Запахи звёздной пыли. Том 1

Уже ко вторнику Геля поняла, что школу она терпеть не может. Ничего в ней хорошего нет, ну вот совсем ничегошеньки. Это в пятницу было ещё ничего, в пятницу Геля и в школе не была. Они всем классом в кино ходили. Геля тогда первый раз была в кинотеатре, не только в этом, а вообще, и всё ей там понравилось – и высокие кресла с высокими спинками, на которые залезаешь – и ноги до пола не достают, сколько ни тяни, прямо как в парикмахерской, и вкусный запах попкорна в воздухе, и сам фильм – «Чарли и шоколадная фабрика». Геля немедленно решила, что ничего интереснее она в жизни не смотрела. Там ведь, на этой фабрике, целый мир из всяких сладостей, и лифт летает, и одна девочка превратилась в чернику, а другую девочку белки в трубу уволокли… Геля попробовала об этом всём рассказать маме, захлёбываясь от впечатлений, но мама только фыркнула: - Что за галиматья! Лучше бы про животных вам что-нибудь показали, а то приучают с детства ко всякой дряни, засоряют детям мозги… - А я рекламу видела в кино, - сказала Геля. – Про животных будет. И про дядьку. Но про животных тоже. - Что за фильм? – заинтересовалась мама. - «Уоллес и Громит: Проклятие кролика-оборотня», - с наслаждением сообщила Геля. - Тьфу, - только и сказала мама. А в понедельник Геля, можно сказать, в первый раз по-настоящему была в школе: у них настоящие уроки были, сразу три. Два русских и математика. Только когда Геля пришла, все места уже были заняты, кроме одного, на последней парте, где Геля сидела ещё первого сентября. Рядом была уже не Туся, а какой-то русоволосый мальчик, с очень сосредоточенным выражением лица изучавший потолок. Геля тоже посмотрела на потолок, но ничего интересного там не обнаружила. Огляделась по сторонам – Туся сидит, как и хотела, на первой парте, и уже вовсю болтает с какой-то девочкой, Серёжа на третьей парте третьего ряда увлечённо смотрит соседу в телефон. Барбосов сзади тоже поглядывает, но осторожно – если бы это был не Барбосов, Геля сказала бы, что стесняется. Заметив на себе Гелин взгляд, он оторвался от чужого телефона и высунул язык. Геля тоже хотела скорчить рожу попротивнее, но потом вспомнила, что ей Склайз говорил, и сделала вид, что ничего не заметила. Взяла букварь, закрылась им от Барбосова – пусть себе корчит, хоть весь пусть искорчится. - Читаешь? – спросили вдруг за букварём. Пришлось букварь приопустить. Это к Геле обернулись двое мальчишек с передней парты – один поменьше, другой повыше, один блондинистый, другой брюнетистый. - Нет, - сказала Геля. – Я так просто смотрю. - «Так просто смотрю», ме-ме-ме, - передразнил блондинистый. – Ты в садике, что ли, чтобы смотреть? Тут школа, а не что-нибудь, тут читать надо. Читать хоть умеешь? - Умею! – возмутилась Геля такому вопросу. – Ещё как. А букварь я весь прочитала дома. Мальчишки переглянулись и загоготали. Будто она сказала что-то смешное! Вот дураки, ещё хуже Барбосова. - Ну и нечего смеяться, - Геля хотела, чтобы её голос звучал построже, но всё равно сбилась на писк, - потому что я правда читала, ещё как читала! Весь прочитала! И «Окружающий мир» тоже. Брюнетистый уже подвизгивал от смеха, зато блондинистый вдруг замолчал. - А стихи рассказать можешь? Геля даже растерялась. - Какие ещё стихи? Я много знаю. Пушкина. Михалкова. Степанова. - «Какие стихи-и», - снова передразнил блондинистый. – Обыкновенные. Которые были в букваре, сзади на обложке. А говоришь, читала! В букваре в самом деле были стихи в конце, но Геля их уже не очень помнила. Там про то, как важны знания, как здорово уметь читать самому… И длинные – четыре четверостишия, может, пять. Геля же их не учила, как тут запомнишь! Тут надо быть этим… вундеркиндером, как соседская Яна. - И читала! – повторила Геля. – А стихи длинные, как их запомнишь? Я же не учила специально. - А надо было выучить, - сказал брюнетистый. - А то Ольга