Идеальный мир

И, в довершение ко всему, после сентябрьского заседания совета директоров в Нью-Йорке, над "Киннетиком" словно зависла толстая денежная туча, и из нее тропическим ливнем хлынули заказы. Представители самых различных фирм и корпораций раскаляли офисные и мобильные телефоны, приезжали толпами лично и устраивали истерики, требуя исполнения своих рекламных желаний в самые короткие сроки. Тед Шмидт, которого Кинни официально назначил своим заместителем по всем вопросам, принял решение срочно разделить фирму на две части, с тем, чтобы одна занималась только транспортно-туристическим кластером, а вторая всеми остальными заказами. К тому же, осмелевший Теодор со скандалами стал требовать от Брайана снять вместо старого офиса другое, более просторное помещение в небоскребах Золотого Треугольника, но в ответ получил лишь короткий приказ выкупить бывшие бани и два соседних дома и проламывать стены, расширяя при помощи отбойных молотков границы фирмы, а при помощи производимого ими грохота границы сознания. Но никто не жаловался. Но в главный волчий капкан неожиданно угодил сам Брайан. То ли не поверив, то ли не придав значения его отказу от места в совете директоров, промышленно-финансовый спрут под названием "ТГК" упускать свою добычу не собирался. От Кинни начали настоятельно требовать участия в различных заседаниях, согласованиях и встречах с представителями городской администрации, причем по вопросам, не имеющим никакого отношения к рекламной деятельности. Брайан практически не сопротивлялся, обоснованно полагая, что чем больше времени поглощает работа, тем меньше его остается на всякие слюнявые лесбийские мысли. И хотя Теодор при поддержке Синтии регулярно убеждал его, что он не обязан все это делать и что надо просто послать этих нахалов на хуй, но в глубине души оба помощника страшно гордились таким невероятным успехом своего шефа, как на рекламном, так и на всех остальных поприщах. А вот самому владельцу "Киннетика" новая жизнь принесла две дополнительные проблемы. Первая заключалось в том, что при тотальном отсутствии свободного времени, многочисленных хастлеров приходилось трахать прямо в полевых условиях - в своем собственном кабинете, в туалетных кабинках здания городской администрации и на задних сиденьях регулярно присылаемых за Брайаном длинных черных лимузинов. Введенные в курс дела городские эскорт-агентства должны были поставлять этих самых хастлеров, одетыми в строгую офисную одежду и с соответствующими прическами, и чтобы никаких розовых маечек, кожаных штанов и африканских дредов, так что на рынке интим-услуг Питтсбурга наметился новый актуальный тренд - "горячие офисные клерки". А вторая проблема... Вторая проблема заключалось в том, что сотрудники его фирмы, и до трехсотмиллионного-то Апокалипсиса боящиеся мистера Кинни до дрожи, теперь исчезали из коридоров и курилок, стоило только боссу появиться в пределах визуальной досягаемости. Как-то Брайан даже спросил Синтию, принесшую ему кофе (а эту привилегию она не уступала никому из своих уже шести помощников): "Какого хрена происходит?" и получил честный ответ: - Понимаешь, Брайан, как бы тебе это получше объяснить... Просто люди чувствуют, что ты перестал давать им второй шанс! Кстати, я давно хотела спросить тебя - почему? - Понимаешь, Синтия, - в тон ей ответил Брайан. - Потому что, перефразируя одного русского классика, никакого второго шанса не бывает. Шанс бывает только первый, он же и последний. А дать то, чего нет, не могу даже я. - А... - А кофе уже остыл. Тащи другой и если умудришься принести его в течение ближайших пяти минут, то смело можешь считать это своим вторым шансом. А еще владелец "Киннетика" часто вспоминал фразу, сказанную в запале Теодору, что кроме денег и власти на свете есть и кое-что еще. И вот теперь, когда и первого и второго было хоть залейся, он окончательно понял, что если это "кое-что еще" и существует в природе, то он, Брайан Кинни, понятия не имеет, что это конкретно и где его искать. И настроения эта мысль совсем не прибавляла. Особенно по утрам. POV Брайана ..этим апрельским утром я проснулся не только от звона будильника, но еще и от какого-то громкого стука. Что за хуйня, с трудом ворочались в моем сонном сознании мысли, и стучат вроде не в дверь, а тогда куда? И только спустя несколько секунд я сообразил, что стучат непосредственно мне в грудь, и стучит не что иное, как мое собственное сердце. Оно, сука, колотилось, как бешеное, грозя проломить ребра и эффектно вывалиться кровавым куском мяса прямо на мои синие шелковые простыни. Надо срочно встать, трепыхнулась здравая мысль, не хватало еще инфаркт схлопотать на ровном месте да еще в возрасте Христа, да, встать и принять холодный душ. И уже приняв кое-как этот самый душ и даже не побрившись, я натянул стандартную офисную униформу, купленную за бешеные деньги в Милане и потащился к машине, пытаясь по дороге понять, что ж такое могло присниться взрослому человеку, если он чуть не умер от разрыва сердца в своей собственной постели. И я уже совсем было сел в свой обожаемый корвет, как черт меня дернул поднять голову и посмотреть вверх. Над головой было ясное весеннее небо, небо цвета упаковки духов... Блядь! Сегодня же ровно год, как я впервые увидел, нет, сперва услышал, а потом увидел...