Сны Бальдра

Порой случается в кошмарных снах такой неприятный и жуткий момент, когда начинаешь падать. Машешь руками, пытаясь зацепиться за воздух, балансируешь до последнего, но всё равно срываешься и летишь спиной назад, в неизвестность. А потом вдруг просыпаешься резко оттого, что всем телом дёрнулся, лежишь на спине и сквозь ужас понимаешь в холодном поту, что не падал. Жан тоже падал во сне, причём настолько часто падал, что уже не всякий раз мог позволить себе проснуться от непроизвольного сокращения мышц. Тот, кто хоть раз видел смерть, уж спокойных снов не знает. Хаотические разрушения, ужас, пробирающийся в сердце через тугие нервы, умерщвляющие зубы гигантов, дробящие кости - всё вкрадывалось в сновидения, отравляя их, всё заставляло падать спиной на деревянные колья ужаса. И вот Жан очередной раз падал во сне. *слог древних сказаний* Может и рад был бы проснуться тот воин, но слишком устал, вымотал он своё бренное тело, что не было сил у него просыпаться. Спать продолжая и бредить во сне, ворочался воин, покрывался холодными каплями пота и дышал тяжело раз через раз от душившего разум кошмара. Он падал, ложился на землю, насквозь проткнутый в сердце веткой-стрелой. Привод, верно, всё же подвёл. Он лежал на буро-красной листве, глаза устремив меж верхушек огромных деревьев стволов, разрывающих небо ночное на стони частей. Там в темноте был бледный месяц луны полуликий, да ворох звёздных веснушек, что осыпались с его лика больного. В ночных небесах всё расплывалось от горестных слёз, застывших в глазах, через миг слёзы его устремились к намокшей от крови земле. Еле нашёл в себе силы Жан, чтоб привстать хоть чуть-чуть на коврах буро-алой жухлой листвы. Он огляделся с тоской, рану ладонями свою зажимая. Он вспомнить даже не смог, какие ветра принесли его в эту даль, и как в его светлой груди острая ветка стрелы проросла. Припал воин спиной к гигантского древа стволу. Сумрак краски мира гасил, от взора скрывая ладони багровые перед самым лицом. Перста его сжались, превратившись в два кулака. Волной обида нахлынула и грусть покатилась внезапно, затмив собой даже боль. И в миг тот ужасный почудилось Жану, что он на свете белом такой одинокий, одинокий воин, всеми забытый, ясный сокол, точёной стрелою подбитый, что хотелось закричать и завыть. Но силы его покидают, и нет уж желаний голос боли подать. Стрела в раненом сердце не давала покоя, но и вытащить её было нельзя. Кричать было уже невозможно. Рука кистью кровавой потянулась к губам, чтобы выдохнуть в чащу пронзающий свист, наполнив лес отчаянным звуком умирающей птицы. Где-то вдали звучал раскатами грозы ярой гром. Где-то вдали слышались глухие удары, грохот конских копыт - вестник быстрого бега. Сквозь леса густые стены стволов, легко границы переходя, неслась лёгкая, словно птичье перо, тварь черногривая, избрала свой путь надёжный, проложив его до самых ног воина. На полном скаку из ночной темноты в свет выпрыгнул большой серый конь с сияющей шкурой, покрытой россыпью больших и мелких пятен враных. Сверкнув боками атласными в свете луны, он встал на дыбы. У существа, на лошадь похожего в общих чертах, без всадника, без уздечки и седла вышедшего к Жану из тьмы лесной, было восемь копыт: четыре в дрожащем воздухе вдруг заплясали, а четыре упрямо и крепко стояли на твёрдой земле. Затем конь легко на листву опустил свои ноги, фыркая и мотая головой, покрытой мелкими веснушками пятен. Жан, онемевши, смотрел пред собой в глаза тёмные, полные мудрого смысла, лошади, так похожей на коня, на котором однажды скакал его друг... Он будто волю и речь совсем потерял, не смея ничего сказать или сделать. Всё будто было не с ним, будто смотрел он сам на себя, на сырой земле лежащего перед чудным конём. Не шевельнуться и не ругнуться, ничего Жан поделать не мог, пока ему человеческой тихой речью не повелели. - Садись же, тебя ждут уж давно за другим горизонтом, - сказал вдруг чудовищный конь, голосом до новой боли в пронзённом сердце знакомым, заботливым, нежным