Истерзанные души

В палате воцарилась абсолютная и жуткая, режущая слух тишина. Какое-то время никто ничего не говорил, лишь тяжёлое дыхание Пабло разбивало это молчание. Взглянув на Оливию, он с трудом качнул головой — и поморщился от боли. — Нет, — выдохнул Пабло, и в его голосе прозвучала отчаянная мольба, просьба убедить его в том, что это лишь дурной сон. — Что? Как это… Это чушь, неправда! — мелкая дрожь затрясла его тело. — Вы… Оливия покачала головой, взмахом руки останавливая неразрывный поток слов. — Нет, Пабло, это правда. Мужчина выдохнул так резко и сдавленно, будто бы получил удар под дых. — Нет, — повторил он, словно его несмелая попытка не верить, тусклая надежда могли что-то изменить, заставить дочку открыть глаза. — Как же это возможно? — вопросил он, и голос его звучал тихо и отрешённо. — Она не могла… Не могла погибнуть. Моя девочка… На лице врача появилось выражение мягкого сострадания, когда она осторожно приблизилась к безутешному пациенту. — Я сочувствую Вам. Это по-настоящему ужасно, но… Вы знали диагнозы, — Оливия вздохнула. — Увы, но шансы на другой исход были малы. Лицо Пабло исказило выражения мрачного веселья, остро граничившего с истерикой. — Конечно, — глухо отозвался он, пустым взглядом прожигая стену. — Я не должен удивляться. Я. Обо всём. Знал, — отчеканивая каждое слово, вымолвил он и устало закрыл глаза. Тем временем девушка вы немой печали наблюдала за его терзаниями и по выражению его лица, по усталым и сломленным движениям, по странному мимолётному отблеску в глазах пыталась понять, каково ему. Что он чувствовал сейчас? Сейчас, когда вся его семья погибла, будто бы чья-то безжалостная рука разом стёрла её с лица земли? Боль? Отчаяние? Опустошённость? Она не знала. И, к своему ужасу или облегчению, даже представить это не могла. Оливия же неуверенно замерла над мужчиной, вглядываясь в его неподвижное лицо. — Пабло?.. Некоторое время длилось бесконечно долгое и скорбное молчание, а затем он что-то сказал, и голос его звучал едва слышно: — Надеюсь… Надеюсь, Вы позволите мне хотя бы увидеть их, прежде чем… прежде… — его голос задрожал и оборвался, потонув в тишине. На мгновение Оливия нахмурилась, а затем в её глазах мелькнуло понимание: — Прежде чем состоятся похороны? — подсказала она, и он лишь кивнул. — Да… Думаю, Вы сможете дойти. И вновь повисло молчание, тягостное и тоскливое. Всё ещё лёжа с закрытыми глазами, Пабло ничего не говорил, как будто обдумывал сказанное ему. Однако, приглядевшись к нему, девушка заметила, что его губы едва заметно шевелились, словно хотели, но в бессилии не могли сказать что-то. Оливия уж развернулась и собралась уходить, как тишину разрушил слабый голос Пабло: — Спасибо…