в общем, его - белобрысого кукловода, чьи нежные синие глаза снились мне каждую...каждую...но только не эту ночь! И внезапно меня осенило - сердце колотилось не потому что мне что-то приснилось, нет, оно выпрыгивало из груди потому, что сегодня во сне я не видел ровным счетом ничего, сегодня во сне меня окружала сплошная непролазная тьма. Так, спокойно, Кинни, это даже хорошо, уговаривал себя я... Нет! Это просто охуенно, это значит - свобода, это значит, я могу больше не искать непонятное "кое-что еще", а напротив, наконец-то получать удовольствие от того, что у меня есть - здесь и сейчас. А это - семизначные цифры на моих банковских счетах, которыми так любит потрясать перед моим носом гордый Теодор, это - потребность купить себе дорогущий суперкар, и прекратить наконец парковать свой старый (хоть и раритетный) корвет между новеньким красным мазератти моего заместителя и новым же серебристым мерседесом S-класса моей помощницы, это - желание хотя бы раз заглянуть в каталоги новых пентхаусов Золотого Треугольника, которые эти оба моих помощника-друга регулярно подкладывают на мой стол, это - Ибица и Марди Гра, и толпы готовых на все парней с упругими задницами, да мало ли еще что... Жизнь прекрасна, Кинни, думал я, идя по коридору в свой кабинет, прекрасна и удивительна, только... почему же именно сегодня мне ничего не снилось... блядь, я не буду об этом думать, не хочу и не буду! Влетев в свой кабинет и обнаружив там Синтию, которая втихаря пыталась спереть примерно половину яблок из моей вазы в целях сохранения моего же здоровья, я беззлобно рявкнул: - Брысь отсюда! - Ой, да пожалуйста! Тебя, кстати, Теодор уже искал. Он чего-то опять рвет и мечет, - гордо вскинув голову, ответила она. - Звать? - А хули делать, зови. Как же вы оба мне надоели, - сказал я, падая в кресло. Теодор ворвался в кабинет, потрясая какой-то бумажкой. - Вот, полюбуйся, во что фирме обходятся твои художества, - заорал он. - Во что и какие именно? - осведомился я. - В шестьсот тридцать восемь тысяч долларов. А именно - твой дурацкий, ничем не объяснимый отказ от транспортной льготы, - прошипел он. В дверь просунулась белокурая голова. - Из "ТГК" звонили. Требуют, чтобы ты срочно приехал в аэропорт, там какое-то заседание по поводу реконструкции, нужно твое мнение... - Да они заколебали! Когда это уже все кончится?! - застонал Шмидт. - Через два года, - кротко сказал я, подхватил пальто и пошел на выход. А когда моя машинка весело неслась на запад, я представлял себе, что сказал бы Теодор, если бы узнал, что в шестьсот тридцать восемь тысяч долларов обошлось "Киннетику" задетое самолюбие его владельца, и это только за один год, а впереди еще два. Да он сразу сдал бы меня в маленькую тихую больничку доктора Кэмерона и правильно бы сделал. Нет, а куда же еще? Я и сам понимаю, что это все очень глупо, жаль только, поделать с собой ничего не могу - ирландская кровь, гены тапком не раздавишь... Совещание по реконструкции было похоже на десятки других, точно таких же совещаний, на которых ваш покорный слуга имел несчастье присутствовать. Крики, вопли, обвинения в непрофессионализме и перерасходе средств, и все это с грубым переходом на личности, в течение примерно пяти часов наполняли комнату и мой, измученный отсутствием приличного кофе, мозг. Особенно в этот раз отличился сеньор Лучано, да, да, тот самый толстый итальянец, который, судя по всему, так здорово отделал пентхаус мелкого любителя русского авангарда, что получил генеральный подряд на оформление всего нашего огромного объекта. Видимо припомнив мне оранжевое выступление годичной давности, он, выведя на большие экраны изображения дубайского дьюти-фри, потребовал моего мнения по поводу художественных достоинств этого произведения неизвестных мне дизайнеров. Я поднялся и как можно более мягким голосом заявил, что если, не дай Бог, увижу в нашем туристическом кластере хоть один элемент этого позолоченного разлюли-пиздеца, то лично взорву весь аэропорт нахуй своими собственными руками. Половина присутствующих захохотала, и скандал вспыхнул с новой силой, а я пошел курить на пожарную лестницу. Я стоял и курил, глядя то вниз, на наши припаркованные автомобили, то в сторону бывших терминалов "Хоббс Логистик", которые в своем нынешнем полуразобранном состоянии напоминали мне разбомбленный во время Второй мировой английский