Клейменные

«Этот мир еще способен удивлять». - Единственное, что приходит тебе в голову, когда ты сидишь напротив своего безымянного спасителя. Сидишь в его одежде. Сидишь и поедаешь завтрак, приготовленный им же. Незамысловатый. И все же, для тебя. - Как тебя зовут? – Он сам нарушает молчание. Сам делает первый ход. Расстановка фигур и сил. Как в шахматной партии. Интересно, к чему приведет ее исход. - Судзуки. – Когда тебе в последний раз задавали подобный вопрос? Глупо вспоминать. Не нужно вспоминать. Лучше не вспоминать. Легче… - А имя у господина Судзуки есть? Или мне придумать его самому. – И в его глазах мелькает интерес. Интерес, а еще жизнь. Всего лишь хрупкий отблеск. На толику секунды. И тебе кажется, что лучи солнца, врывающиеся из окна за его спиной, вторят этому отблеску. Так же задорно. Тебе лишь кажется. - Акира. Меня зовут Акира. – И ты не знаешь, что испытываешь в этот момент. От того, что назвался кому-то. Просто назвал свое имя. Банальность. Формальная пустышка. Но отчего-то так приятно. Думать, что кто-то будет помнить и знать, даже если завтра все закончится. Водоворот твоей так называемой жизни остановится. Исчезнет без своей центробежной силы. Исчезнет, когда месть осуществится. Нет, не месть. Просто возвращаешь должок. Для мести нужно чувствовать хотя бы что-то. - Акира Судзуки. – Пробует его на вкус. Не спеша смакует. И тебе кажется, что в его устах оно тает. Тает, как блики света в его волосах, создавая едва заметный ореол по контуру стройной фигуры. И невольно ты вспоминаешь вчерашние крылья, и по чьей-то злой шутке они вновь мерещатся тебе. Мерещатся ли? – Ну и? Ты уже готов? – Забавный вопрос. Зацепившись за него, возвращаешься к реальности. - Готов к чему? – Ты действительно не знаешь, о чем он. Слишком много странностей на секунду ожидания. Слишком много вопросов на один готовый ответ. Да и ответов-то пока еще нет. Ни одного. - Ты не знаешь? – Неверие. Он пытается понять, шутишь ли ты или водишь его за нос. Его глаза изучают тебя… оголенную грудь. Отказался от футболки, когда он предлагал тебе одежду. Не любитель, да и скрывать уже незачем. Он знает, кто ты. Просто. Как дважды два – четыре. – Странно, такое я вижу впервые. – А ты молчишь. Молчишь и ждешь, что будет дальше. – Ты хоть знаешь собственный цикл? Чувствуешь его, нет? – Он что-то говорит, и, вроде, говорит на доступном тебе языке, но ты не в силах поймать смысл этих причудливых слов. Ноль. Для тебя слова равны нулю… уже давно. - Впервые вижу такого «новорожденного». – Ему интересно. Ты до безумия ему интересен. - Нет, ну, правда, скажи, что ты так шутишь. Решил подурачиться перед убийством, нет? – Чувствуешь себя не в своей тарелке. Ты явно что-то упустил в своей жизни после жизни. В своей попытке вернуть. Вернуть хоть что-то. - Ну, тогда объясни мне, раз ты такой просвещенный. И что еще за «новорожденный»? – Пацифист от Бога. Даже немного смешно. Ты взрастил в себе эту сущность. Еще там. Внизу, когда с тебя сдирали кожу, а затем окунали в кипящее железо. Нет, не в котле. В аду нет котлов. Лишь реки кипящего железа. Бесчисленные. Да, тебе плевать почти на все. Огрубел от той боли, что испытывал, когда эпидермис вырастал заново. Пленка за пленкой. Агония за агонией. Поэтому в твоем голосе почти отсутствуют эмоции. Поэтому он так жаждет раскусить тебя. - «Новорожденный» от «рожденный заново». Естественно, в облике демона. Человеческого