***

Наверное, этот день ничем бы не отличался от предыдущих, если бы не его атмосфера, ещё более угнетённая, чем прежде. После того, как Оливия ушла, девушка пару раз пыталась вновь завести разговор с соседом по комнате, сказать ему что-то, выразить своё сочувствие — да что угодно! — но всякий раз ответом ей было лишь молчание. В голове лишь шелестело эхо собственных слов, будто бы сглаживая её одиночество. Возрастая и стихая, оно билось, словно раненая птицы. Эхо, эхо, эхо… Пабло лежал так неподвижно и тихо, будто бы спал, но, когда девушка бросала на него взгляд, она видела, что его глаза открыты и устремлены в потолок, будто бы там было что-то большое, чем серость и уныние. Наверное, он прокручивал в голове воспоминания, но о чём? О своей семье и самых счастливых моментах? Или о той роковой поездке, что теперь затмевала всё остальное? Впрочем, откуда ей знать… Прошло много времени с тех пор, как случился тот разговор, но потом вернулась Оливия и сказала Пабло, что он может попрощаться со своей семьёй в последний раз. Мужчина, корчась и морщась от боли, поднялся на костыли и осторожно зашагал к выходу. На его лице царило выражение полнейшей апатии, цвет его был болезненно-серым, а в карих глазах, взгляд которых он неизменно отводил, плескалась боль. Он направлялся в морг. При мысли о том, что её сосед направляется в место, где полным-полно мёртвых и искалеченных людей, у девушки сводило всё внутри. Не помня откуда, она знала, как примерно выглядит морг. И знала также, что ей ни за что не хотелось бы там очутиться. Морг — холодное и стерильное место, где всегда есть сладковатый аромат гниения, где властвует сама смерть. Морг — место, лишающее тебя чего-то важного и оставляющего тебя навеки одиноким. А что такое одиночество? Это то, что она чувствовала всё последнее время. Это то, что чувствовал в последнее время Пабло. И это было страшно. Это больно. Проведя время в пустой палате вместе с невесёлыми размышлениями, она не заметила, как быстро пролетело время. Подняв взгляд лишь тогда, когда скрипнула дверь, впуская Пабло, она содрогнулась от выражения его лица. Потерянное. Сломленное. Скорбное. Казалось, она ощутила тогда, как сильно не хотелось Пабло оставлять своих родных в ослепительно-белой комнате. Ей отчего-то хотелось узнать, что он чувствует. Хотелось понять, каково ему после этого испытания. Хотелось хоть с кем-то поговорить, лишь бы не ощущать гнетущего одиночества. Но, зная, что Пабло сейчас такие разговоры явно не нужны, она молчала, прикусив губу и смотря, как смеркается на улице. Осень слишком быстро старела, готовясь уступить место безликой зиме. Темнело слишком быстро. На улице с каждым днём становилось всё холоднее, холодно и тоскливо становилось и в душе. Пустое помещение всегда вызывало у неё жуткое ощущение одиночества, а теперь оно лишь усиливалось с каждым днём. Безудержные осенние ветра часто задували в сердце, заставляя его испуганно колотиться. Страх и усталость росли каждый день. Вздрогнув, девушка тряхнула головой и беспомощно огляделась по сторонам, ища что-то такое, что могло бы её занять. Бездействие удручало её, но и развернуться здесь было негде. В конце концов, взгляд девушки наткнулся на её сумку, которую пытались вырвать те малолетние грабители. И, что самое скверное, они действительно забрали одну из ценных вещей, пусть даже эта ценность была для них разной. Для них её телефон — просто дорогая игрушка, а для неё — то, что могло бы помочь ей найти близких. Она вздохнула и открыла сумочку, не зная, что ищет в ней. Судя по словам врачей, каких-то вещей, открыто указывающих на то, кто она и кто её семья (вроде паспорта, номера телефона или ещё что) тут нет. Но, может, есть что-то такое, что заставило бы разум распахнуть одну из дверец воспоминаний? Вдруг какая-то вещь была для неё очень важна, она носила её, как талисман? Вдруг… Мысли одолевали её, пока девушка с какой-то нелепой надеждой искала в этой сумке нечто ценное. Жить бок о бок с проклятой амнезией было невыносимо. Она отняла её прошлое, забрала все её чувства и воспоминания, её мечты и надежды, в которые она, возможно, так верила когда-то… Она ведь даже не знала, училась ли когда-нибудь или работала. Куда бы она хотела поступить? Зачем? Разве ей это нравится? После того случая всё потеряло смысл. И вот оно — то, что ужасало её больше всего. Если она даже не знала, как жила, как желала распоряжаться своей жизнью, что было теперь? Она может учиться на любую специальность, даже не зная, нравится ли она ей. Значило ли то, что отсутствие прошлого равносильно отсутствию будущего? Девушка буквально задохнулась от этих мыслей. В глазах потемнело, а в голове возникло какое-то давящее ощущение, будто бы она вот-вот потеряет сознание. Стоило бы успокоиться и начать размышлять здраво. Сейчас ее точка отсчета — то столкновение с подростками, которые попытались ее ограбить. И вот к чему это привело: их извращенная шутка и попытка почувствовать себя крутыми оставила ее совершенно одну в этом огромном мире, беспомощную и потерянную. И выражение «чистый лист» казалось сейчас до тошноты подходящим. Сколько же ей было лет? Казалось дикостью не знать этого, ровно как и отсутствие имени. Взяв маленькое зеркальце, валявшееся в сумочке (явно бесполезная для воспоминаний вещь), она посмотрелась в него — и увидела собственное испуганное лицо. Это лицо… наверное, ему было лет двадцать. Но что же осталось за плечами, в том беспросветном мраке? Какими были для неё эти двадцать лет, печальными или счастливыми? Кто был с ней в детстве, кто воспитывал и кто был близок? А может, у неё даже никого не было, вдруг она вообще жила в каком-нибудь детском доме всё это время? Так много вопросов и так мало ответов! «Успокойся, — велела себе девушка, чувствуя, как паника вновь завладевает ею. — Твои страхи тебе не помогут», — она отложила зеркальце. В сумке её валялась помада — до чего же это сейчас бесполезная вещь! — синяя ручка и небольшой блокнотик, новый и пустой. Ну что ж, можно хоть чем-то увлечь себя с помощью двух последних вещей. Девушка уж собралась было отложить сумку, как вдруг её взгляд зацепился за какой-то помятый клочок бумаги, одиноко валявшийся на дне. Замерев, она вытащила его и аккуратно развернула. На бумаге было написано несколько цифр, и девушке потребовалось чуть больше секунды, чтобы осознать: это номер чьего-то телефона. Сердце взволнованно подскочило в груди. В это мгновение раздался низкий гортанный звук, напоминающий стон. Вздрогнув, она бросила взгляд на Пабло, который приоткрыл рот, будто что-то хотел сказать. Его глаза были закрыты, и она не знала, спит он или бодрствует. Один его вид напомнил обо всём, что случилось за сегодня, и девушка поёжилась. — Мне так жаль Вас, Пабло, — прошелестела она, зная, что он её не услышит. И вновь эхо стало её единственным собеседником. — Мне так жаль. Она перевела взгляд на клочок бумаги и через некоторое время вновь углубилась в свои переживания. Номер телефона. Она нашла номер телефона. Что, если она попробует по нему позвонить?