В Хьёрварде

Над горизонтом сгущались тучи. Хьёрвард принял своих гостей, быть может, чуть менее гостеприимно, чем когда-то Шир, встречавший своих героев залитыми солнцем лугами. Хоббит завернулся потуже в плащ и отправился к костру, где постепенно пробуждались остальные участники удивительного приключения. Эовин и Тубала уже успели сбегать к ручью, клокотавшему и впадающему в море невдалеке от их стоянки, и набрали несколько фляг чистой ключевой воды; и вот уже Форве шёл с мятными травами и лесными ягодами, чтобы приготовить традиционный эльфийский напиток, столь бодрящий и придающий сил и смелости перед началом нового испытания. Секрет этого напитка был утерян когда-то людьми, а вот эльфы, которые передали эту тайну Вослед Идущим, бережно хранили в своей памяти не только бессчётные года своей жизни под звёздами, но и те маленькие хитрости, которые давали преимущества перед врагом во время схваток - за Белерианд ли, под стенами ли Дол-Гулдура. Маэлнор успел подстрелить где-то куропаток, таких же, которых Фолко привык видеть в воздушных просторах Средиземья, и теперь они вращались на самодельном вертеле, как бы напоминая о той жизни, которую друзья оставили, будучи вассалами иных, высших существ. Вряд ли теперь они были указом для них настоящих, но ностальгия по ещё недавно покинутой им родине внезапно овладела хоббитом, хотя он только ещё недавно расстался с ней, полный разочарований в казавшимся незыблемом мироустройстве и надежд на справедливость в новом, неизведанном и несколько пугающем мире, в котором могло произойти всё, что угодно. Санделло потирал виски и отчищал плащ от прицепившихся к нему репейников. Утро выдалось не только дождливым, но и ветреным, и довольно унылым, так что всех присутствующих помимо возбуждения охватила какая-то неясная хандра, которая, как впоследствии узнал хоббит, рассеяла не только подозрения касательно того, что этот мир не лучше и не хуже остальных, но и вложила в сердце каждого странное предчувствие, сродни огню, который Форве впоследствии назвал, полушутя-полусерьёзно, огнём Сущего, того, что двигал всеми деяниями сотворителей Арды, а вот теперь и позднее - поступками наших героев. Мнения отряда касательно исследования мира разделились. Одни говорили, что необходимо углубиться в лес и проверить его на наличие тропинок, жилья и прочего - того, чего, по убеждению других представителей Перешедших, как назвал Феанор их маленькую экспедицию, могло и не быть. Он же, как когда-то перед отходом нолдоров, хотя и с меньшим пылом, увещевал Торина и Малыша, и эльфов следовать вдоль кромки прибоя: - Вода куда-нибудь, да выведет, - подкреплял он свои размышления жизненным опытом. - Пусть даже это будет молчаливая, не о чём не поющая и ничего не говорящая мне вода этого странного моря. Воображение хоббита рисовало ему каменные заставы величественного замка, стоящего на гранитном утёсе, с неприступными бастионами и островерхими башенками, связанными контрфорсами, но, подумав о лесе, он предположил, что там, скорее всего, будет менее безопасно: их вероятным противникам спрятаться среди раскидистых крон и разросшихся кустарников куда проще, чем в подлеске, отстоящем от кромки воды дальше, чем полёт стрелы. Поэтому он доверился Феанору. Его мнение оказалось решающим, поскольку он возвысил свой голос позже, чем все остальные, прикидывая да размышляя, он же и оказался тем последним нечётным членом отряда, который должен был вынести мнение о направлении похода. В общем, вскоре все собрались, и, затушив костёр, двинулись в путь вдоль омываемого пенными волнами берега. Тучи ещё висели довольно низко над морем, когда все услышали внезапный странный крик. Гномы уже взяли на изготовку топоры, как эльфы, вглядывающиеся в небо, остались спокойными и вскоре сообщили, что ничего страшного не происходит: вместо того, чтобы встретить предполагаемую опасность, они предложили всем полюбоваться на полёт неведомой птицы, необычайно большой по размеру и по приближении напомнившей Фолко орла Торондора из описаний его в Алой Книге, только оперение у птицы было неоднородное: местами белое, местами багрово-красное, и на вид пернатое создание было необыкновенно изящно. Описав красивую дугу над лесом, птица со странным криком, напоминающим