и кротким чуть-чуть. Казалось воину, что конь улыбнулся точно так же, как ему улыбался его милый друг, чуть пригибая колени в поклоне. - Не ты ли Марко, мой павший товарищ? - дрожащая воина рука до чёрной блестящей гривы тянулась, что на ощупь была мягка, что волосы с головы у юнца. - Не ты ли пал, в погребальном костре костьми полыхнув... - Садись, - лишь сказал тот чуть упрямее, и выпрямил шею, за собою подняв Жана с земли. Сам не заметил воин, как его ослабевшие ноги попрощались с землёй, да как он оказался на длинной спине того чудо-коня. Его кровь на шкуру капала прямо с тонкой стрелы, делая алыми розами чёрные пятна. Конь понёс его прочь, бегом, что замедлить ничем невозможно, ломая мир, привычный человечьему глазу. Казалось, для его галопа нет во вселенной преград, нет для него и деревьев, он сквозь них проходил. На восьми ногах, копытцах чёрных звенящих, они летели сквозь звуки битв, сквозь мечи, сквозь голодные пасти гигантов, воинов кровь и тела их в зелёных плащах, и сквозь мёртвых, затоптанных в грязи лошадей. Всё проносилось мимо стремглав, мимо глаз, мимо них, мимо воина с конём быстроногим. Вокруг был хаос последнего шторма, последнего танца копий с мечами, дня, о котором мёртвые губы Леви шептали... *традиционный слог* - Подъём! - прозвучал сухой голос Леви, мотивирующий на пробуждение всех жителей небольшого домика, в котором расположился временный штаб нового отряда специального назначения. Он стал спасением, вытащив Жана из того липкого сказочного бреда, в котором он увязал. Первым делом он увидел Эрена, на всех парах застилавшего постель и бегущего в сторону кухни. Его поведение было обоснованно тем, что он жил бок о бок с педантичным, любящим порядок и точность страшным Леви дольше, чем кто-либо другой из присутствующих. Однако Жану было сейчас не до этого... - Что за хрень мне опять снилась? - пробубнил он под нос, протирая красные от недосыпа глаза. Затем он лениво поднялся, зевая и натягивая на себя одежду, и поплёлся на кухню, где дежурные под контролем Леви уже давно сооружали завтрак. Раньше всё было проще. Была хоть какая-то уверенность в завтрашнем дне и в людях, которые тебя окружают. А теперь.... Никогда не знаешь, сможешь ли ты поесть завтра, где будешь спать, и кто следующим предаст тебя, оказавшись гигантом или засланцем Военпола, а кто следующим умрёт навсегда... И какой он примет свою смерть. Этот путь, куда он ведёт? Раньше всё было ясно, понятно. Раньше Марко был жив, и он вёл за собой, будто вселяя уверенность в завтрашний день. Всё будет именно так, они вместе пойдут по тому пути, который избрали Жан и его путеводный друг, верный, как умудрённый конь. Но Марко больше нет. И пути тоже больше нет. Жан остановился в дверях, опустив голову. Он вспоминал через боль и радость о тех временах, когда проблемы были совсем иными... Так случилось в мире, что верховая езда стала почти неотделимой частью жизни любого человека, а солдата подавно. Но если у Легиона Разведки лошади были единственным и незаменимым быстроногим транспортом, спасающим от голодных гигантов, то Военной Полиции они обычно были нужны лишь для красоты, да иногда только, если нужно было поскорее донести весть до начальства. Жан вообще не понимал, зачем это всё нужно, и его ужасно раздражало, что чтобы пробиться в десятку лучших, нужно сдавать кучу бесполезных на его взгляд нормативов. Одним из этих ненавистных нормативов была как раз верховая езда. И то ли лошадь была пугливой и непослушной, то ли седло было страх каким неудобным, то ли сам Жан был не создан для этого дела, то ли из-за постоянных подколов Эрена, а может быть из-за всего сразу, отношения с этим предметом у Кирштайна никак не клеились. На одном из занятий кадеты в компании своих лошадей двигались цепочкой друг за другом через лес. День близился к концу, уже вечерело, и видно было хуже обычного. К тому же всадники устали, а особенно Жан, вымотанный своей кобылкой. Жана трясло как куклу, его лошадка мелко рысила вслед за идущим впереди серым