Васильевна двойку поставит, - сказал блондинистый. - Родителей в школу вызовут, - сказал брюнетистый. - А они тебя – ремнём!.. – сказал блондинистый. - И правильно, - сказал брюнетистый. - Школа всё-таки, - сказал блондинистый. - Не что-нибудь, - сказал брюнетистый. Тут они снова переглянулись и заржали вдвое громче прежнего. Геля с ужасом почувствовала, как в глазах закипают слёзы. Склайз говорил не обращать внимание, а как тут не обратить, если они тебе прямо в лицо уставились? «Никто не любит плакс», - вспомнилось ей. Хотя дураков вот тоже никто не любит, а они есть и как-то им всё равно. Ещё он говорил улыбаться… Геля с усилием растянула уголки губ. - Ты чего? – изумился брюнетистый и даже смеяться прекратил. - Знаешь, есть дети отсталые, - сказал блондинистый. – Вот она такая. Геля улыбнулась так свирепо, что глаза чуть из орбит не выскочили. Отсталая! Я тебе покажу отсталую… - Не, - сказал брюнетистый. – Ты когда-нибудь смотрел про психов фильмы? Вот она псих. Они улыбаются, улыбаются, а потом хватают жертву и… Тут уж молчать было невозможно. - Никогда вежливых людей не видел! – сказала Геля таким тоном, чтобы они сразу всё почувствовали и осознали. – Я улыбаюсь, потому что воспитанная. А была бы невоспитанная, как бы треснула вас обоих!.. А они почему-то не почувствовали и не осознали. И давай опять смеяться. - А ещё, - продолжала Геля, ощущая, как сильно колотится сердце – то ли заплакать хочется, то ли и правда врезать, - если бы я была невоспитанная, я бы сказала, что вы дураки и сами вы психи отсталые. Но я воспитанная. Поэтому не скажу. Блондинистый захохотал в голос, брюнетистый, напротив, умолк и прищурился. - Слушай, она ведь наезжает! Я ж сказал, что псих. Слёзы снова подкатили к глазам. Ну что такое, улыбаться не помогает! И вообще ничего не помогает, они над всем смеются. Вот мама умеет так отбрить – не порадуешься, а Геля, видимо, и правда тюхтя. И курица. - Да отстаньте вы от неё, - раздался вдруг голос мальчика рядом, который ещё раньше смотрел на потолок, а теперь вот от потолка отвлёкся. – Чего прицепились! Она всё правильно говорит, дураки вы. Лучше б не к девчонкам лезли, а к уроку готовились. Сами-то вы стих выучили? - Делать нечего, - фыркнул блондинистый. - А я вот выучил. Но не лезу ведь ко всем, не говорю, чтоб все учили. Пусть не учат! Я для себя… Я память тренирую. - Тренирует он… - хмыкнул брюнетистый, но от Гели оба нехотя отвернулись. - Спасибо, - тихонько сказала Геля мальчику. Тот только головой мотнул вяло: - Да это не то чтобы я заступался. Мне просто надоело – они ржут, а я тут думаю… Геля посмотрела на него с невольным уважением. Подумать только – память тренирует! Думает! - А о чём думаешь? - Да так, - он опять мотнул головой, - придумываю вещи разные. Которые могут быть и которых не бывает… не, ты не поймёшь. Что-то знакомое почудилось Геле в его словах – она бы, наверное, так же про свои мысли рассказывала. Интересно, он тоже представляет, что делал бы на месте героя книжки какой-нибудь или мультика? Или что попал в сказку, или что в класс вдруг взяли и вбежали бандиты, а потом похитили кого-нибудь… Геля уже хотела спросить у него, но тут вошла Ольга Васильевна. Начался урок, а Геля знала, что говорить во время урока нельзя. Так она мальчику ничего и не сказала. Сначала все читали, какие примеры у них получились про куклу, мяч, книжку и так далее. Над этим домашним заданием, как ни странно, Геля очень долго думала. Сначала она написала обыкновенно – «играть с куклой», «кидать мяч», «читать книжку». Но это казалось как-то скучно. Пять минут посидел – и готово, а Ольга Васильевна ведь говорила, что учиться должно быть трудно! Так что Геля переделала: «оживить куклу», «проткнуть мяч», «любить книжку». На уроке Геля слушала чужие примеры, один в один похожие на те, что пришли ей в голову самыми первыми, и ей сделалось очень радостно, что