после ада остается мало. – Он немного жестикулирует во время объяснений. Легко и ненавязчиво, словно говорит о погоде. Будто ничего особенного. Совсем. А подозрений все больше. Тебя настораживает множество мелочей. Мелочи, но вкупе… Он нашел тебя не случайно? Определенно нет. Он такой же? Да. И поэтому обходится без формальностей в общении? Скорее всего. Зачем они мертвым? А еще его запах. Запах того, кто стоит выше. На ступень, две, три… Сложно определить. - А кто он такой, ты знаешь? – Он понимает, что ты не особо словоохотлив, поэтому ведет свой монолог дальше. Его пальцы прикасаются к татуировке на левой груди. Прямо над соском. Белый лев. Полупрозрачный, отливающий сталью. Такой гордый. – Слегка одергиваешь его руку. Интуитивно, на уровне рефлексов. Слишком интимно - прикосновение к изображению хищника. – Так знаешь или нет? – Он вновь предпринимает попытку прикоснуться к твоей татуировке. Игнорирует твои действия. И во второй раз ты позволяешь, не зная, почему. Лишь чуть вздрагиваешь, когда пальцы начинают ласкать глаза рисунка. Столь холодные, столь прекрасные. Он тянется к нему через весь стол, а на его губах играет улыбка. Легкая, блаженная. Улыбка больного. И почему-то ты думаешь, что он прикасается не к ней. А к твоей душе, той, что почти на издохе. За последней чертой, откуда нет возврата. - Мой хранитель - снежный лев. Он появился, когда я вернулся из ада. Впрочем, как и ты. – Ты наблюдаешь за его макушкой. Все это время он почти не смотрел на тебя, только на льва. Только на него. - И да, и нет. – Он поднимает взгляд на тебя и немного отстраняется, забирая с собой возможность ощущать касания тепла. – Я так же, как и ты, вернулся из ада. В этом ты прав. – Наклоняет голову набок, а взгляд устремлен за тебя, поверх твоего плеча. Туда, куда не заглянуть никому, кроме его обладателя. Такой бесцельный, почти иллюзорный. – Но лев не твой хранитель. – Он вновь возвращается к тебе. Из шаткого забытья. - В этом ты ошибся. Ты вообще слушал, когда страж тебя инструктировал? - Страж? – Первая эмоция за весь диалог. Позволил ей проскочить. И его реакция не заставила себя ждать. - О, боже. – Усмехаешься на его реплику. Злобно. Бог давно забыл о таких, как вы. Стер из картотеки мира. – Черт, Судзуки, черт. – У твоего спасителя вид… Тот еще видок. Наверное, так выглядят люди, пытающиеся общаться с даунами. - Заканчивай ругаться и объясни все по-нормальному. – Ты уже ничего не понимаешь. Зачем сидишь здесь? Зачем его слушаешь? Зачем разводишь демагогию, зачем вообще подпускаешь кого-то так близко к себе? После Него ты отказался… ты добровольно отказался от этой роскоши. - Заканчивай тормозить. Черт – это черт, а не ругательство. Верховный страж, охраняющий проход из ада в мир живых. Теперь ясно? – Медленно киваешь. Киваешь и припоминаешь, что был там внизу кто-то, смутно похожий на черта. И, вроде бы, у него были рога, хвост и копыта. - Кажется, я не дослушал его. – Бубнишь совсем тихо. И эта реплика обескураживает твоего собеседника. Он не знает, как реагировать на тебя. Такой, как ты, впервые на его веку. – Мне было не до него. – Да неужели, ты пытаешься оправдаться? Но перед кем? Перед ним. С чего бы? Чувствуешь его превосходство. Зверь в тебе ощущает это. Всеми фибрами порочной натуры. - Так вот, Акира Судзуки, если бы ты слушал, то знал бы, что лев – не твой хранитель, а оплот. Защита твоей души. – Слушаешь