Волосы.

Роману было трудно связно думать. Его разум сейчас напоминал кусочки мозаики, которую он никак не мог собрать, чтобы увидеть полную картину. И виновата в этом была, наверняка, эта странная головная боль. Она продолжалась уже два дня, а, может, больше - Роман точно не помнил. Это была не просто головная боль... Иногда Роману начинало казаться, что у него болят... волосы. Необычное чувство, которое сложно описать. Именно поэтому Роман пока и не рассказывал никому о своем состоянии, но чувствовал, что рассказать скоро придется, потому что лекарства на эту боль не действовали. Потеряв сон, Роман иногда прислушивался к собственному телу, спрашивая его напрямую: это всё-таки волосы болят или нет? Ответ изменялся с каждой секундой, боль была такой размытой, что невозможно было сказать, где ее источник, и Роман был уверен, что медленно сходит с ума. ...До этого вечера. Когда там, в раздевалке, руки Дина коснулись его волос, головная боль прошла. Все то время, пока Дин прикасался к его волосам, Роман чувствовал себя прекрасно: на эти короткие пять минут боль дала ему передышку, но как только Эмброуз закончил, корни волос заныли вновь. В тот момент Роман уже не сомневался: болели волосы. Рейнс говорил себе, что это физически невозможно, но с новой волной болевых ощущений этот логичный довод забывался через пять минут. И вот теперь самоанец стоял перед зеркалом в ванной своего гостиничного номера, перебирал свои волосы и гадал, что такого есть у Дина, что он смог унять эту боль? Что такого есть в его бледных руках, чего нет у самого Романа, у врача, который его осматривал (и сказал, что все в порядке), у его парикмахера, у болеутоляющих лекарств...? Что вообще такого есть в Дине, что людей невольно тянет к нему, несмотря на странности? Роман не просто хотел это знать, он имел право знать, потому что он был одним из тех, кого тянуло к Эмброузу. Это притяжение началось внезапно. Казалось, на той судьбоносной рождественской вечеринке пьяный Дин своим языком что-то внутри Романа переключил - так, что "нет" резко превратилось в "да". И пусть на следующее утро Роман ничего никому не сказал о случившемся, он очень часто думал об этом. Но он не просто пережевывал воспоминание, он анализировал его. Сначала Рейнс решил, что незнакомое тепло, возникшее в нем к Дину, служит лишь реакцией на новые приятные впечатления. Так, например, в ту ночь Роман впервые в жизни узнал, что поцелуй - это не просто прелюдия к чему-то большему, не просто знаковый способ показать привязанность и желание. Оказалось, что от поцелуя действительно можно получать физическое удовольствие, даже когда целуешь того, к кому раньше не испытывал никаких чувств. Но время шло, впечатления от нереального поцелуя стирались, а вот тепло к Дину только крепло, и вскоре Роман догадался, что оно никак не зависит от полученных впечатлений. Рейнс стал замечать в Дине многое, чего не видел раньше. Заметил, что у Дина приятный хриплый голос, заметил красивый светлый цвет кожи, заметил великолепную форму плеч и довольно узкую для фигуры рестлера талию. Роман стал ловить себя на бесконечных попытках воспроизвести в памяти рождественскую ночь и вспомнить детали, которые на утро забылись. Но хуже всего было то, что он не только вспоминал, что было, но и додумывал, что могло бы быть дальше. Роман зациклился на этом. Он понял, что только разговор по душам с Дином мог рассеять это наваждение. Роман должен был либо выяснить, что их с Дином притяжение взаимно и у них есть шанс на что-то более интересное, чем дружба, либо убедиться, что та ночь была лишь ошибкой двух пьяных друзей, которые готовы сделать вид, что ничего не произошло. А еще Роман знал Дина и понимал, что тот сам не пойдет на подобный разговор. Оставалось только брать быка за рога. - Валяй, давай поговорим, если тебе так надо. – Отвечал Дин. - Я как-то не задумывался об этом так глубоко, как ты, - отвечал Дин, – на вечеринках всякое бывает. Если ты чувствуешь, что это ерунда, в которой виноват алкоголь, значит, так оно