жеребцом, иногда спотыкалась об коренья, что сбивало ритм и подбрасывало парня ещё сильней. Со временем каждый её шаг стал отдавать ужасной ноющей болью, как казалось расползающейся от пятой точки по всему телу. Он тихо ругался, однако достаточно громко, чтобы его можно было услышать спереди и сзади. Впереди ехал Марко, сзади ненавистный Эрен, и оба парня волей-неволей усугубляли пытку. Первый капал на мозги той лёгкостью, с которой он управлял лошадью, двигаясь в едином ритме со зверюгой, будто давно прирос к её пятнистому телу и стал её частью, второй то и дело отпускал неприятные шутоньки и вопросы с подколом вроде "Почему это ты не можешь найти общий язык с сородичем?". - Жан, поговори с ней! - крикнул Марко, слыша, что за спиной творится что-то ужасное. - И ты туда же?! - вспылил Жан раздражённо. - Я, мать вашу, вам не конь, чтобы с кобылой лясы точить! - Не конь, как же! Одно лицо! - послышалось сзади. - Нет, я серьёзно... - продолжал Марко, искренне пытаясь помочь. - Пусть она привыкнет к твоему голосу. - Боюсь, это не поможет, Марко, - вздохнул Эрен, глядя на то, как беспомощного Жана трясёт в седле. - Проблема то не в ней... А в нём. Что ж с ним будет-то, когда мы на галоп перейдём? В чём-то он даже был прав. Лошадь шла ровно по дороге, следуя за Марко, она не выбивалась, не пыталась свернуть в сторону или опустить голову, чтобы пощипать травку, как это делала лошадь Райнера, за что и получала по крупу с тяжёлой руки. Вся шутка юмора заключалась в том, что Жан слишком напрягался и не мог никак сообразить, как же именно надо двигаться, чтобы попасть в ритм и не отбивать задницу об седло. - Расслабься, откинься немного назад и просто привставай в стременах в такт её шага. - Как ты себе это представляешь, Эрен? - огрызнулся Жан, со злостью сжимая в пальцах поводья уздечки. - Пропусти вперёд, я тебе покажу, - паренёк пришпорил коня, чтобы обогнать впереди идущего. Однако это было ужасной ошибкой. Стоило его жеребцу поравняться с крупом жановой кобылки, как тот издал крайне похабное ржание, которое перепугало юную мадаму до чёртиков. Обезумевшая от испуга лошадь встала на дыбы, заставив не менее перепуганного Жана выпустить уздечку из рук и вцепиться в её гриву, чтобы не упасть, а потом рванула в сторону, во весь опор уносясь в чащу леса. Ветки били по лицу, оставляя горящие следы. Лошадь несла, идя зигзагом между деревьями, и совсем не думала останавливаться, казалось, она только прибавляла ходу под истошные маты всадника, когда тот тщетно пытался её остановить. - А ну стой! Стой, кому говорю! Скотина тупая, стой, тебе говорят! - попытки поговорить с животным были так же провальны, как и другие способы взаимодействия. Можно ещё было натянуть уздечку, но поводья были потеряны ещё в самом начале кошмара, а найти их было уже невозможно, ибо руки были заняты жёсткой лошадиной гривой. Вцепившись мёртвой хваткой, они преследовали только одну цель - не дать Жану рухнуть где-нибудь тут и свернуть шею. Он крепко-крепко жмурил глаза, чтобы пальцы веток их не выцарапали, а потому не мог смотреть, куда его несут, и уж тем более не мог группироваться. В итоге после целой вечности ужаса и безумной мысли о желании жить, после бесконечной брани, которой Жан покрывал бесстыдное животное по кличке Калли и второе бесстыдное животное по имени Эрен, он, наконец, вылетел из седла и шмякнулся об землю, неприятно ударяясь об коренья. Взгляд устремился мимо тёмной листвы деревьев и упёрся в небо. Жан дышал через раз, чувствуя кожей спины, как Калли бьёт копытами землю, удаляясь от него всё быстрей и быстрей. Вскоре её топот совсем стих, утонув в звуках леса, а лошадь исчезла где-то там, за деревьями. Парень не мог шевелиться, не хотел, спина болела ужасно, да и на земле всяко было приятнее, чем в ненавистном седле, так было надёжнее, ведь падать ниже уже некуда. А в темноте, сгущавшейся в вышине, одна за другой загорались белые точки звезд, веснушки небес, ужасно напоминающие что-то. Жан еле нашёл в себе силы привстать и