Мотылёк

Рывок. Не хватает воздуха. Пытаюсь глубже вздохнуть и захлебываюсь кашлем. На периферии сознания мелькают какие-то люди. Кто-то кричит, ругается. Меня сгибает пополам в попытке усмирить легкие, но что-то мешает. Неудобно. Не так, как раньше. Что-то с животом. Он больше. Твёрже. Мышцы не слушаются. Не могу устоять на ногах, чувствую, что падаю обратно на кровать. Кто-то, кто еще не потерял остатки разума в этой какофонии звуков, додумывается надеть мне кислородную маску. Разом становится легче. Размытым пятном мелькают лица Гарри и мамы. Не успеваю удивиться тому, что они здесь делают, как теряю сознание. Следующее мое пробуждение в разы легче. Я мягко выныриваю из сознания и пытаюсь оглянуться. На улице, видимо, ночь, так как из окон ни лучика света, только далекие отблески фонарей. Что-то сбоку противно пиликает. На мониторе светятся мои показатели, лишний раз подтверждая, что я жива, и все, что со мной случилось - не сон. Это хорошо. Значит, все получилось. Это еще лучше. Непослушными руками пытаюсь ощупать живот, но получается какой-то театр абсурда – из-за дрожи в руках я просто не попадаю и больно ударяюсь об подлокотники койки. Как я через них первый раз перебралась, ума не приложу. Попытка убрать с лица маску тоже не увенчалась успехом – дрожь на грани судорог. Десять минут в полном раздражении от происходящего я сопела в маску, чувствуя, как от этого потеет нос, и хочется его почесать. Чувствую себя беременным сусликом. Очень нервным беременным сусликом. Такое ощущение, что я и мое тело между собой не знакомы. Когда дрожь немного унялась, мне удается все-таки убрать помеху на лице и чуть-чуть приподняться, меняя положение тела из лежачего в сидячее. Тошнота, головокружение, пот градом, но это того стоило. Вот, что значит почувствовать себя человеком. Немного успокоившись и подняв свою самооценку, осторожно спускаю руками сначала правую ногу, потом левую. Пиликающая сбоку дрянь напоминает о себе особенно высоким звуком, и я судорожно снимаю с себя проводки. Ноги, видимо, вспомнив свое предназначение, так не выделываются, как руки, облегчив задачу в разы. Скверное состояние организма никуда не делось, но подвинулось на второй план, так как стоило мне принять вертикально положение – неимоверно захотелось в туалет. Из-за кромешной тьмы носа собственного не вижу, и в попытке сделать первый шаг, сбиваю какую-то хрень. По-другому не скажешь. Я б сейчас всё так обозвала и свое самочувствие тоже, будь оно не ладно! На грохот сбегаются люди. Включенный свет заставляет болезненно зажмуриться. В глаза будто песка насыпали. Кто-то шибко юркий подхватывает меня за пояс и сажает обратно на кровать. От души проморгавшись, вижу возле себя маму, Аниту и незнакомую женщину. Видимо, та самая Ирина. Мама садится ко мне и, неуверенно обняв, спрашивает: - Как ты себя чувствуешь? – на что в ответ из моего горла вырывается только хрип. Подняв вверх большой палец, драматично его опускаю в направлении пола – одним жестов объясним свое отношение к нынешней ситуации и к жизни в целом. Анита на это только ехидно замечает, что жить я буду. Конечно, буду. Ирина наливает стакан воды и протягивает мне. Я боготворю эту женщину. - Что я пропустила? – немного сиплым голосом пытаюсь прояснить обстановку, так как уже понятно, что что-то пошло не по плану. Анита переминается с ноги на ногу. Если бы я ее не знала, то подумала б, что она смущена. Затравлено посмотрев на меня, с каким-то извращенным удовольствием выдает: - Все. Понятно. Это же я. Когда было, что бы у меня шло все, как надо. Гермиона, очнись. Жизнь говно и ты не лучше. - Точнее, пожалуйста. - Да ну тебя! Ты имеешь каких-то ненормальных родственников. Друзья, кстати, не лучше. Никто не поверил в твое исчезновение. Из меня вытрясли всю душу, пытаясь узнать, куда ты пропала, – немного подумав, довольно добавляет. - Но