и есть. - Конечно, мы друзья! Меня и самого это беспокоило, я рад, что мы поговорили. – Отвечал Дин с улыбкой, от которой у Романа внутри вдруг стало настолько легче. Он радовался, что благодаря этому разговору сразу два человека сбросили тяжкий душевный груз. Он знал, что теперь его уже не будет беспокоить злополучный поцелуй в темной кухне. Он ошибался. Когда Роман понял, что за чувства в нем растут, было уже поздно бежать обратно к Дину и говорить, что… А что говорить? Что врал ему в лицо, притворяясь, будто все пустяки? Что не мог три месяца определиться со своими чувствами, как впервые влюбившаяся школьница? Что пытался оправдаться и свалить все на алкоголь вместо того, чтобы взять на себя ответственность? Что бы Роман теперь ни сказал, он бы выглядел перед Дином глупо. И вот сейчас он смотрел в зеркало и молча ругал того, кого там видел, за то, что едва ли не впервые в жизни изменил своему золотому правилу. «Поступки говорят громче слов». Нужно было тогда прижать Эмброуза к стенке, насильно поцеловать и увидеть все ответы в его глазах и на его выразительном лице, а не разводить светские беседы, которые оказались бесполезными. Зеркало снова запотело, чему Роман был несказанно рад: ему не хотелось больше видеть свое отражение, но одновременно он не мог прекратить смотреть на себя и в очередной раз терзать себя за то, что сказал и за то, чего не сделал. Рестлер наклонился над ванной и зацепил несколько волосков, застрявших на решетке сливного отверстия. Увиденное принесло Роману облегчение – еще пару недель назад волосы лезли клоками. Роман иной раз даже боялся причесываться или принимать душ. Без сомнения, виной тому был стресс от ситуации с Дином, потому что других причин для проблем с волосами Роман просто не находил: уж слишком хорошо он ухаживал за своей великолепной гривой. Тем не менее, Рейнс не спешил бросаться в аптеку и сгребать с прилавка все возможные средства от выпадения волос. Ему нужен был конкретный совет, но обращаться ко врачу почему-то не хотелось, поэтому Роман решил посмотреть, кто из его коллег сможет ему помочь. Долго искать не пришлось. Волосы этой девушки приковывали внимание сразу. Хотелось спросить: как такая маленькая в них не путается? Как ухитряется заботиться о такой копне волос размером едва ли не с нее саму? А главное, Эй Джей сама перенесла много стресса за последние два года: на нее давили и болезненные разрывы отношений, и тяжкое бремя чемпионки, однако на великолепие волос девушки это никак не повлияло. Дива ни капельки не удивилась, когда самый могучий член Щита вдруг явился к ней и спросил, как она ухаживает за волосами. Вопреки ожиданиям Романа, маленькая рестлерша даже не пыталась насмехаться или увести разговор в другую сторону. Она почти сразу пообещала принести ему средство, которое непременно справится с его проблемой. И через два дня принесла. Это была прозрачная пластмассовая баночка – крупная, но достаточно компактная, чтобы возить с собой. Из нее пахло чем-то вроде розмарина. Эй Джей попросила никому не давать и не показывать средство. Роман беспрекословно подчинился, потому как догадывался: если он ослушается Эй Джей, то больше не получит от нее такого подарка. Он пока не понимал, почему эта девушка так охотно помогает ему, еще и бесплатно, однако загадочный зеленый бальзам творил чудеса. Роману не на что было жаловаться, кроме головной боли. Самоанец с отвращением помял между пальцами клубочек выпавших волос и выбросил его в урну возле раковины. Ему вдруг пришла мысль о том, что подарок чемпионки Див, возможно, и есть причина головной боли. Наверное, нужно будет спросить у нее о побочных эффектах. И как он раньше не догадался? Роман вышел из ванной и выключил свет. Он устало поплелся к постели, наплевав на то, что с мокрых волос до сих пор капало. Постоянная боль ужасно выматывала, и обычно аккуратный Роман не желал даже расстилать постель. Он так и упал лицом на заправленную кровать. Двигаться больше не хотелось, поэтому в такой неудобной позе Роман пролежал