сесть на ковре бурой жухлой листвы, чтобы оглядеться. Он даже не мог вспомнить откуда, с какой стороны его сюда принесло его лохматое чудовище, называемое лошадью. Затем он, чертыхаясь, стал ползать, чтобы отыскать в темноте её следы и по ним вернуться назад, хотя бы на тропу, не говоря уже о том, чтобы добраться до корпуса. Однако это было уже невозможно... Он выругался и снова сел на землю, прислонившись спиной к стволу дерева. Сумрак гасил краски, скрывая от взора даже ладони перед самым лицом. Они сжались. Обида нахлынула волной, грусть накатила внезапно из-за усталости и очередной крупной неудачи на тренировке. Наверняка эта неудача не осталась незамеченной и даст огромный повод для насмешек со стороны не только Эрена, но и всего кадетского корпуса в целом. В этот момент Жану показалось, что он самый одинокий на свете, самый несчастный и брошенный. Хотелось даже закричать и выматерить всё вокруг, но было лень даже злиться на весь несправедливый мир. Где-то вдали послышался стук копыт, поселивший в душе надежду, что может быть, блудная лошадка всё же одумалась и теперь спешила вернуться и принести свои искренние извинения сброшенному ею седоку. Кирштайн поднял голову, глядя между ветвей, где действительно неслась лошадь, однако не одна. На её спине сидела человеческая точёная фигурка, которая на более близкой дистанции принимала облик молодого кадета. - Марко? – Жан, наконец, поднялся с земли, стряхивая с себя бурую листву. Тот резко остановил коня, блеснувшего пятнистой шкуркой в лёгком свете звёзд. - Вот ты где, - сказал всадник, перекидывая ногу через седло и ловко спускаясь вниз. - Ты цел? - Зад отшиб, всё остальное уже прошло, - отозвался тот хмуро. Марко тепло улыбнулся, подходя ближе. Одной рукой он придерживал за узду морду коня, звонко грызущего металлические удила, второй тянулся к Жану, призывая его подойти ближе к себе. - Залезай, пора возвращаться домой. - Куда "залезай"? На коня что ли? - переспросил Жан удивлённо. - Нет уж, с меня хватило. И ноги моей больше в стремени не будет... По крайней мере, сегодня, - добавил он, с разочарованием вспоминая, что ему всё равно придётся сдавать нормативы. Марко посмотрел на него косо, но с улыбкой и легонько дёрнул конскую морду, покрытую мелкими крапинками, как его собственное лицо веснушками, чтобы вести коня за собой. - Ладно. Но если устанешь, залезай в седло, мы всё равно пойдём шагом. Жан поплёлся рядом с ним, еле волоча сапоги, но из принципа упрямо не желая ехать верхом. Он пинал листву, глядя себе под ноги, и тихо ворчал. - Мудак этот Эрен... Из-за него и его клячи я чуть коней не отдал на тот свет. - Жеребца, - поправил его Марко. - У Эрена был мальчик. Нельзя сокращать дистанцию между конём и лошадью, иначе они теряют голову. Лучше вообще ближе пяти метров друг к другу не подходить. - Да мне насрать, всё равно Эрен мудак. - Жан, не ругайся. Тот хотел было ещё что-то сказать, но почему-то замолчал, придержав слова. Часто так бывало, что, перенервничав, Жан начинал извергать из себя тучи неприличных слов, порой даже не слов, а злобных жалящих гадюк из букв. Однако стоило Марко робко возмутиться о его поведении, желание сквернословить отпадало, как хвост ящерицы. Он тут же смотрел на Марко, изучая взглядом его лицо, его большие карие глаза, его статную фигуру, и для себя замечал чистоту и грациозность этого своеобразного единорога, совершенно непорочного существа, не позволявшего ни себе, ни окружающим засорять свою речь чем попало. Возможно, Жан даже стыдился себя в эти моменты, хотя иногда ему доставляло удовольствие побесить друга и ляпнуть вдогонку ещё что-нибудь неприличное, но уже не с целью нагрубить, а с целью посмеяться. И Бодт прекрасно это понимал, хотя всё равно очень смешно хмурил брови и надувал щёки, когда Жан нарочно ругался. Они молчали, двигаясь по ночному лесу куда-то, куда считал правильным идти Марко. Жан, наконец, осознав, что ориентиров у его друга скорее всего нет, всерьёз задумался, почему это он так спокойно идёт