Rhythm

До их выхода остается около пяти минут, когда Джефф, милый парниша с бриолиновым хохолком, начинает поторапливать девочек-танцовщиц. Прелестные создания порхают между тяжелыми пыльными кулисами, впопыхах пытаясь найти потерянную брошку или помаду. Отовсюду слышатся их одинаково высокие, крикливые голоса, и Джефф начинает постепенно выходить из себя, пытаясь разобраться в общем потоке бессмысленной информации и уследить за временем. У одной рвется чулок, в то время как другая роняет свою шляпку. В этом балагане любой сойдет с ума. На первый взгляд. Но чуть в сторонке, в тени третьей кулисы, отдельно ото всех стоят две девушки, которые видят в этой суматохе четко выверенный, отточенный ритм. Три минуты – треск разорванного жемчужного ожерелья, бусинки срываются и отбивают чечетку о лакированный паркет. Две минуты – цокот двадцати пар полустёртых каблуков по железным ступеням. Одна минута – слабый шорох поднимающихся бархатных пологов. Так привычно и так волнующе. Сердце бьется в унисон с этим ритмом. Софиты уже направлены в самый центр в ожидании появления главных действующих лиц. Сесиль поправляет свою шляпку, роняет недокуренную сигарету к ногам напарницы и тенью проскальзывает на сцену. Она всегда выходит первой. Она так уверенна в себе в эти моменты, будто родилась прямо на сцене и живет ею без остатка. Она срывает первые овации. Она неотразима. Ханна же продолжает наблюдать со стороны, аккуратно придавливая искру сигареты носком туфли, и лишь спустя несколько мучительно-долгих минут занимает свое место рядом с Сесиль на сцене. Она не спешит. Она дает время напарнице насладиться вниманием и восхищением зрительного зала. И лишь после этого сама вступает в роль. Ханна движется плавно и неторопливо, будто кошка, ступающая на мягких лапах. Но кошка знает себе цену. В ее движениях – уверенность и точный расчет. Они сходятся лишь на средине авансцены и уже вместе ведут шоу. Пока все свободное пространство вокруг них заполняют девочки из подтанцовки, Смайт и Кларингтон успевают вдоволь нанежиться в ярких лучах софитов. Затем они поют. Всегда дуэтом. Их голоса звучат как единое целое, они дополняют друг друга, словно пазл. Там, где Кларингтон теряет звонкость – подхватывает Смайт, а там, где она улетает в слишком высокие октавы, Ханна ее удерживает своим мягким бархатистым меццо-сопрано. Они делают вместе все так непринужденно, будто предугадывают мысли друг дружки на два шага вперед. Может, это интуиция. А может, просто женская логика. Но что бы это ни было, это работает. Смайт и Кларингтон живут как один отлаженный механизм, одна целостная система, одна точная программа. Их номер завершается бурными овациями, но девушек не спешат отпускать со сцены. Они рассыпаются отточенными улыбками и игривыми воздушными поцелуями, ловят цветы и принимают восторженные комплименты. Им это нравится – они живут этим моментом. Одним моментом. Но как только Джефф дает знак опустить кулисы, магия исчезает. Три. Тухнут софиты. Два. Убирается рассыпанный жемчуг. Находятся потерянные помады и чулки. Один. Зажигается очередная сигарета. Все возвращается к прежнему размеренному и спокойному ритму. Все, кроме одной маленькой детали – отношений двух напарниц. За кулисами они остаются прежними. Маски сброшены, но чувства по-прежнему обнажены. Пропуская в гримерку толпу ликующих девиц, Ханна и Сесиль задерживаются на ступеньках в темном коридоре за сценой. Тут они могут побыть наедине. Пусть недолго, но этого вполне достаточно. Минуты три. Три – Сесиль прижимается к Ханне вплотную и касается невесомым поцелуем ее бледной шеи. Две – Ханна толкает девушку к стене, удерживая запястья над головой. Одна – их губы находят друг друга, чтобы соединиться в быстром, страстном и немного сбивчивом поцелуе. Их дыхание еще не пришло в норму после выступления, но они никак не могут оторваться друг от друга. Потому что губы Кларингтон слишком мягкие и горячие, и Сесиль больше всего на свете хочет чувствовать их на своей коже в такие моменты. Она осторожно освобождает кисти, чтобы провести кончиками холодных пальцев по горящим от волнения и удовольствия скулам Ханны. И та не препятствует. Смайт нравится наблюдать, как едва заметно подрагивают ресницы Ханны, когда ее руки начинают справляться со шнуровкой корсета, освобождая от пут условностей