молча, не перебиваешь. Что-то твердит тебе, что лучше бы ты оставался в аду. Оставался там и продолжал выть на свою никчемную жизнь. Только вот ты не остался. Не смог. - Если бы ты слушал, то знал бы, что твой лев – просто оболочка, кокон, хранящий твою душу в течение цикла. Сам лев – лишь тело. Просто случайный выбор, когда совпадает момент твоего выхода из ада и момент смерти какого-либо хищника из семейства кошачьих. Ты понимаешь, к чему я веду? – Он размеренно помешивает свой остывший чай, а ты бездумно сверлишь свой недоеденный завтрак. Аппетит пропал. И что-то шепчет, что все на самом деле в сотни раз сложнее, нежели ты представлял. И что-то вторит, что цена гораздо выше, нежели ты готов заплатить. Был готов. - Акира? – Ты не поднимаешь глаз. Но чувствуешь его взгляд, как он скользит по твоей сгорбленной фигуре. Беспокоится? Да это смешно. - Продолжай. – Немного хрипло, немного нервно и чуть безысходно. Ты и вправду легковерный. Всегда таким был. Даже теперь. Он выдыхает. С грустью. В ответ на твою реплику, но продолжает. - Как я и сказал, лев всего лишь тело. Но лишь до того момента, когда происходит слияние. После твой хищник – якорь и щит для твоей души. Мда, щит. – И ты видишь его горькую усмешку. И холод… склизкий холод бежит по затылку, а за ним осознание. Только теперь ты в полной мере осознаешь, что творишь. Оно приходит следом, будоража кожу, неся с собой предчувствие. Плохое предчувствие. – Когда срок цикла иссякнет, оболочка поглотит твою душу. Сожрет, как гиены жрут падаль. И поверь мне, будет в сотни раз больнее, нежели было в момент твоей смерти или в аду. Ты изучаешь каждую черту его лица. Внимательно, вдумчиво, что-то решая для себя. Нет, ты не будешь устраивать панику. Закатывать истерику. Ты уже сделал выбор. Все - в обмен на шанс убить. Хотя твое предназначение состоит в ином. В голове смутно мелькают слова стража. Такие расплывчатые. - Ну, может, все не так уж и плохо. Вдруг я умер тихой смертью? – Пытаешься отшутиться. Ирония. Знаешь, она спасает. Всегда. Даже, когда спасать уже нечего. - Тихой? Возможно, но не безболезненной. — В его глазах мелькает понимание. Он тоже был таким. Отчаянным. Ты в этом уверен. Без веской причины, по наитию. - Почему? – Ты улыбаешься. Сам не знаешь, в чем причина. Просто хочется ему улыбнуться. Здесь и сейчас. - «Грешникам не дана тихая смерть». Так Он говорил. – Отводит глаза. Его тон… тон голоса дрожит. На долю. Всего на такт. Но тебе достаточно, чтобы распознать страх. Но вот какой? - Кто это Он? – Ты наклоняешься вперед, опаляя его лицо дыханием, столь жарким, что оппонент немного жмурится… от удовольствия? Тепло. Его дефицит в душе твоего ангела. Почему-то ты решил, что будешь называть его ангелом. Только про себя. - Сатана, Акира, Сатана. А кто еще, по-твоему, мог выпустить тебя из ада, разрешил пройти в мир людей? Только он. Хотя он предпочитает называть себя Руки. Есть две вещи, которые он любит в мире смертных: это имя и кошки. Забавно, не считаешь? – Он слегка пожимает плечами. А тебе почему-то нравится. Безумно нравится, как он это делает. - И поэтому… - не заканчиваешь фразу, лишь указываешь на метку. - Не поверишь, но да. – Он улыбается тебе. Странно. Сама ситуация. А еще странно то, что он знает о Люцифере столь интересные факты. - А твоя? – Нашел время интересоваться, но тебе жути хочется узнать, где его клеймо. Конченый пацифист. - Хочешь увидеть? А