почти час, прежде чем понял, что не заснет. А если заснет - через пару часов проснется вновь от боли. Может, пойти поговорить с Эй Джей прямо сейчас? Рейнс рассмеялся, подумав, как неудобно и глупо будет ночью врываться к девушке в номер и какие слухи потом поползут. И всё-таки он нашел в себе силы сесть. - Ребят, может хватит уже? Я поспать хотел. - Улыбаясь, обратился рестлер к прядке собственных волос, которую вертел в руках. Странно было обращаться так к волосам, но сейчас Роман уже действительно не мог представить себе никаких более разумных и адекватных способов прервать сплошную линию боли. Волосы ничего не ответили, а боль, как и следовало ожидать, не спешила никуда уходить. И все же рестлеру вдруг стало казаться, что в номере есть кто-то еще. Роман никого не боялся, но отчетливое ощущение присутствия другого разумного существа (или существ?) от этого никуда не растворялось. Роман прислушался. Ни одного лишнего звука, но тишина не рассеяла подозрений - напротив, казалось, будто кто-то здесь, в комнате, сознательно затаился, чтобы не выдать себя. Любой в таких случаях побежал бы включать свет, но не Роман. Он старался обратиться к логике, поэтому решил, что, если включит свет, то уже не сможет заснуть - не важно, найдет он кого-то или нет. Впрочем, с выключенным светом Роман не заснет тоже: если в комнате и правда кто-то чужой, как можно засыпать? Неизвестно, что предпримет незваный гость: украдет что-нибудь или... Почему-то больше всего Роман боялся обнаружения заветной зеленой баночки. Мужчина подполз к краю кровати и принялся одной рукой шарить в открытом чемодане. Он нащупал банку почти сразу, вытащил её и какие-то штаны, которые тут же на себя натянул, даже не подумав о нижнем белье. Уверенным шагом, не оглядываясь, Роман вышел прочь из номера. Он знал, что совершенно точно не вернется сюда до утра. Вопрос был только в том, куда деваться теперь. * * * Дин ворочался с боку на бок, то скидывал одеяло, то прятался под него вновь. Еще одна бессонная ночь, но в этот раз все мысли о Романе как ветром сдуло. Только изредка Дин вспоминал, как распутывал Роману волосы. В ту же секунду эйфория била в голову, тело становилось легким, почти взлетало, но лишь для того, чтобы тут же упасть вниз под тяжелым грузом мерзкой бессонницы. И все мысли пропадали. Когда Дин понял, что не скоро сможет заснуть, он выдвинул верхний ящик прикроватной тумбочки и без труда нащупал там мягкий комочек. Это были волосы Романа, выпавшие, когда Дин распутывал узелок. Никто не заметил, как Дин забрал несколько волосков - совсем мало. Но сейчас ему казалось, что их стало больше. Может, это темнота обманывала его зрение: Дин едва мог различить что-либо в слабом ночном свете окна. Сейчас казалось, что волосы шевелились. Улыбнувшись, Эмброуз поднес палец свободной руки к пряди и увидел, как один волосок потянулся к подушечке пальца. Дин бы решил, что темнота вновь ему врет, если бы не ощутил пальцем слабое прикосновение. Должно быть, показалось. Или нет. - Если бы вы были живыми, было бы даже лучше. - Едва слышно пробормотал Дин, поднося спутанную тонкую прядку к губам перед тем, как сунуть ее обратно в тумбочку. Не успел Эмброуз вновь устроиться на кровати для очередной попытки заснуть, как раздался тихий стук. Звук настолько вкрадчивый, что Дин не сразу понял, что слышит его в реальности, а не в своих вечно затуманенных полудремой мыслях. Не торопясь вставать, Дин подумал, что откроет лишь тогда, когда убедится, что стук реален. Точно по его приходи, постучали еще раз. Так же тихо. Тук. Тук. Тук. Эмброуз повернул голову влево, откуда доносился стук, который, при всей его тишине, казался гораздо ближе, чем если бы стучали в дверь. Но куда еще можно было стучать? Дин поднял веки и наткнулся глазами на тумбочку, в которую недавно спрятал волосы. В горле вдруг пересохло. Нет… Неужто правда живые?... Стук раздался в третий раз, благодаря чему чемпион США понял две вещи. Во-первых, стучали все-таки в дверь, а во-вторых, тот, кто стучал, точно знал, что