и правил. Вдруг в конце коридора раздается голос Джеффа. В обычное время у него довольно приятный высокий голос. Но в данный момент он кажется Сесиль самой раздражающей и ненавистной вещью на свете. Потому что он разыскивает их. Девушки тут же приводят себя в порядок, вытирая смазанную помаду и поправляя платья. Когда они сталкиваются у двери в гримерную, ничто уже не говорит о трех минутах на лестничной клетке. Джефф уводит Ханну на пару слов, после которых девушка не возвращается. Она собирает свои вещи и исчезает, даже не попрощавшись. Сесиль остается одна посреди комнаты в полном смятении и недоумении, пока не замечает в окне свет автомобильных фар у заднего выхода. И все встает на свои места. Они здесь никто. Они – не звезды и не дивы. Они обычные уличные оборванки, которым жизнь дала неплохой шанс остаться на плаву и поддерживать свое жалкое существование. Но за любую возможность приходиться расплачиваться. Смайт и Кларингтон расплачиваются работой в престижном кабаре, где их представляют, как самых молодых и многообещающих певиц во всем Чикаго. А еще они расплачиваются полным отсутствием контроля над собственной жизнью. Потому что если одна из них приглянется во время представления кому-нибудь из богатеньких папиков в зале, то придется проводить ночь с ним. И отказать они не могут. Случается такое, правда, не очень часто. И это не худший вариант. Они не дешевые шлюхи на одну ночь. Совсем нет. Они роскошные игрушки, которые по карману далеко не каждому мафиози. Они могут и развлечь, и поддержать разговор, и ублажить. Только плата всегда вперед. Сесиль срывает шляпу, с силой швыряет ее через всю комнату и поворачивается к мутному мрачному зеркалу, которое словно поглощает огонь в ее глазах. Окутывает ее отражение мраком. Она устала. Она живет во лжи, не способная вырваться и взять жизнь в свои руки. Она чувствует себя почти сломленной. Для нее сцена – словно допинг. Она как наркотик, который позволяет девушке держаться. Но с каждым днем его действие слабеет, оставляя в душе осадок собственной слабости и чувство полной потерянности. Смайт говорит всем, что она родом из Франции, но даже дурак, в жизни не покидавший Чикаго, понимает, что не бывает француженок с такими фамилиями. Вот только фамилию можно сменить. А непослушные, темно-русые, вечно растрепанные и спутанные волосы, идеально ровный острый нос и ярко-зеленые глаза никого не могут одурачить. Но на сцене у нее черный парик, закрученный в крупные кудри и яркий макияж, она – горячая красавица с юга Франции, способная свести с ума любого мужчину одним томным взглядом из-под опущенных ресниц. Везде одна сплошная ложь. Правда, в кромешной темноте гримерной можно не притворяться, поэтому парик отправляется в общую кучу тряпок, ненужный и бессмысленный. Девушке кажется, что еще немного, и она сдастся. Это противоречит самой ее сути, всем ее убеждениям и ценностям, но бороться больше нет сил. Нет больше сил врать окружающим, притворяться, скрывать свою истинную суть, ложиться под отвратительных стариков ради их денег и расположения. Ей кажется, что еще немного, и груз собственных ошибок и промахов окончательно утащит ее на дно. Но у нее есть один луч света, один спасительный круг. Ханна. Сесиль не понимает, как жила все эти годы без нее. Без ее помощи, без ее нежных рук и теплых объятий. Когда она только пришла в труппу, Смайт и не думала смотреть в сторону «новенькой». Поначалу она казалась девушке пустой, наивной куклой, которую все любят исключительно за красивые белые кудри и пышную круглую грудь. Впрочем, очень скоро Смайт убедилась в своей неправоте и сменила гнев на милость. Ханна стала единственным человеком, чье присутствие не вызывало желание пустить себе пулю в рот или повеситься на колосницах под сводом театра. Она была немного чудаковатой и раздражительной, но как оказалось, виной тому были таблетки, которые девушке прописали пить «от нервов». Впрочем, спустя три месяца тесного общения с новой напарницей, Ханна почти перестала их принимать. Она оказалась весьма рассудительной и решительной. Смелой, дерзкой и очаровательно наглой. Сесиль в ней притягивало практически все. Они сошлись так быстро и так точно, что её саму это поначалу пугало. А потом она поняла, что на лучший подарок от судьбы вряд ли еще когда-либо сможет