прокололась, в конечном счете, Ира. «Ира» резануло слух. Никогда не понимала, как славяне сокращают имена. Помню свое недоумение, когда узнала, что Александр – это Саша, а Игорь – Гарик. Разрыв шаблона, честно. Анита тем временем пускается в объяснения: - Гарри и твоя мама подняли всех на уши, меня чуть в тюрьму не посадили, – тут она так мило морщится, что я невольно улыбаюсь. Не пришлась по вкусу тюремная баланда. Хах! В двери входит вечно взлохмаченный друг и широко мне улыбается. Замечаю, что мое настроение неуемно ползет в гору. Приятно осознавать, что хоть мы и отдалились в последнее время, но дружба не исчезла. - Может еще и посадим, смотря, что Гермиона скажет. М-да, Гарри – это Гарри, и этим все сказано. Анита сжимает челюсть, сдерживая себя, чтобы не высунуть язык. Как дети, честное слово! Я кидаю суровый взгляд на друга. Мама, как девочка, только хихикает на это и крепче меня обнимает. Кладу голову на ее плечо, практически наваливаясь всем телом. Анита же опять пускается в россказни, бросая въедливые словесные выпады, когда ее перебивают. Становится понятно, что «жизнь - говно» - это я еще мягко выразилась. Наш план полетел к черту. Вот так просто. Родители и друзья вымотали Аниту, Анита вымотала Ирину, Ирина психанула и не заметила за собой слежки. Все это продолжалось два месяца. Потом все убедились, что «мир, слухами полнится». Об этом узнал Драко. Вставил люлей Аните. Сообщил об этом Блейзу, который тоже вставил люлей Аните. Аните вообще не повезло, скажу я вам. Потом мне дали понять, что мне мозговынос сделают еще круче. Ждут, пока я оправлюсь. Успокоили. Мама с непередаваемой гордостью на лице сообщила, что с ребенком все хорошо, развивается правильно и по срокам. Еще немного времени и можно будет узнать пол. Я от этого сдулась, как шарик. Так как за все время разговора о ребенке я даже не вспомнила. Умом понимаю, что другого ожидать и нельзя было, так как у других женщин беременность проходит на их глазах. Они не засыпают с плоским животом, а проснувшись, не обнаруживают, что на пятом месяце беременности. К этому надо привыкнуть. И это надо осознать. Я пока еще свое состояние не могу никак прокомментировать. Радует одно – токсикоз у меня прошел, по этому поводу можно выдохнуть. Мама, заметив мое состояние, уверила, что во всем поможет. Анита тоже что-то поддакнула, но так как у нее опыта в этой сфере не больше чем у меня, может, даже меньше, углубилась в собственные мысли и тихо спросила: - Я же буду крестной, правда? – и взгляд такой, что мне плакать захотелось. Что я и сделала. Гарри с беспомощным выражением на лице пошел дышать воздухом, пока мне утирали слёзы-сопли. Сходив наконец-таки в туалет, я опять завалилась спать. Не потому что я так этого хочу, мне просто надо все обдумать. Спокойно и наедине с самой собой. Мне страшно. Страшно рожать, страшно выяснять отношения, страшно смотреть в глаза Блейзу, потому что я знаю – он меня не простит. Я б сама себя не простила. Если посмотреть на свой поступок со стороны, становится понятно, что большей глупости я в жизни еще не совершала. Ужасно даже не то, как я выжила, а то, что своими действиями я отгородилась от всех родных. Приняла за них решение. Мне даже страшно представить, что было бы с отцом и мамой услышь они про мою лже-смерть. А Гарри и Рон? Мы с ними столько пережили… Ругались, мирились, но всегда по умолчанию выручали друг друга. И у нас никогда не было секретов таких масштабов. Каждый после войны выгребался из своего персонального Ада и незачем мне винить их в том, что они не заметили моего состояния. Я не хотела, чтобы это случилось. Вот это и не случилось. Но жизнь подкинула шанс на новых друзей, на новую жизнь – главное не профукать, а то я умею. Человек всегда боится неизведанного. Я не исключение. По законам магического мира Блейз имеет полное право отобрать у меня