песком просыпаясь сквозь пальцы. Несмотря на то, что Уэй не помнил точно, что именно открыл в том разговоре с Хеленой, найти девушку казалось ему едва ли не жизненно необходимым, и, поскольку других зацепок не было, парень подобрал с земли указатель, убрал его в карман, даже не стерев пыль, и зашагал в направлении, указанном деревянным остриём. Это было похоже на гипноз — едва ли Джерард отдавал себе отчёт в том, что делает. Мысли его были далеко. Впервые с того момента, как он покинул своих друзей, Джи задумался, как же они там. Жив ли Боб, не стало ли хуже Фрэнку, смог ли Рэй поддержать их присутствие духа, или все трое давно разбрелись по пустыне, приближаясь к верной гибели? Как ни странно, именно Джерард держал их вместе, хоть и готовился умереть как можно скорее, а потому даже не пытался заводить друзей. Он, в конце концов, был слабым истеричным наркоманом из Шестого, социофобом, получившим низший балл перед интервью. Больше похоже на потенциальную смертельную угрозу, а не на союзника! Тем не менее, Рэй в своей привычной дружелюбной манере попытался свести знакомство именно с ним, даже мрачноватый Боб не отказался от такой компании, а уж о Фрэнки и говорить нечего. Все эти ребята заслуживают того, чтобы жить, хотят жить, однако будто бы добровольно обрекают себя на страдания в таком обществе. Один подарок спонсоров чего стоит! Ведь наверняка музыкальные инструменты были издёвкой, адресованной именно поющему трибуту. Можно ещё понять, почему Хелена… Поток мыслей прервался, юноша замер у края каньона. На дне, там, где вчера извивались чернильного цвета щупальца, теперь не было ничего, кроме русла давно пересохлого ручья. А рядом с ним на красновато-рыжем песке отчётливо виднелось тело. Хелена не устояла на краю пропасти. Осознание пришло мгновенно: это произошло недавно, и тело вот-вот заберут с Арены. Джерард не мог позволить Хелене Сорроу исчезнуть из его жизни вот так, уйдя посреди ночи и не потрудившись проститься. Когда-то на похоронах своей бабушки Джи цепенел при самой мысли о том, что нужно быдет приблизиться к трупу, протестовал и упирался. Теперь смерть стала реальной, и то же, что заставило Уэя занять место брата на Играх, толкало его теперь к краю каньона, где виднелся пологий склон. Оскальзываясь и раздирая кожу на ладонях, он упорно спускался вниз. Кровь на руках смешивалась с рыжей пылью и въедалась в изодранную одежду, пальцы от постоянного напряжения чуть дрожали, но уже отказывались разгибаться, словно когти цепляясь за мельчайший уступ, лицо, в разводах пота и ржавого цвета грязи, исказилось в гримасе. Вряд ли капитолийцы с их любовью к рафинированному глянцевому миру способны всерьёз сопереживать этому довольно жалкому существу. Но Джерард спускался вниз, торопливо подыскивая новые точки опоры. Силы оставляли его. Последние метра три он, обмякший, просто проехал вниз, подняв клубы пыли, после чего замер на минуту, все так же распластавшись по земле. Все тело болело ещё сильнее, чем раньше, во рту пересохло, но надо было собраться с силами и сделать то, что задумал. Он заглянет в лицо Хелене, даже если сам упадёт замертво рядом с ней. Выдохнув, Джерард с усилием встал на четвереньки; рёбра болезненно отозвались. Поднялся на ноги. По правде говоря, сделать первый шаг в сторону темнеющего невдалеке тела Хелены было страшно, точно это была не Восьмая, а Хелена Ли Раш в деревянном гробу, и рядом стоит мать Джи, настойчиво требующая у сына подойти и попрощаться с ней. Гипнотическое воздействие прекратилось, и теперь Джерард должен был встретиться со своим страхом из прошлого самостоятельно. Интересно, Сорроу будет выглядеть так же жутко, как и бабушка, похожая на съёжившуюся фигурку из желтоватого воска? Или, может, падение с высоты исказило черты её лица? Каждый шаг отдавался ударом где-то в левом виске, отсчитывая мгновения перед неизбежным. Тук. Хелена лежит на спине, одну руку откинула в сторону, другая неестественно загнута за спину. Тук. Лицо повёрнуто к небу, но его почти не видно из-за спутанных чёрных прядей волос, которые, подобно живым змеям, оплетали его. Тук. На груди темнело влажное пятно: Джерард вспомнил, что под одеждой девушка прятала пластиковую бутылку с водой. Тук. Она совсем близко, можно было разглядеть чуть голубеющие под бледной кожей рук вены. Сердце заколотилось чаще, пока отдельные удары не слились в непрестанный гул. Мертва? Джи опустился на колени и дрожащими пальцами коснулся волос, скрывающих лицо девушки, и их, как на зло спутавшиеся и слипшиеся, оказалось не так просто убрать. Это было даже страшнее, чем в тот миг, когда до сигнала к началу Игр оставалась ровно секунда. Из-под черноты прядей на Джерарда стеклянными глазами посмотрело лицо, которое он не хотел видеть больше никогда: жёлтая кожа, испещрённая морщинами, по-старчески ввалившиеся глаза, тонкие поджатые губы, подкрашенные ярко-алой помадой, чтобы придать покойнице не столь отталкивающий вид. Несмотря на то, что Уэй долгое время ничего не ел, к горлу обжигающей волной подкатила тошнота: он не мог видеть бабушку ещё раз, и не важно, сколько ему лет. Это Майки не помнил ужаса первого столкновения со смертью, а потому вечно пытался найти пути к бабушке. И в этот раз