мне казалось, что вчера ночью ты увидел все и даже больше. – В его глазах загорается не огонь и даже не желание. Инстинкт. Животный и неконтролируемый. И ты внемлешь ему. Ощущаешь ауру разврата и похоти, нечеловеческой. С привкусом копоти. - Вчера я был поглощен несколько иными видами. – Пошлость. Откровенная. Звучит в твоем естестве. Тебя настораживает, что ее голос сильнее твоего собственного. Тебе нравится, насколько она сейчас запретна и несдержанна. Он ничего не говорит в ответ. Просто встает и выходит из-за стола, слегка поднимая майку и чуть стягивая домашние штаны. Обнажает. Чуть ниже тазобедренной кости. Пума. Отчетливее, нежели у тебя, но не менее прекрасная, не менее грешная. Не проходит и минуты. Идешь к нему. Идешь походкой хищника, не отводя взгляда. Твоя добыча. А он не шелохнется. Ни малейшей попытки сопротивления. И несчастный завтрак давно позабыт. Еда, вода кислород… Зачем? Когда просыпается голод. Совершенно иной. Голод демона. Он стягивает ваши запястья тугими кольцами. Приказывает переплести пальцы. Подчиняет, заставляя прикоснуться ладонью к его татуировке. И окончательно звереет, когда он стонет, чуть прогибаясь в спине. Стонет от простого прикосновения к коже. Ты ведешь рукой ниже. Туда, где еще интимнее. Туда, где он еще чувствительнее. Проводишь, ловя его удушливые выдохи. Глотаешь их, не позволяя проскочить ни единому. Лишь изредка касаешься губ. Властвуешь над его телом. Властвуешь, в то время как разум начинает осознавать, что над собой ты уже не властен. Он что-то с тобой сделал. И добыча здесь ты. *** - Ты только посмотри на себя. – Раздается в темном переулке, в богом забытом уголке улицы. И грани мироздания трещат. На уровне души, биоритма жизни. Трепещут перед ним, как трепетали многие века до этого. А ты истекаешь кровью. Акира сильно тебя потрепал. Ты не веришь в то, что видишь. Не веришь в то, что кирпичная стена тает. Тает, подобно воску. Теряет форму и былую прочность. Стекает бесформенной массой. Без лишенного сопротивления пропускает его. - Ну что за убожество? Нужно было выбирать внимательней. – Ты пытаешься сконцентрироваться. Не исчезнуть, не забыться… не забыть себя. Первое, что ты видишь - рога. Рога, объятые огнем… черным. Иссиня черное пламя обрамляет их, на пару выступая из камня. Совсем близко. - Неужели мой посланник настолько слаб, что не выдержал легкой взбучки от «новорожденного»? – Он прекрасен в своем естестве. Ужасен в своей сущности. Уродлив в собственном грехе. - Здравствуй, Руки. – Ты бы рад склонить голову, как положено. Но затылок совсем онемел. Ты был бы рад? Да уж. В аду заставят радоваться и не такому. Выучат, выдрессируют. Сдерут личину смертного, перекуют по своему образу и подобию только для того, чтобы потом повторить все опять. В бесконечном сумасшествии, разумнее которого на самом деле ничего нет. - Мне казалось, в тебе больше потенциала. – Он зависает в воздухе. Не касается земли. Слишком грязная. Для него она отвратительна. Для него мир живых – истинный грех. Люди, а не он. – Видимо, сказывается мой возраст, раз я так промахнулся. Тысячи лет – это тебе не шутка. – А ты смотришь на него и думаешь, как может вот так вот сочетаться пламя, что темнее черного, и невинный, почти белоснежный цвет волос. Забавно, ты думаешь о подобном, когда тело практически истерит от боли. Мясо. Оголенное мясо с проступающими ребрами. Если бы не опора в качестве стены, ты