Audio: Erin McCarley - Into the fire
Какая ирония, не правда ли: ведь обычно наибольшую боль причиняет не враг, не злопыхатель, а тот, кто только вчера обещал подарить тебе счастье. Олег Рой
POV Ashley Мое утро теперь начинается не с кофе и даже не с чая. Мое утро начинается с огромной волны нахлынувших воспоминаний предыдущих дней. Я открываю глаза, на секунду еще совсем не осознавая, какой мир меня теперь ждет. Но все очень быстро приходит на свои места. Те же стены, то же огромное окно, тот же, теперь выворачивающий меня наизнанку, запах. В этой комнате все на своих местах, включая меня, - девушку, потерявшую выход из лабиринта собственных мук и проблем. Зайдя в этот дом вчера, я была уверена, что свободна, что меня здесь ничего не держит, что я смогу выйти беспрепятственно, лишь собрав вещи и попрощавшись. Но все снова пошло не так.Вчера
— Ты никуда не пойдешь. — Зейн раздраженно и устрашающе уверенно смотрит в мои глаза, отчего все тело пробирает дрожь. Я не знаю, на что он способен, но по-прежнему до изнеможения сильно хочу бежать отсюда, поэтому не намерена слушаться его слов. — Нет, Эшли, — громко произносит Зейн, когда я срываюсь в сторону, чтобы сбежать. Я упрямо пытаюсь уйти от него, выйти из тупика, в который он меня поставил, но молодой человек лишь громче ударяет рукой о стену и еще ближе наклоняется ко мне, забирая последние сантиметры воздуха. — Ты меня не услышала? — его повелительный тон не сравнится с тем, что я привыкла слышать в этих стенах. И я снова дергаюсь в сторону, но это лишь больше злит моего противника. Зейн начинает прерывистее дышать, и я узнаю гнев, которого не видела так давно. Это безысходное положение, когда он не знает, как со мной справиться, не применяя силы. Еще совсем немного, и никакие моральные рамки его не удержат. — Отпусти меня, — мой голос звучит ровно и почти безразлично. Я ненавижу все, что сейчас находится вокруг меня. — Ты не понимаешь! — он отворачивается на пару секунд, и снова внимательно смотрит, будто все, что ему так трудно передать, на самом деле элементарно. — Чего я не понимаю, Зейн? — стараюсь держать себя в руках, но все нужное спокойствие иссякло еще в машине, испарилось в холодных слезах. — Того, что полгода моей жизни прошли впустую без особой на то причины?! Просто потому что мальчики любят играть?! Я его ненавижу! Понимаешь?! Ненавижу! — еще совсем немного, и я опущусь вниз по стене без малейшей возможности подняться. Голова слегка кружится. Это был последний крик из последних сил. — Я вас обоих ненавижу. — Ты нужна ему, — наши взгляды пересекаются на одно мгновение, и все мое сознание успевает замереть от услышанных колких режущих слов. — Слушай, ты не можешь сейчас уйти. Ты не можешь уйти от него, когда он в таком состоянии. Когда у него нет шанса удержать тебя, — Зейн встает ровно, давая мне возможность двигаться, но я не могу. Закрываю глаза. Не могу больше ничего слышать. Не хочу внимать эту ложь и жить ей, не хочу верить. Не должна быть здесь. Мне нужно бежать. — Эшли, — и его голос снова останавливает мои самые правильные мысли. — Он бы все сделал, чтобы ты осталась. Ты нужна ему. В широком пространстве повисает отчаянный вдох. Солнце все еще ярко светит в окно, часы размеренно тикают, раз за разом перескакивая с одной арабской цифры на другую. Я не дышу, не смотрю, не живу. Почему же я не могу уйти? Уйти сейчас же и не слышать этих фальшивых слов? Не слышать этой лжи? Что меня держит здесь, возле этой стены, которая впитала запах самого ненавистного мне человека и губит меня им уже который раз? — Я давно не видел его таким. Даже не знаю, черт… Уверенным в завтрашнем дне, что-ли? Строящим планы, следящим за временем и боящимся потратить его впустую. Видящим какие-то цели, понимаешь? Не играющим со своей жизнью, а живущим ей. Таким, каким он был, когда мы только познакомились. Тем Гарри, который еще чего-то хотел от жизни. Ты понимаешь, что с ним снова станет, если ты уйдешь?Сегодня