городок Ковентри. По проваленным крышам зданий бодро ходили черные человечки, сорванная багровая вывеска билась о раздолбанный торец дома, а в небе со скрипом поворачивались стрелы башенных кранов, переносящие тонны кирпичей и битого стекла. Внезапно внизу резко затормозил знакомый мне черный кубик имени немецкого автопрома, из него вышел Верн и направился к дверям, ведущим в наши помещения. Я сделал еще пару затяжек и, услышав его шаги за спиной, обернулся, намереваясь как можно более едко прокомментировать сегодняшнее мудацкое заседание, но не успел, напоровшись на его непривычно недоброжелательный взгляд. - Ну, и что вы на меня смотрите, как Элтон Джон на натурала? - напрягся я. - Просто очень не люблю ошибаться в людях, - спокойно сказал он. - И в чем же конкретно ошибка? - Да так... Просто думал, что вы умнее, Кинни, - с непонятной горечью сказал этот кретин, после чего развернулся и ушел. А я, еще немного постояв в небольшом ахуе, решил, что с меня на сегодня хватит и, не возвращаясь в зал заседаний, спустился к автомобилю и поехал в сторону дома. И уже подъезжая к дому, я внезапно понял, что мне позарез надо хотя бы раз за этот долгий день наконец пожрать по-человечески и, развернувшись, поехал в Либерти-кафе. Сегодня была смена Дебби, и она быстренько наметала полный стол еды и даже не стала донимать меня душеспасительными беседами, чему я был несказанно рад. Я медленно ел и никуда не торопился, а из-за стола вышел, когда уже практически стемнело. Я побрел по проходу к дверям, но вышедшая из подсобки Дэбби внезапно преградила мне дорогу и, упершись ладонью в мою грудь, толкнула в сторону неубранных столов. Я покорно сел на лавочку, она устроилась напротив и приказала: - Рассказывай! И я ей все рассказал. Она слушала, глядя мне в лицо, подперев свою щеку одной рукой и скользя другой по толстенькому прозрачному боку заварочного чайника. А я следил за ее пальцем с алым облупленным маникюром с таким вниманием, как будто это был не двухдолларовый китайский чайник, а волшебный палантир, и на его поверхности вот-вот должно было проступить мое будущее. - Да...значит, все-таки, это произошло. Значит кто-то пробрался за колючую проволоку...- задумчиво проговорила она. - Ну, а ты? Почему ты не поговорил с ним тогда, в Нью-Йорке? - Потому что в моей вселенной слова стОят ровно столько же, сколько и значат. То есть - ничего, - ответил я. - А я думала, что ты умнее, Брайан! - неожиданно сказала эта невозможная женщина и пошла собирать грязную посуду. И нет, друзья мои, я не обиделся. Я никогда на нее не обижаюсь, на единственного человека в этом гребаном мире, наверное. Не знаю, почему так, она-то старается изо всех сил, и я даже мог бы припомнить пару реальных оплеух, но не обижаюсь и все тут. Потом я, все-таки, поехал домой. Я ехал и думал, как так получилось, что в один и тот же день два взрослых человека (а сам-то я, блядь, кто?!) фактически назвали меня идиотом, а я им даже ничего не возразил? Это, наверное, усталость, раздумывал я, заходя в лофт. И, не включая свет, направился прямиком в душ. Врубив практически кипяток, я начал мыться, получая какое-то извращенное удовольствие от жгучих болевых ударов по всему телу. Выйдя, я натянул прямо на голый зад домашние джинсы и подошел к зеркалу. Из зеркальной глубины мне навстречу вышел мой старый знакомый - Дориан Грей, такой же красивый и безупречный, как и всегда... Ну, разве что слегка небритый. О, точно, надо побриться, подумал я, причем, непременно новой опасной бритвой. Бритва, надо сказать, была не новая, скорее она была очень старая, я купил ее на барахолке Портобелло в Нотинг-Хилле аж за сто фунтов, непонятно нахуя. Она была очень красивая и на удивление острая, несмотря на свой почтенный возраст. В общем, я раскрыл ее и приступил к операции. Я старался это делать как можно аккуратнее, плавно огибая скулы и подбородок и любуясь полученным результатом. Вдруг в дверь громко постучали. Блядь, вздрогнул я, а лезвие, соскочив, слегка задело мою щеку, оставляя маленький тонкий порез, из которого, тем не менее, сразу же закапала кровь. Схватив висевшее тут же белое полотенце, я несколько раз прижал его к лицу, и кровь, вроде бы, остановилась. Зажав в руке окровавленную белую тряпку, я пошел открывать, шлепая босыми ногами по паркету. Когда я откатил дверь, то мне на долю секунды показалось, что за ней никого нет. Взгляд проехался по пустому месту и уперся прямо в дверь лифта, но потом, опустив глаза, я увидел перед собой маленькую смуглую девушку в синих джинсах, розовой курточке и с хвостом на голове. Она смотрела на меня огромными карими глазами и беззвучно шевелила искусанными губами, а потом зачем-то стащила резинку с волос, и кудрявые темно-каштановые пряди рухнули на узенькие плечи. И в этот момент я узнал ее. Дафна Чендерс - вот как ее зовут!