Дин внутри. Эмброуз неслышно поднялся с кровати. Он шел медленно, в глубине души желая помучить ожиданием того, кто осмелился тревожить его покой так поздно ночью. Он готов был к чему угодно, кроме того, что на самом деле ждало его за дверью. - Можно, я сегодня буду спать у тебя? – Рейнс не спрашивал, а, скорее, требовал. Дин пытался ответить, но вспорхнувшие в животе бабочки взмыли так высоко, что забили горло, скопившись комком в дыхательных путях, заставляя кашлять. Роман понял, что ему не ответят, и шагнул внутрь. Дверь за ним захлопнулась неожиданно тихо, не выдав никому чужому его ночной визит. Теперь, что бы ни произошло в стенах номера Дина, об этом никто не узнает. Эмброуз все еще стоял в шоке, не в силах управлять своим телом. Лишь когда Роман подошел так близко, что почти прижался к нему, Дин смог сделать шаг назад. Роман воспринял это как приглашение и двинулся дальше вперед. - У меня только одна кровать. – Дин неуклюже попятился, чувствуя слабость во всех мышцах. Он видел, как глаза Романа зло сверкнули в едва долетавших через окно лучах уличных фонарей. - Мне все равно. – Непоколебимым голосом произнес самоанец, все быстрее шагая вперед. Ноги Дина заплетались, но у него отчего-то не возникало и мысли отойти с дороги. Правая нога Дина уперлась в кровать, и он, осознав, что отступать уже некуда, потянулся одной рукой к груди Романа, точно проверяя, не сон ли это. Рейнс оттолкнул руку друга и движением, похожим на его знаменитый «гарпун», но гораздо мягче, повалил Эмброуза на кровать. Под тяжестью могучего тела самоанца Дин не мог нормально вздохнуть, а ему этого ужасно хотелось, потому что сердце колотилось как бешеное, требуя кислорода в кровь. Дин дернулся и попытался спихнуть с себя Романа. Не то, чтобы он действительно хотел избавиться от гостя, просто сопротивление было в природе Эмброуза. Чем сильнее Дин отталкивал Рейнса, тем сильнее тот обвивал руками его талию, показывая, что не собирается сдаваться. Немая борьба длилась почти минуту, когда Эмброуз вдруг вспомнил кое-что. Вспомнил и убрал руки с голой груди Романа, скользнув ими вверх и обвив шею своего гостя. Роман лежал, прижавшись к Дину и не двигаясь. Глаза Рейнса, насколько позволял рассмотреть стоявший в комнате мрак, казались какими-то пустыми и безжизненными. - Ром... - Осторожно позвал Дин - и ужаснулся тому, как одиноко прозвучал его голос в стенах комнаты, будто кроме него здесь никого не было. Дин понял, что Роман ему не ответит. Наверное, это всё-таки сон. Но есть шанс проверить это наутро. Ослабив объятия, Дин отстранился от Романа достаточно, чтобы поцеловать самоанца в губы. Эмброуз увидел, что глаза друга закрылись, и углубил поцелуй, захлопывая свою ловушку. Продолжая целовать Романа, Дин перевернулся вместе с ним на бок, так, что оба оказались на самом краю кровати. Одна рука Дина отпустила шею Романа и украдкой потянулась к тумбочке. Пальцы осторожно нащупали нужный инструмент, который лежал там, дожидаясь своего часа. Дин и не рассчитывал, что удастся использовать его сегодня. Еще меньше он, однако, рассчитывал, что сможет сохранять такое ледяное спокойствие, целуя желанного мужчину. Но сейчас цель была слишком близка, чтобы Дин мог позволить себе потерять голову от чувств. - У тебя... пальцы холодные... - разорвав поцелуй, тихо сказал Роман, когда Эмброуз случайно коснулся прохладным железом его затылка. Дин в ответ в последний раз лизнул его губы. Момента хватило, чтобы вернуть ножницы на место. - Уже нет. Спи. - Промурлыкал Дин, убаюкивающе гладя гостя по голове. И Роман, вспомнив, зачем он сюда пришел, закрыл глаза и вскоре размеренно захрапел. Эмброуз же, почувствовав, как рядом с теплым телом Рейнса его потянуло в долгожданный сон, из последних сил перегнулся через друга, приоткрыл тумбочку и позволил отрезанной пряди черных волос соскользнуть с его ладони в ящик. Миссия была выполнена, и Дин опустился на непривычно теплую постель, почти сразу падая в сон, пока густой розмариновый запах Романа струился по его легким.