— Мистер Малик, вы будете чай или кофе? — миссис Хорвей ставит передо мной большую чашку зеленого чая, обращаясь к только что вошедшему на кухню мужчине. — Кофе, — сухим голосом произносит Зейн и садится напротив меня, как ни в чем не бывало оценивая мой внешний вид и состояние. — Доброе утро, — со скопившейся болью в голосе произношу я и делаю небольшой глоток чая, словно от него мне должно стать легче, и комок, застрявший в горле, чудесным образом растворится. Но последнее время все с такой невероятной скоростью трещит по швам, что никакой чай не залечит все новые и новые раны. Я думала, что не засну вчера, преследуемая жуткой болью во всем теле и пустым убивающем эхо в голове, но стоило мне прилечь на кровать, как крепкий сон поглотил все вокруг. Я надеялась разобраться в себе вчера до того, как засну, но не вышло, и все не разобранные ядовитые мысли прожигают изнутри сейчас. Меня использовали, выставляли на показ, как пустую куклу. Не заботясь о моей будущей жизни, бесцеремонно рушили настоящую. Издевались, насмехались, держали взаперти. И что теперь? Теперь я самовольно позволяю продолжать им это делать? Все куда проще… Мне казалось, в туче подлых и неприемлемых вещей, ужасных слов и потерянных минут, было то, что затеняло все плохое. Мне казалось, что меня любили… Мне казалось. Тот неоконченный месяц лета, переполненный сладкими ароматами и яркими воспоминаниями, был иллюзией, которая, свалившись в обрыв, превратилась в привычную грубость и замкнутый круг событий. Он добился, чего хотел, и все мгновенно прекратилось. Режиссер небрежно выкинул сценарий, постановщик распустил актеров, декорации были немедленно распроданы. Но мне казалось… Не зря говорят, что надежда — всегда последняя сила, способная удержать на плаву. — Доброе, — он накладывает в тарелку завтрак и мимолетно обводит взглядом тот уголок кухни, где миссис Хорвей готовит ему кофе, после чего кладет вилку в ожидании напитка и вновь смотрит на меня. — У тебя есть какие-то планы на сегодня? — Нет, — я не могу смотреть на него, поэтому топлю свой пустой взгляд в широкой чашке. Какие у меня могут быть планы, когда все друзья оказались вовсе не друзьями, сессия в университете закрыта, а из дома мне выходить без сопровождения, которым являлся Тодд, не разрешено. Я снова взаперти, снова в этой клетке, только теперь добровольно сделала шаг внутрь. — Ты должна правильно понять меня. Я не мог тебя отпустить, чтобы после терзать себя угрызениями совести, потому что не смог поддержать лучшего друга. Вот Гарри вернется, и вы решите с ним все вопросы. Я думаю, он отпустит тебя домой, если ты захочешь. Поэтому не надо надувать губки и обижаться, — Зейн кладет в рот кусочек оладьи и, жестикулируя, размахивает вилкой. На его лице ни капли обеспокоенности, как будто все это - привычный ход событий, повседневность, его каждодневная рутина. — Он должен вернуться уже сегодня вечером, так что потерпи. — Ладно, — наши взгляды пересекаются, и я снова смотрю на свой утренний недопитый чай. В мыслях проскальзывают первые недели моего пребывания здесь, и надежда на то, что он меня отпустит, тает с каждым мгновением. Не отпустит. Он из тех, кто не дает другим играть в свои куклы. — Сегодня надо съездить к Тодду в больницу, не хочешь присоединиться? Перед глазами замирает кадр, где Генри, мой любимый ботаник и недотрога, ранит сильного взрослого мужчину ножом. Я до сих пор смутно могу в это поверить… — Да, конечно, — я встаю из-за стола, чтобы поставить чашку в посудомойку, и направляюсь на второй этаж. Но стоит мне выйти из кухни, как звучит дверной звонок, что в этом доме бывает очень редко, поэтому я кричу миссис Хорвей, что сама открою, и иду открывать дверь. — Стайлс дома? — темноволосая невысокого роста девушка без приветствия, без приглашения, без капли совести входит в дом, небрежно осматривая меня с ног до головы.