ребенка. Я даже пискнуть не успею. Как он поступит? Как отреагирует? Анита сказала, что он знает. И все. Глупо было надеяться, что он будет дежурить у моей палаты, но я почему-то чувствую разочарование, от того, что он дома, а я здесь. Нужны ли мы ему? Я и наш ребенок? Или он предпочтет забыть? А если и нужны, то в качестве кого? Я-то понимаю, сколько войн бы не прошло, но Блейз чистокровный наследник одной из древнейших ветвей волшебников. И мои шансы войти в эту семью равны нулю. Ну, ничего малыш, мы еще нашему папе покажем, что нас не на помойке нашли, и утереть нос какому-то высокородному выскочке уж точно сможем, пусть даже на мне вины в разы больше. Я беременна, мне можно если не все, то многое. И имела я его вместе с его мнением. Дни потекли размерено. Никто мозги мне не вправлял, помня о моем положении. Драко правда пытался, но Анита ему в двух словах объяснила, как он неправ. Пыталась у него выведать, почему Блейз не дал о себе знать до сих пор, но он отводит глаза и лепечет какую-то ерунду. Я уж обрадовалась, оказалось рано. Спустя две недели он дал о себе знать в письме, выразив поздравления о выздоровлении и пожелании увидеть меня на родной земле. Если читать между строк, то ясно, если я сейчас же не явлюсь обратно, то мне будет плохо. Очень. Как собиралась, помню смутно, но вот перелет я запомню, пожалуй, на всю жизнь. Колдомедик заявил, что для меня магические переносы крайне нежелательны. Вернусь обратно – из дома не выйду, клянусь. Меня перетрясло в самолете так, что я думала, рожу там, на борту. То, что этого не случилось – случайное стечение обстоятельств или чудо, не меньше. Даже маму Анита с Гарри подбросили. Меня одну, конечно, не пустили. Миротворцем вызвалась Ирина. Впервые у нас появилась возможность поближе познакомиться, но единственное, что у меня выходило – это цепляться за нее, как за спасательный круг. Уже в машине, по дороге домой, я спросила: - Ирина, а как вы связаны с Анитой? Простите мою бестактность, но на простую служанку вы не похожи. Женщина как-то грустно улыбнулась, видимо, тема довольно неловкая. - Я обязана ее матери жизнью. Я на это только кивнула, предположив, что разговор лучше свернуть, но она решила иначе. Может просто решила выговориться с чужим человеком в этом плане в разы проще. - Я ведь тоже родилась в семье маглов. Да-да, не удивляйтесь, Гермиона, мы в этом с вами похожи. Но это, пожалуй, единственное, что нас связывает. Знаете, у меня была прекрасная и любящая семья, о такой можно только мечтать. Но Рай не вечен, как и детство. Для меня оно закончилось 25 мая 1972 года. Скоро должен был быть мой день рождения, и я попросила у мамы в подарок куклу, как у Оли с восьмой квартиры. Я о ней год мечтала. Но мама отказала. У папы на работе были проблемы, понижение в должности. Помню, я так разозлилась. Мне стало так обидно за себя. Не за родителей, которые недоедают, чтобы я кушала все самое лучшее и всегда была в обновках. А за себя, понимаете Гермиона, за себя . . . Мне девять лет уже было, должна понимать, что планета не вокруг тебя одной крутится, но тогда, в те ранние года моего детства, мне казалось, что родители специально так делают. Что им на меня наплевать. Обычный юношеский максимализм, а вылился в трагедию. У ребенка магический дар проявляется стихийной магией. Вот и у меня он проявился единственный раз за девять лет, но компенсировав при этом мощью все прошлые года. Я их сожгла, Гермиона. Я сожгла собственных родителей. Заживо. Огонь обрушился и на соседние квартиры, унося за собой жизни ни в чем неповинных людей. Из груд обломков и обители смерти я вышла, даже не поранившись. Локон к локону, складочка к складочке. То, что я выжила, назвали чудом. Смешно, правда? Ненависть и жалость к себе утихла, и я, наконец,,смогла осознать то, что совершила. Детский ум гибок, неясен, но он умеет спасать. Я просто