прерывистый волчий вой, такой, что всех передёрнуло, понеслась вдоль морской глади куда-то в сторону выдающихся далеко в море белых отмелей - не то меловых, не то известняковых: с места нахождения отряда это трудно было разобрать. - Непохоже, чтобы фауна этого мира была нам знакома, - заметил Беарнас. - Такое не каждый день увидишь. По крайней мере, раньше не виделось. - Надеюсь, она съедобная, - проговорил Малыш, поглядывая на эльфов. - Мне-то её топором не достать, а вот уважаемые могли бы поднапрячь свою тетиву и обеспечить нам на ужин экзотическое блюдо... - Которое вполне может окзаться ядовитым, - с улыбкой закончил за него Форве. - Долгие века потерь и разочарований научили нас несколько раз проверять не только то, что мы едим, но и многое другое. За годы жизни у Куйвиэнен наш народ немало пострадал от мелькоровых тварей, преизрядно расплодившихся в окружающих его лесах и носящих в своей мерзкой плоти отраву. Так что от лиходейских происков Врага Мира авари пострадали не только напрямую, попадаясь в лапы прислужников Ангбанда, но и по собственной небрежности. Звери, выращенные Морготом, да и просто подвергшиеся когда-то его отвратительным экспериментам, становились несъедобными, а мясо их - ядовитым, и многие из нашего рода поплатились за это жизнью. За короткое время они чахли от отравы, разлитой в жилах этих несчастных существ, и отходили в палаты Мандоса с тяжёлыми стонами, как раненные в бою. Малыш примолк. "И действительно, - думалось Фолко, - Здесь можно ожидать чего угодно. Быть может, этот мир подпорчен не менее прошлого (слово "нашего" он уже более не употреблял) кем-нибудь таким же злым и эгоистичным, как Моргот - кто знает, что подкинет нам тёмная сторона неизведанного, и без того пугающая своим величественным и мрачным молчанием?.." Вскоре порог прибоя был перерезан вдающимся в лесную гущу заливом. Решили пойти по краю в чащу. Дорогу пересекали небольшие ручьи, впадающие в залив, и вскоре выяснилось, что это не залив вовсе, а устье небольшой речушки, бегущей в море и несколько заболоченной, вот потому-то и течение казалось замедленным, а оттого почти не различимым для глаза. Вскоре, однако, путники увидели большой камень, рассекающий бег воды на две струи, стремящиеся к небольшому водопаду, падая в который, они образовывали небольшой водоворот, затягивающий и выбрасывающий на поверхность листья гигантов-деревьев, лиственных и ветви - хвойных. Звуки речки были усладой для слуха, им вторили лесные голоса - шум ветра в кронах деревьев и пение птиц, среди которых Фолко различил некоторые неизвестные ему трели. Чуткие уши эльфов также уловили новые, неведомые звуки, и Форве признался, что за бессчётные годы его существования в Средиземье таких печальных и красивых птичьих песен он не слышал нигде. Держа путь вдоль реки всё глубже в чащу леса, путники не переставали удивляться творениям здешней природы: не иначе как какая-нибудь богиня, сродни Йаванне, потрудилась здесь разом за несколько тысячелетий своего отдыха. Ввысь устремлялись гиганты с небольшой кроной, раскинувшей свои ветви на недосягаемой высоте; маленькие, карликовые деревья уживались со странного вида созданиями, которых вообще трудно было назвать деревьями или кустами: их уродливые, крючковатые и изломанные ветви так и норовили схватить за одежду и как будто бы не пускали никого во владения неведомых лесных властителей. Фолко казалось, что вот ещё минута, и из глубин чащобы выступит какой-нибудь энт или что-то, похожее на лесного стража - порождение странного мира, непохожего ни на что, виденное им прежде. Между тем лес становился всё гуще, идти становилось всё труднее и труднее. Прошёл час. Решили расположиться на отдых - даже неутомимые гномы опустили свои секиры. Из нарубленных сухих веток развели костёр. Все молчали - лес давил своей глухотой, разговаривать никому не хотелось. Только один Маэлнор тихо напевал себе под нос неизвестную песенку, и у хоббита заметно полегчало на душе. Хотя он уже не вспоминал то, что оставил позади и то, что давало ему сил и надежды жить дальше - ведь всё оказалось шито белыми нитами, но всё же сотворённое дивным народом оказывалось почти бессмертным, как будто сотканное из неведомого материала, неподвластного тлену.