вперёд, будто каждую ночь ходит так по лесу, аккуратно ставя тёмные копытца обуви на ковёр мёртвой листвы. - Марко, а мы точно идём правильным путём? - спросил Жан, опасливо оглядываясь, так как совсем не желал сейчас заблудиться в лесу. - Да, точно, - ответил тот тихо, всё так же спокойно глядя перед собой и легонько улыбаясь. - Вот, смотри, уже и поле показалось. Он был прав, он знал куда идти, будто чувствовал всю землю ногами. Лес действительно начинал отступать, оставляя мрак лишь в своей глубине. Граница между тьмой и светом была преодолена будто мгновенно. В поле всё было хорошо видно из-за звёзд и луны на чистом небе, благо ночь была безоблачная. Холодный приятный свет отбросил тень на ту самую дорогу, с которой по воле пугливой лошади пришлось свернуть. Случайные путники возвращались домой. Их общая тень казалась забавной, похожей на коня с восемью ногами - четырьмя конскими и четырьмя человеческими. Все остальные кадеты уже, наверное, давно ужинали или даже готовились ко сну. Жану же вместо буханочки хрустящего хлеба и кружки компота светила головомойка от инструктора. Вся заваруха с нарушением строя и потерей лошади была из-за Эрена, но только кого, кроме самого Жана это волнует? Хотел он было глубоко вздохнуть, поддавшись мрачным мыслям, но не успел... - Это кто домой идёт? Жан Кирштайн и Марко Бодт! - весело крикнул Марко немного распевно. Жан даже вздрогнул от удивления. Конь тоже чуть вздрогнул, поведя ушами и фыркнул, будто бы говоря "Ну вот, опять этот Марко что-то придумал..." - Кто озадачит весь свой взвод? - спросил тот, глядя на ведомого Жана, явно требуя досказать продолжение. - Жан Кирштайн... - И Марко Бодт! - Кто с утра весь хлеб сжуёт? - Жан Кирштайн! - И Марко Бодт! Они шли по пустому полю и под стрёкот ночных сверчков во всё горло орали свою несложную песенку, от которой настроение стремительно поднималось в гору. Они по очереди придумали много куплетов, и про тех, "кто в Полицию пойдёт", и тех, "кто коня в денник ведёт", и тех, "кто везде свой нос суёт", и даже тех, "кто Эрена мудаком зовёт". - Н-но, Жан... Я не ругаюсь, - возмутился Марко, чуть ли не краснея. - Ну а ты его как-нибудь неругательно мудаком назови, - пожал плечами Кирштайн. Марко даже засмеялся. Нет, он засмеялся без "даже", звонким жеребячьим смехом, легко гарцующим в чистом полевом воздухе. И этот звенящий звук был столь заразительным, что ни Жан, ни серый конь в яблоках не смогли удержаться, чтобы не засмеяться в один голос с ним. Как и сказал однажды инструктор Шадис, Бодт - тонкий психолог. Не даром во всём 104-ом говорили про его фантастическую проницательность. Он будто бы всё знал наперёд, чувствовал людей, что его окружали. Он читал состояние своего собеседника и делал именно тот ход, который непременно принесёт положительный результат. Лучшего собеседника и спутника, пожалуй, не найти. Как и в этот раз. Жан уже думать забыл обо всех неприятностях, а если что-то и начинало назревать у него в голове, то у Марко уже был в рукаве второй удар позитивом. - Знаешь, ты не расстраивайся по поводу верховой езды, это дело поправимое. Я думаю, нам просто надо позаниматься с тобой в свободное время. Тогда спокойно покажу тебе свою секретную технику... - Ты серьёзно, что ли? - Жан приятно удивился. Тот кивнул молча, а потом продолжил. - Хотя на самом деле секрет в том... - он остановился, а потом вдруг повернулся к уставшему коню лицом и прижался к нему лоб в лоб, почёсывая его по широкой пятнистой щеке и фирменно улыбаясь. - Что никакого секрета нет. Просто будь позитивней. И, без шуток... - Марко задрал голову вверх, подставив лицо забрызганным молочно-белыми веснушками небесам. - Представь себя лошадью... Жан даже улыбнулся светлым воспоминаниям. Марко был лучшим из товарищей, лучшим из спутников. Благодаря ему множество действительно тяжёлых дней были закончены на доброй ноте. Марко пропал. Хотя не один он готов был подставить плечо в трудную минуту... Ведь были ещё хорошие друзья, но и они подевались куда-то…