рассчитывать. В одиночестве, она бродила по жизни, как слепая. Теперь же в ее мире появился свет. Сейчас их отношения абсолютно неопределенны. Они могут проводить десятки ночей подряд вместе, а потом несколько дней вообще не разговаривать из-за случайной недомолвки. Они могут курить одну сигарету на двоих, а в следующий момент ругаться вдребезги из-за занятого туалетного столика. Перед каждым выходом, в неопрятной и задымленной гримерке, они в спешке рисуют друг дружке стрелки. У Сесиль всегда получается слишком длинная, идеально тонкая сверкающая молния, а у Ханны – широкий, антрацитно-черный росчерк пера. Поправляют перекрученные шлейки коротеньких расшитых камнями платьиц. Ханна перед каждым выходом на сцену оставляет на щеке напарницы след своей ярко-красной помады, а Смайт позволяет себе прижать ее к стене в узком кармане за кулисой и игриво укусить за мочку уха. И ничто из этого не кажется им неправильным. Все именно так, как должно быть, пока они вместе. Но стоит одной из них уйти, как сегодня, как мир второй темнеет и теряет опору. И им страшно. Смайт переодевается, с трудом освобождая себя от тугой шнуровки корсета и тесного лифа, смывает грим и желает поскорее убраться из кабаре, вернуться домой и нормально выспаться. Но часть ее мыслей крепко привязана к напарнице. Она думает о ней всю дорогу домой и чуть не ломает ключ в замочной скважине, представляя, как какой-то омерзительный тип прикасается к её… её Ханне. Сесиль ловит себя на мысли, что впервые настолько собственнически реагирует на её образ. И тут же задается вопросом – взаимно ли это? Переживает ли Кларингтон точно так же, когда Джефф вызывает её?.. Едва за ней закрывается дверь, ответ появляется сам. Светлая фигура стоит у окна, слегка склонив голову к плечу и держа в руках бокал вина. — Я уже начала волноваться. Думала, что ты сразу поедешь домой. — Я не хотела возвращаться в пустую квартиру. — Но она не пуста. — И мне безумно интересно почему. Сесиль оставляет сумку и пальто возле входа и неспешно идет к Ханне, поправляя спавшую бретельку платья. — Как только Джефф ушел, я попросила Китти меня подменить. Мы ведь чем-то похожи. Думаю, никто не заметит подмены. Правда, пришлось пообещать ей большое вознаграждение, но я просто не могла никуда уйти… от тебя. Только не говори, что не рада этому. Смайт прикусывает язык и сжимает кулаки так, что ногти впиваются в кожу до боли. Как эта невозможная девушка может думать, что она не рада? Она ведь готова ее сейчас задушить в объятиях. — Не скажу. Отняв у Ханны бокал, Сесиль осушает его в несколько больших глотков, и алкоголь начинает медленно, но верно окутывать ее разум. — Я не могу, — шепчет Смайт, опуская голову на плече подруги. — Так устала. Пообещай, что мы будем отдавать Китти все наше жалование, лишь бы больше нас никогда не трогали эти… эти. — Обещаю, — Ханна успокаивающе проводит рукой по волосам девушки, желая унять дрожь в ее теле. – Мы справимся, слышишь? Мы вместе. И мы справимся. И Сесиль безумно хочется ей верить. Они прошли вместе и по отдельности нищету, отчаяние, унижение, одиночество, страх и боль. И сейчас у них впервые появилась призрачная надежда на пресловутое банальное «долго и счастливо». Главное – они вместе. И если одна упадет, другая всегда будет рядом, чтобы протянуть руку и помочь подняться. Ханна осторожно забирает из рук Сесиль бокал и ставит его на журнальный столик. Где-то за окном начинается слабый дождь, а уличные фонари оставляют причудливый узор сквозь ажурные шторы на бледной коже. Капли начинают отбивать размеренный ритм по стеклу. Три – Ханна плавно подталкивает девушку к кровати и заставляет ее опуститься на мягкую поверхность. В глазах Сесиль снова загораются такие привычные задорные искорки. Два – Смайт обнимает ее за талию и притягивает к себе, заставляя вздрогнуть от столь желанного ощущения любимого тела. Один – поцелуй окутывает разум дымкой нежности и желания, не оставляя места сомнениям или страхам. В нем – обещание и клятва держаться и не отпускать. Всегда раскуривать одну сигарету на двоих в темноте третьей кулисы, пока безумный мир живет своим сумасшедшим ритмом. Собирать силу воли по крупицам, как порванные жемчужные бусы. И проживать жизнь ярко, как в свету софитов, каждый новый день, не боясь срывать друг с дружки маски и рисовать новые.