Our Diabolikal Rapture

Я — негорящий свет, объятый мраком...

      Розы. Юи ненавидела эти цветы больше всего на свете: такие же слабые, беззащитные в грубых, не знающих пощады, руках. Она ночами напролет могла до боли в костяшках, до кровавых бороздок в ладонях мять мягкие бархатные лепестки, тихо плача навзрыд в подушку. Но у цветка была хоть какая-то защита — шипы, острые, как клыки вампира, и не менее опасные. Девушка завидовала розам, которые могли хоть как-то постоять за себя, ведь у нее не было и такой возможности. Ненависть, злость, зависть — всю квинтэссенцию чувств, находящихся за гранью понятия "добро", здесь она могла испытывать лишь к этим бездушным цветам.       Угрюмый северный ветер сбил все лепестки с алого бутона, закружившиеся в сочном круговороте красок. Они как будто танцевали в воздухе, попадая точно в такт доносящегося издалека манящего меланхоличного вальса. Сладостная и тягучая, как мед, мелодия ласкала слух и с каждой секундой уносила девушку все дальше от этого погрязшего в разврате места. Лайто. Он был первым, кто ассоциировался в мыслях блондинки с этим словом, и последним, от кого можно было ожидать такой игры: проникновенной, надрывной, чарующей. Эта музыка завлекала, тянула к себе, как магнитом, заставляя отбросить в сторону все страхи и предубеждения.       — Лайто? — ее хрупкий силуэт в нерешительности застыл в дверном проеме, боясь лишний раз потревожить того, кто на ее глазах создавал настоящее волшебство. Само его имя, мелодичное и звонкое, как трель соловья, как журчание воды в роднике… Миндалевидные глаза-изумруды полуприкрыты в томительной неге, мыслями он сейчас не здесь, а где-то далеко, в ином, доступном лишь ему мире. Клавиши протяжно плачут под умелыми сильными пальцами, ноты плавно сменяют друг друга и оставляют лишь короткое эхо в воздухе как напоминание о себе. Внезапно раздавшийся диссонанс резко ударил по слуху, утратившему бдительность; последний, заключительный аккорд жалобно простонал и растворился в густом и душном воздухе.       — Мм, это ты, сучечка, — проворковал вампир, небрежно поправляя растрепанные рыжие волосы и косо поглядывая на гостью. Все тот же взгляд, полный немой насмешки и издевки, от которого сердце проваливалось куда-то вниз и пропускало один удар за другим, все та же кривая усмешка на тонких губах, из-за которой земля уходила из-под ног. — Неужели соскучилась? Я рад, что ты сама пришла ко мне, проходи.       Юи шла навстречу соблазнителю медленно, с трудом передвигая будто налитыми свинцом ногами, и бесшумно, как крадущийся к добыче тигр, но не она была в этой игре хищником. Она теперь как мотылек, из последних сил трепещущий полупрозрачными крылышками на пути к ослепительно яркому огоньку. Маленькая букашечка, обреченная на гибель с того самого момента, как попала впервые в поле зрения этого холодного, не знающего пощады света, овеянного глухой завесой тьмы.       — Ближе, еще ближе, не бойся меня, моя маленькая сучечка, — его кошачьи глаза добродушно прищурены, а ладонь доверительно протянута вперед, но Юи знает, что стоит ей лишь прикоснуться к нему, и все изменится. Она боится, не может не бояться этого парня, обескураживающего своей отходчивостью и обезоруживающим обаянием. Одно мгновение — и вот девушка уже попала в цепкие лапы хищника, в ловушку, из которой ей не суждено выбраться невредимой. Теперь она — всего лишь инструмент в умелых руках, беспрекословно слушающийся своего хозяина и исполняющий любую его прихоть. Холодные цепкие руки блуждают по хрупкому, будто высеченному из мрамора, телу, прижимают к себе все сильнее; шумное, с хрипотцой дыхание над ухом становится все более неровным, несдержанным, но все так же напоминает ритм того самого вальса... Шелест длинных белокурых волос, аккуратными завитками ниспадающих на спину, дразнящие, слегка покусывающие прикосновения белоснежных клыков к шее… Острая пульсирующая боль от укуса пронизывает тело девушки, судорожно сминающей миниатюрными кулачками рубашку вампира. Лайто всего лишь играет, виртуозно интерпретирует свои же мелодии, натягивая до предела струны, рискующие вот-вот порваться.       А в мыслях Юи сейчас живет другой Лайто, сокрытый ото всех, в том числе и от себя самого, под насмешливо-шутливой маской. Мягкие волны вальса уносят ее сознание далеко отсюда, усыпляют рассудок, притупляют боль. Лишь легкое прикосновение влажных мягких губ к ее устам заставляет девушку прийти в себя и слегка отстраниться назад, но лишь для того, чтобы через мгновение вновь оказаться в чувственных ласковых руках.       — Лайто, — практически беззвучно шепчет она, зарываясь рукой в багряные длинные локоны и вдыхая их пряный терпкий аромат. — Ты не мог бы... сыграть для меня еще что-нибудь? — зрачки изумрудных глазах расширяются от удивления, а губы изгибаются в причудливой легкой ухмылке.       — И что же желает услышать сучечка? — интересуется парень, обдавая бледную кожу Юи ледяным дыханием и прикасаясь к щеке красным шероховатым языком. Та, потупив взгляд, нерешительно отвечает, будто спрашивая у самой себя:       — Сыграй то, что получается у тебя лучше всего. У тебя ведь есть такая песенка, правда? — Лайто фыркнул, заливаясь волной хохота; расцветший легкий румянец на его щеках и маленькие чертики во взгляде явно давали понять, что у него на уме. Медленно соскальзывая руками вниз, к талии девушки, он промурлыкал ей на ухо лишь одну фразу, которую похоронил в своем шуме шелест деревьев за окном:       — Ты будешь удивлена, Юи, но ты и есть моя лучшая песня.