когда ты изменишь имя (меня будут звать по-другому)

Они встречаются взглядами, и Джо кажется, что он слышит грохот столкнувшихся в лоб поездов. Какой-то дурак перевел стрелки, сведя параллельные пути в один - прямой, и до ада. Если бы он понимал выражение "Горяча, как Ад", он бы так о ней и сказал. Но Пэрриш католик, хоть и не самый рьяный, и жарящихся на гигантских чугунных сковородах чертей сексуальными не находит. Он чуть приподнимает брови, как будто удивляясь и слегка посмеиваясь над самим собой, и у Лидии щелкает в голове. Она отодвигает высокий стакан с недопитым коктейлем - на губах все равно остается сладкий вкус сахара и алкоголя, изящно перемещаясь с барного стула на танцпол. Она чуть пьяна - настолько, чтобы расслабиться, но не потерять ориентиры. Пэрриш следом за ней забывает о пиве и Хейке, который вытащил напарника в клуб, чтобы, вообще-то, пожаловаться на стерву-бывшую. Они встречаются под переливающимся цветным светом, дробящимся зеркальным шаром и расчерчивающим кожу неровными сполохами так, что оба кажутся друг другу дикими духами, вырвавшимися из бесконечной череды восхвалений столь же диких бесчисленных Богов. Бог Джордана – Закон, но на сегодня он забывает об этом, раскрывая ладонь на животе приглянувшейся незнакомки и позволяя ей прижаться спиной к его груди. Лидия запрокидывает голову на его плечо под хрустящей свежей рубашкой и запускает руку ему в волосы, двигая бедрами в такт обезумевшей музыке, уже не понимая, что за ритм ведет ее – то ли транс, то ли техно, и ей в общем-то все равно, пока звук длится и длится, ударяя по ушам. И они закрывают глаза. Его ладонь идет дальше по ее ребрам, делая мужчину и женщину почти невозможно близко – ремень на его поясе впивается в ее поясницу, и Мартин хватается за обвившую ее руку – твердую, теплую, очень реальную на фоне мельтешащего вокруг хаоса, перебирая пальцами скатанный рукав и чуть царапая его кожу длинными ногтями. Они продолжают двигаться – синхронно, покачиваясь, прижимаясь и жмурясь, проходя слишком тесно, и от этого в животе Лидии где-то под диафрагмой начинает разгораться крошечный уголек, и чем больше ударов сердца она проводит, вжимаясь вдруг взмокшей спиной в узкую череду пуговиц и ремень, цепляющий пряжкой, тем ярче пылает у нее внутри. Тем тяжелей дышать. Вторая рука мужчины, о существовании которой Лидия вдруг забывает, комкает тонкую ткань платья, и она чувствует разочарование. Слишком быстро. А Джордан шумно выдыхает – ткань скользит, и он чувствует под ней кружевную резинку белья и тазовую косточку, которую обегает кончиками ногтей, потому что ее тело каменеет, и Пэрриш не собирается спешить, потому что слишком хорошо умеет читать язык тела. Целая-целая-целая ночь. Лидия сгибает ногу, тесно скользя и поглаживая его щиколотку своей, опираясь и уже не боясь потерять равновесие – этот парень, похоже, отлично ее знает и… чувствует. А ей так хочется забыться, а у него такие зеленые глаза, и он так остро целует ее в шею – и щекотно и остро, и она сжимает зубы, не выпуская стона, и обоим тут же становится ясно, что вечер – ночь - не закончится слишком быстро, и это устраивает обоих. Не договариваясь ничем, кроме движений, они один за другим выходят из зала – Джо сжимает ее руку в своей и чувствует небывалой силы душевный подъем, и быстро – для служителя закона - едут в его квартиру, тормозя на мигающем светофоре и подолгу целуясь – так, что красный не единожды идет до зеленого и обратно. Водители за ними сигналят, и Пэрриш, от переливающихся через край чувств хлопая дверцей, выходит из машины, чтобы вернуться через минуту, пряча удостоверение в задний карман джинс. Это легко, потому что он не пристегивается - иначе неудобно перегибаться через рычаг переключения передач, чтобы притянуть ее к себе. Это о-очень безответственно. И безбашенно. Особенно безбашенно, когда он прижимается к ее рту, скользя краем языка по гладким, как стекло, губам, когда ловит ее язык, когда она дергается, порываясь пересесть к нему на колени, а он останавливает ее: - Приехали, - выдыхает Джордан, и Лидия, улыбаясь куда загадочней пресловутой Моны Лизы, исчезает из салона машины, сгущаясь, как серебристый туман, сразу возле его двери. И они падают в тень его дома, окутанные осенью, в которой в листопад падают не листья, а одежда. …Будильник разрывает его голову, и, только по эху его протестующего стона, Джордан вспоминает, что заснул не один. Оторвав щеку от подушки, Мартин распахивает глаза – длинные кукольные ресницы на мгновение выключают всякое логическое мышление у Пэрриша – и переворачивается на бок, натягивая на бледное плечо простынь. - Сколько?... – немного невнятно интересуется она, облизывая губы и приглаживая волосы. - Семь. Спи. - Не-ет, - она зевает, стеснительно прикрывая рот кулачком, - Мне пора. - Не хочу… - И я не хочу. Давай прогуляем? - Давай, - соглашается он, целуя ее в плечо, с которого снова сползает ткань, и выбираясь из-под одеяла. Он сидит к ней спиной, потирая лицо и пытаясь найти тапки, пока Лидия гипнотизирует взглядом его лопатки, не обремененные ни крыльями, ни обломками-остатками снежных перьев, и пересчитывает позвонки. В одну цифру никак не сходится, хотя с математикой у нее никогда проблем не было. - Я в душ… - он вяло машет в воздухе, - Первый. - Угу. - Еда… - В холодильнике, - удачно догадывается Мартин, дотягивается и шлепает его по пояснице, - Иди давай, мне тоже нужно. Пэрриш вдруг просыпается и оборачивается, бессознательно любуясь разворошенной постелью и живописно разметавшимися по подушке светло-рыжими волосами: - Можем сэкономить. - Что? - Время. И воду. Лидия моргает: - Экономия мировых ресурсов – долг каждого, - подрагивающим голосом напоминает она и уже целенаправленно облизывает губы. …Пэрриш уж совсем не ярый католик, но напоминает себе обязательно поблагодарить Бога, за то, что встретил Лидию Мартин - и надо же, чтобы именно в этот день. Ему не хочется предавать своего Бога связью с несовершеннолетней девушкой, у которой ему бы даже в голову никогда не пришло спросить возраст. Наверно, не этой ночью. Он все еще примерный коп. Он все еще догорает в пламени, которое раздула она. И он подвозит ее до школы, уже полностью уверенный, что попал, пропал и просто таки навеки сгинул. Машина стоит в тени задних, не самых популярных, школьных ворот, и Лидия сверху вниз смотрит на него, качаясь в его руках и всхлипывая от полной, предельной-запредельной заполненности и царапающих нежную кожу бедра зубьев молнии. Ее руки обнимают его за плечи, его – поддерживают, снова комкая шелк ткани и пятная розовыми следами ладоней круглые ягодицы: - С днем рождения, Лидия, - шепчет он, пряча нос в вырезе ее платья и целуя ложбинку между грудей, - С днем рождения, Лидия, моя Лидия…