забыла. Точнее заставила себя не вспоминать. Просто представила, что родители в отпуске, а интернат – это лагерь. Они скоро приедут и заберут. Но они не приехали. Через год случайная встреча свела меня со Стефанией. Умной, красивой, богатой. Я восхищалась. Случайное знакомство спустя год переросло в крепкую дружбу, несмотря на то, что Стеф была на пять лет старше. Как она говорила, ей всегда хотелось младшую сестричку. И я ею стала. Я стала тенью, обожателем, поклонником. Она училась в Дурмстранге, из-за чего мы редко виделись, но наши встречи всегда были переполнены теплотой и любовью. Во время одной из таких редких свиданий она призналась мне, что это за школа и кто она такая. Мне, тринадцатилетнему ребенку, это казалось сказкой, ожившей со страниц книги. Тогда проснулась ревность – зачем ей я, какой-то уродец без гроша в кармане, да еще и младше нее. История повторилась. В пылу моих высказываний и ее оправданий я подожгла ее. Мне повезло. Нам повезло. Она была умелой волшебницей, хоть и юной. Смогла спастись. Пришло понимание нашей схожести. Вернулись воспоминания. Гермиона, это было так трудно. Я была готова убить себя, но рядом незримой тенью шла Стеф и оберегала меня, как ангел-хранитель. Я обязана ей многим. Именно она и ее мама ссорились с магическим попечительским советом за мое существование. Об учебе в Дурмстранге не могло быть и речи: возраст приема уже прошел, и статус крови не позволял. Да и девушки были довольно редкими жительницами в этой школе, предпочитая домашнее обучение. На это все нужны были деньги, которых у меня не было. - Но ты же не одна на весь континент с такой ситуацией, наверняка можно было что-то сделать. Ирина на это только зло усмехнулась и с надрывом объяснила: - А они и делали. Такие дети, как я, до пятнадцати даже не доживают, разрушая себя магией, которая хлещет и в большинстве случаев не находит выхода. Нас, как отребья, бросали на произвол судьбы. Мы самоуничтожались. Вот так просто. И менять в моем положении уже ничего нельзя было. К тому времени, когда правительство магии оставило меня в покое, мое магическое ядро полностью сформировалось. Палочка и посох для меня были деревяшками без конкретного предназначения, а тело стало страшным оружием, которое я не контролировала. - Но разве нельзя было перевести тебя хотя бы к нам? У нас в Хогвартсе нет такого предвзятого отношения, ты же была ребенком. - Ты не понимаешь Гермиона, было поздно. В то время я уже не мечтала овладеть силой, а готовилась к смерти. - Но тогда как ты выжила? По ее лицу маленькими росинками катились слезы. Кулаки то и дело сжимали и разжимали руль. - Стефания. Она для меня была всем, но тогда, в те страшные времена моей жизни, она стала Богом. Наняла лучших легилиментов, врачей, просто сидела со мной рядом, держа за руку. Занималась со мной медитацией, и постепенно этот пожар в груди утихал, смиряясь под таким напором. Я окинула ее новым взглядом, это что же выходит, она сквиб? - Нет, магия не исчезла, - ответила женщина на немой вопрос. – Она всегда рядом. Просто приобрела другой оттенок. Нашла иной выход. Я никогда об этом не рассказывала в виду опасности для себя, но Анита уверила, что вы будете молчать. Я только кивнула на это, соглашаясь. Не трудно догадаться, как опасна такая информация в корыстных руках. Эта женщина пережила многое, но она является живым доказательством того, что стихийной магией можно руководить. Без палочки, без заклинаний творить волшебство. Это новый виток истории. Эта новая ступень эволюции волшебника. Это страшно, это опасно, но от этого не менее прекрасно. За разговором я и не заметила, как мы подъехали к моему дому. Не терпится увидеть отца, который остался смотреть за клиникой в отсутствие мамы. Тепло попрощавшись с Ириной, я направилась домой. Родные стены лечат, вселяют уверенность, дарят надежду. Я рада вернуться.