бы не смог удержать равновесие. Какое к черту равновесие, когда больно даже от соприкосновения разорванной плоти с воздухом? Тебе кажется, что он жалит. И ты весь в огне, прямо как он. С одной лишь разницей. Его глаза полностью потонули во тьме, и лишь золотистая радужка служит маленьким контрастом. Разбавляют бушующую бездну в них. - Как жаль, что нельзя забрать тебя прямо сейчас. Так сказать, замена игрока. – Он говорит так, будто это нечто обыденное. А внутри тебя истерия? Увы и ах, но нет. Немо - абсолютно все твое существо. Внутри тебя беззвучие. Потому что от его слов в ужасе застывает все. Даже остатки твоей и без того скудной души. – Жалкие правила. Нужно их пересмотреть. Вы так не считаете? – Он возводит глаза к небу и ухмыляется. Если это можно так назвать. На его лице беснуются все пороки человечества, все оттенки грехопадения, самых отвратительных чувств, что когда-либо видел мир. Адский калейдоскоп. Его привет небесам. - Ну, так что мы с тобой будем делать? – Он наклоняется к тебе. Почти вплотную. Наклоняется и рассматривает царапины. О нет, не царапины. Борозды. Въедливые, глубокие. И ты чувствуешь себя консервной банкой. Вскрытой консервной банкой. Чье наполнение медленно вытекает. Ты все чувствуешь. Кокон будет держать до последнего. Гораздо дольше, нежели тело простого смертного. – Оставим умирать здесь? Знаешь, я люблю смотреть на смерть. Это, я бы сказал, самая поэтичная вещь в этом гнилом мирке. Жаль, что умираешь только ты. Мне больше нравится смотреть на массовую смерть. Знаешь, когда люди умирают от землетрясений, наводнений…или что-то в этом роде. – Он выдыхает тебе в лицо. Его лик полупрозрачен. Но сажа и искры пламени, вырывающиеся из его рта, вполне реальны. - Знаешь, это как сидеть в первом ряду и наблюдать спектакль. Лучший в своем роде. Неповторимый. – Ты хочешь что-то возразить, пытаешься. Но вместо слов исторгаешь кровь. Рубиновая. Сочетается с наступающим рассветом на небесном куполе. Тебя начинает трясти, тело на пределе. Кокон начинает вылупляться. – Но особое удовольствие мне доставляют террористы-смертники. – Ему наплевать на тебя и твое состояние. Не замечает его. - Знаешь, они мои любимчики. Некоторых из них я даже обращаю в демонов. Особо понравившихся. Ведь это ни с чем несравнимое удовольствие - наблюдать самые темные чувства, желания, стремления на лице смертника в тот момент, когда он нажимает на детонатор. – Он говорит об этом с таким воодушевлением. Нет сомнений. Твой господин способен говорить о низменном вечно. Но у тебя нет вечности. Ты чувствуешь, как кокон раскрывает створки внутри тебя. Начинается. Непреодолимая тяга. Тебя засасывает. Выворачивает наизнанку вместе с внутренностями. Хрипишь. Истошно. Как хрипят звери. Загнанные. Все в пене, безумно боящиеся смерти. До дикого страха и уродливо выпученных глаз. - Что? Уже? Как быстро, а я хотел поговорить с тобой еще. Жаль. Ладно, тогда ближе к делу. – Ты не успеваешь понять, что произошло. Секунда, и его рука пронзает твою грудную клетку, ломает ребра, разрывает и без того потрепанные волокна. Доводит до грани нервную систему. И в этот миг тебе кажется, что даже свет состоит из боли. Раскаленной добела боли. И чем она больше, тем ярче свет. – Я бы не отказался посмотреть на твою смерть. Смерть клейменного - эффектное зрелище. Уж поверь мне. Конечно, не такое эффектное, как массовое убийство, но все же. – Он сжимает