Утерянное доверие

Штаб. Сигарета. Магазин за углом. Нервирующая очередь. Звон сдачи. Шуршание пакета. Забыл попросить разогреть – ну и пусть. Сойдёт. И так сожрёт всё, что не предложишь. Ещё и покусится на то, чего не предлагали. Маленькая китайская бездонная глотка. Хиджиката злобно фыркнул, прикрывая глаза. Дожили. Пользоваться подобным грязным трюком во имя отвлечения внимания, будучи самодостаточным взрослым, как-то некрасиво. А что поделать, если она все время ошивается рядом с Сакатой и мешается. У замкома сегодня долгожданный выходной, и он не собирается проводить его в компании Ерозуи в полном составе. Вполне хватит и одного наглого эксплуататора детского труда. Ручки пакета отчаянно хрустели в ладонях, словно поставили перед собой цель оповестить всех окружающих о злых намерениях Хиджикаты. По крайней мере, так казалось. А ведь были и те, кто оборачивался на него по пути. Гадкий Гинтоки и его детский сад. Место сигареты во рту схематично сменяла другая. Сложно было сказать: то ли это мужчина так нервничал, то ли предвкушал нескучный день, а потом и ночь, но Хиджиката был далёк от состояния спокойствия. Две вывески – одно здание. Кабукичо. Тоширо быстро прошмыгивает к скрипучим лестницам и семенит на второй этаж. Бросило в жар, наверное из-за того, что сейчас полдень и солнце довольно-таки высоко. Хотя, навряд ли в этом виновато солнце, скорее совесть. Форма Шинсенгуми давно стала замкому словно вторая кожа. После одного случая, здесь, в жилом помещении над баром бабули Отосе, Хиджиката старается не попадаться ей на глаза, всеми фибрами желая, чтобы она не заметила, как он сейчас пробирается к Ерозуе. И как только Сакате совесть позволяет так бессовестно игнорировать её косые взгляды? Брюнет никогда его не понимал. Стоит ли говорить о том, что Хиджиката уже давно считал это место своим вторым домом, – ничего не сказать. Затушив сигарету о перила и не удосужившись даже постучать, замком по-хозяйски раздвинул седзи и вошел внутрь, разуваясь на пороге. Совершенно нерабочая обстановка царила, как обычно, в этой шарашке. Так называемая гостиная, по совместительству приемная, пустовала, что, несомненно, удивило Хиджикату. Где же эти два тела, которые должны собой натирать диваны до блеска? Звуки работающего телевизора и редкие переговоры послышались с кухни, куда уверенно и зашагал брюнет. То, что в такую теплую погоду, ленивая троица лежала под котацу, показалось обычным делом. Все нормальные люди давно уже убрали столы с подогревом до следующего мерзлого сезона, а эти никогда не были нормальными. Фыркнул. Три пары глаз уставились на замкома. – Чего на… - заикнулась Кагура и тут же замолчала, когда перед ней поставили пакет. Брюнет постарался на славу: купил по три штуки булок с карри, с рисом, с мясом. И добродушно баночку майонеза включил в содержимое. Шимпачи засуетился, предлагая чай, а Гинтоки стал отбирать у китайской девочки пакет, громко с ней ругаясь. Думал, что и ему что-нибудь принесли? Наивный. Хиджиката вежливо сверкнул на него своими «дьявольскими» глазами, отшагивая назад и предлагая поступить так же. – А как же чай? – послышалось со стороны очкарика. Всё же он был постарше Кагуры и кажется понимал, куда Гин-сан с Хиджиката-саном часто уходят вместе и не волочился следом. Было неприятно, что их раскрыли, но удобно, так как замком не чувствовал угрозы со стороны Шимпачи. – В другой раз. Ерозуя нехотя вылез из-под котацу и пошёл следом за брюнетом, закрывая дверь с их стороны. С секунду изучив друг друга, мужчины синхронно припали спинами к ближайшей стене. – У меня сегодня выходной, - констатировал Хиджиката, сцепляя руки в замок на груди. – И ты сразу прискакал ко мне? Я тебе что, девка с публичного дома? – уставился Саката на замкома. – Месяц ни слуху, ни духу, а теперь, когда ты соизволил явиться, я должен упасть на колени и завилять хвостом? Я уже думал - всё, мы расстались, и Хиджиката-кун решил трусливо об этом мне не сообщать. Светловолосый двусмысленно качал головой, добавляя своему взгляду щепотку укора. А что касается Хиджикаты, то он пребывал в культурном шоке. Ему и в голову не приходило, что Ерозуя откроет в себе весьма женственную, несвойственную ему черту «сам придумал – сам обиделся». – Я работал. Ты знаешь, что значит работать, отброс общества? Валяться под котацу в теплый день - не работа! – вдруг вскипел замком, расцепив руки, словно готовясь врезать по наглой роже. – Заткнись, майонезник! Я пахал эти дни как пятнадцать кротов, у меня сегодня тоже выходной! – Ты как со мной разговариваешь, кучерявый придурок? У тебя каждый день выходной, что ты мне тут лепишь? – Да ты тут невредимый стоишь только потому, что я кучерявый! – вскрикнул Гинтоки, отрываясь от стены. Хиджиката, признаться, не понял причем здесь кроты и почему их было ровно пятнадцать, но с остервенением стал отвечать на поцелуй кудрявого ублюдка, которым он решил одарить брюнета. Идиот. Нафига было ломать комедию, если все вот так вот обернулось. Рука Гина цепляется за форменный мундир, грозясь поотрывать нафиг пуговицы, руки замкома прижимают, торчащие во все стороны, светлые волосы своими ладонями, переплетаясь языком с их обладателем. Легко причмокивая, отрываются друг от друга, смотрят глаза в глаза. Хиджиката зарывается пальцами в кудрявые пряди. – У нас мало времени, в пакете только 9 булочек, - шепчет замком. – Успеем, - улыбается Гинтоки, когда в его глазах проскакивает что-то зловещее. Не ожидал он от Сакаты такой подлянки: с треском получает по голове деревянным боккеном по затылку, заливая кровью шею и воротник. Ударил сильно, не пожалел. Как-то стало тяжелее держаться на ногах, и замком сползает в объятья Ерозуи. – Гин-сан позаботится о тебе, Хиджиката-кун, - тихо произнес он, таща на себе ватное тело брюнета. «Я ушёл!» проскакивает в уплывающее сознание Тоширо перед тем, как и вовсе прервалось соединение с реальным миром.