старший брат спас его. Но не успел Джи избавиться от того, что всё ещё оставалось в его желудке, он бросил новый беглый взгляд на лицо покойницы, отчего ужас поутих. Это была просто Хелена из Восьмого, без алых роз в руках, без нелепого предсмертного марафета и глупой мишуры. Её глаза были открыты, но в них не было жизни — возможно, уже давно. Почему они не забрали её? Неужели хотят увидеть реакцию безумца из Шестого? Как она оказалась на дне каньона, сама ли шагнула за край? Джерард склонился над её лицом, уже не пугающим, точно Хелена могла дать ему ответ. Бледная кожа и бескровные губы, в самом уголке которых багровела совсем небольшая капелька крови — Уэй был готов признать, что смотрелась она там хорошо. Длинные ресницы слиплись, под глазами залегли тени — впрочем, они всегда были там, и даже на интервью стилисты не стали скрывать их под слоем тонального крема. Он наклонился ещё ниже, точно не мог поверить тому, что видит, хоть и не пытался дотронуться до кожи — уже наверняка остывшей. Можно подумать, она снова впала в летаргический сон… Ресницы взметнулись вверх, и Хелена шумно, надрывно вдохнула, испугав Джерарда до полусмерти. Он не успел ничего сказать ей, не успел задать ни единого вопроса и даже не обрадовался. Всё произошло слишком быстро. Одними губами, давясь каждым глотком воздуха, она сказала: — Вчетвером вы что-то можете… Вы и есть враг… Всё было так тихо, что Уэй даже не был уверен, что слышал это на самом деле. Хрип вырвался из груди Хелены. Несмотря на то, что девушка была ещё жива, она явно умирала. По её телу пробежала дрожь, и уже с усилием она выдавила из себя последнюю фразу: — Попрощайся за меня с Майки. На губах лопались пузырьки кровавой пены. Остекленевшие глаза Хелены закатились, едва она договорила последнее слово, и Джи оцепенело смотрел на неё, протянув перед собой руку, словно хотел запечатлеть момент, остановить его на недолгий срок. Добиться от девушки чего-то ещё. Прошло кратчайшее мгновение, в котором Джерард чувствовал себя насекомым, угодившим в вязкую каплю смолы, а потом оглушительный грохот заставил его испуганно дёрнуться и втянуть голову в плечи. Сердце заколотилось в каком-то рваном темпе, и Джи долго ещё затравленно озирался, смиряясь с тем, что это всего навсего ударила пушка, оповещая Панем о гибели Хелены Сорроу. Что-то надорвалось в нем, и всё напряжение, скопившееся в тщедушном теле за последнии дни, разом лопнуло, заставив Джерарда скрючиться на испещрённой трещинами сухой земле ущелья и уткнуться лицом в ладони. Его мелко трясло, словно в припадке, но слёз не было — хотя что-то влажное, липкое он всё же размазывал по своим щекам. Отняв руки от лица, он разглядел на них красновато-бурые пятна и осовело посмотрел на покойницу. Из-под её головы растекалась лужа крови, и в крови перепачканы были её волосы, а теперь и лицо — у лба, висков и на переносице, там, где Уэй пытался распутать попавшие ей в глаза пряди. При падении Хелена расшибла череп — интересно, как долго она пролежала так, пока он не явился здесь, чёртов спаситель?.. Хелена умерла во второй раз, и Джи не уверен был, что сейчас это была другая Хелена, девушка из Восьмого, а не бабушка Ли Раш. Во всяком случае, предсмертные слова принадлежали уж точно ей, если они, разумеется, не почудились обезумевшему от усталости, жажды и самого себя Джерарду. Воскресла в чужом теле, чтобы умереть ещё раз прямо у него на глазах — что ж, очевидно, в этом на голову поехавшем семействе никто не отличался чувством такта. Горькая усмешка исказила лицо Уэя: он сам выперся на арену, зная, как это будет выглядеть для Майки. «Посмотри, как я умру ради тебя». И чёрт бы побрал эти благие намерения — конечно, Хелена Ли Раш преследовала именно их. Джи попытался припомнить её слова: «Вчетвером… вы и есть враг». Он понятия не имел, что делать с этим, и был бесконечно зол на всех: бабушку, Хелену Сорроу, своё безвольное тело и на всё, что происходило здесь и сейчас. Глаза застилала пелена тумана, и Джи вдруг поймал себя на том, что пытается надрывным шёпотом позвать покойницу. Будто она могла услышать его — и уже неважно, которая из двоих Хелен ответила бы. Can you hear me? Are you near me? Can we pretend to leave and then We'll meet again… Боль потери — боль какого-то отрешённого предательства, которое она не должна была совершить, — мёртвая Хелена внушала Джерарду, лёжа совсем рядом, в луже горячей крови, и он думал о том, что мог бы отправиться следом, чтобы найти ответ. В преисподнюю, на тот свет, в катафалк, который довезёт до кладбища нарядно украшенный гроб. Разумеется, Хелена была виновата в случившемся, но что он мог исправить теперь?.. Разве что проститься — раз и навсегда, чтобы больше не вспоминать уже ни о безвременно ушедшей бабушке, ни о несчастной девушке из Дистрикта-8, которой участие в Голодных Играх (как, в конце концов, и большинству из них всех) стоило жизни. И Джи, обтерев руку о штаны, протянул её к лицу Хелены Сорроу, чтобы закрыть застывшие навечно глаза. С его губ, искривлённых в мучительной гримасе, долго ещё надрывом срывались слова, похожие на прощальную песню. — What's the worst that I can say? Things are better if I stay. So long and goodnight, so long and goodnigh…