твое сердце. И оно леденеет. Вопреки адскому жару его руки, запредельному. Его нет. И дыхания нет. Ты ничего не чувствуешь. Лишь приступы боли. Нитевидные импульсивные, хаотические, беснующиеся. Тебе кажется, что ты не переживешь. Сломаешься, и кожа покроется трещинками. Лопнет от неимоверной нагрузки. Физической и моральной. – Терпи. На то, чтобы свернуть кокон, нужно время. – Ни единой эмоции в его голосе. Ни единой нотки сочувствия. Хотя бы мизерной. Ему все равно. Наверняка не впервой. Ты глотаешь пламя, что окутало тебя плотным ореолом. Его пламя. За считанные секунды оно сползло с его рогов. Охватило вас обоих в своей неистовой пляске. Брешь в стихии спящего города. Ты глотаешь его с удвоенной частотой, когда он приподнимает тебя над землей. Сжимает комок мышц сильнее. Он решил его раздавить? У него почти получилось. Ты не чувствуешь сердца. Сейчас все, что есть - его рука в тебе. Заместо маленького двигателя плоти. Его рука сейчас - твоя жизнь. Прожженная чернью и смрадом небытия. Спасает тебя, скручивая кокон. Ощущаешь это. Как створки становятся все меньше и меньше, пока окончательно не захлопываются. Неизвестно, надолго ли. - Так-то лучше. - Он бросает тебя. Точнее, отбрасывает с отвращением и пренебрежением. – Кокон тебя не побеспокоит. Пока. Так что исцеление ран – вопрос времени. Час или два, и будешь как новенький. – Со снисхождением наблюдает, как ты в изломанной позе, распластавшись на асфальте, изрыгаешь новую порцию алой жидкости. Чуть меньше, чем предыдущая. – Интересно, откуда в тебе столько крови? Не думал, что ее может быть так много в теле живого. – Ему любопытно. Азарт экспериментатора и мучителя. Еще бы, его призвание. – Подай знак, что осознаешь, о чем я тут треплюсь. – И ты киваешь. Едва-едва, царапая ногтями асфальт. Больно. Тебе так больно. - Ну, вот и отличненько. Тогда довольно прелюдий. Перейдем к главному. – Он вцепляется в твои волосы. Заставляет посмотреть на себя. Грубо. Как с тряпкой. Его когти… ты ощущаешь их даже в мозгу. В самом центре. – Запомни, Широяма. Я не потерплю подобного промаха. Мне нужен Уке Ютака. Верни мне его, во что бы то ни стало. - Как? – Твой хрип сквозь едва приоткрытые губы. Слов почти не различить. Пытаешься сфокусировать взгляд на нем. Но глаза не слушаются. Закатываются по своей прихоти. Сломанная кукла. - Как? Все просто. – Он понял. Для него все это лишь обыденность, не более. Не ты первый, не ты последний. Его марионетка. – Я дам тебе знание. А ты с помощью этого знания добудешь себе силу и шанс вернуть моего Ютаку. Согласен? – Не киваешь. Даже не шелохнешься. Лишь медленно прикрываешь глаза в немом повиновении и абсолютном согласии. Твой господин. - Умничка. – Он доволен. А дальше… Дальше его хватка на твоей шее. Рывок. Ближе к себе. И жалящие губы накрывают твои. Изумление, когда его язык врывается в твой рот. Непомерно длинный. Ужас, когда за ним в тебя врывается тьма. Та, о существовании которой ты и не подозревал. И жажда, когда ты понимаешь, какое это наслаждение. Ощущать его мощь в себе. Задыхаться в нем, растворяться в его прихоти. Подчиняться полностью и бесповоротно. Ты тянешь руки. Тяжело. И все же, ты обвиваешь его шею, и он отвечает. Отвечает довольным оскалом, тонущем в ненасытном поцелуе. Отвечает, притягивая одной рукой к себе с такой легкостью, еще ближе, вплотную. Кто бы мог подумать, что тьма может быть столь упоительной в своей красоте.