она-то свои исправила, и у всех одинаковые, а у неё другие, необычные… Все как все, а она – лучше всех! Но когда очередь дошла до неё, смех грянул уже на первом же примере, про куклу. - Оживить! – надрывались дураки спереди. – Иди попробуй оживи! - Это ещё что! – кричал Барбосов со своего места. – Она во что только не верит, даже в Деда Мороза! Теперь вот инопланетян каких-то придумала… Она вам про инопланетян ещё расскажет, дождётесь! Даже Туся тоненько заливалась на первой парте, запрокинув голову и встряхивая своими чипсовыми локонами. Это особенно расстраивало. - Чего смеётесь? – обиделась Геля. – Во многих книжках так бывает. - А мы не в книжке, - вполне серьёзно объяснил ей брюнетистый, снова оборачиваясь – хорошо хоть, теперь ненадолго. – Надо реально писать, а то всякого напридумывать можно. «Летать на лисе»… А чё? Вдруг в какой-нибудь книжке на лисах летают! - А ещё, - сказала Геля, не отвлекаясь на рассуждения брюнетистого, а то обращать ещё внимание на всяких, - когда мы играем с игрушкой, любой – то мы ведь их как бы делаем живыми своей фантазией. Ну, я так думаю. Поэтому и получается – «оживить куклу». - А Геля права, - заметила Ольга Васильевна, и гвалт начал постепенно стихать. – Интересный у неё пример получился, не на поверхности лежит. Но ведь можно и так сказать, безусловно! Смотрите, сколько значений может быть у действия – и прямое, сказочное, и переносное – не по-настоящему, а как бы понарошку… Мы ещё с вами будем проходить потом, что такое переносное значение, но вот хороший первый пример. У вас у всех примеры хорошие, правильные, но одинаковые – «одеть куклу», «играть с куклой», «купить куклу»… Это то, что сразу приходит в голову при слове «кукла», а то, что сразу приходит – это шаблон. Все беды приходят, когда люди начинают мыслить шаблонами, так что лучше и не начинать. В первом классе оценок никому не ставят, но если бы ты училась во втором, была бы у тебя, Геля, твёрдая пятёрка. - Что, съели? – прошептала Геля в спины дуракам, не слишком беспокоясь о том, насколько это невежливо. Те не отозвались – ещё бы, сказать-то нечего! Её похвалили! Сама Ольга Васильевна похвалила! А мама-то говорила, что Геля двоечницей будет, и Геля сама понемногу стала так думать, а тут раз – и пятёрка, да не какая-нибудь, а твёрдая! Геля не знала, что значит «твёрдая» и бывает ли мягкая пятёрка, но звучало гордо. И пусть, что пятёрка не настоящая – её нет, но она могла бы быть! Надо маме рассказать обязательно, только главное, чтоб поверила. - В прошлый раз, первого сентября, у вас были очень свежие, нешаблонные, отличные примеры, - продолжала тем временем Ольга Васильевна. – Ну как замечательно, в самом деле – «убить лису», «выдрессировать лису»… Не то, что приходит в голову с первого раза, правда? Тогда вы действительно увлеклись, вам было интересно, весело выдумывать эти примеры, поэтому и получалось, как это вы сейчас говорите, «прикольно», - кое-кто засмеялся, так чужеродно звучало у Ольги Васильевны это слово. – А когда пришли домой, вам уже другим хотелось позаниматься: телевизор посмотреть, в футбол погонять, - и вы подошли к заданию как к нудной обязаловке, так ведь? Многие в классе закивали, и Геле пришло вдруг на ум, что если бы не эти примеры про лису, она не стала бы придумывать что-то необычное, взяла бы первое попавшееся, как все. Ну и за что её тогда хвалить? Надо хвалить Тусю, рыжего мальчика, других ребят с весёлыми примерами, возникшими внезапно, сами собой, а не после долгих раздумий, как у Гели... Стало как-то неуютно. - Поэтому, - завершила Ольга Васильевна, - постарайтесь, чтобы домашняя работа была для вас творчеством, игрой. Легче подходите к этому, задорнее. А Геля Томина пусть вам служит примером. – Геля даже дёрнулась, так несправедливо ей показалось то, что Ольга Васильевна говорит. Она – не пример, она сама подражала! А сама бы не додумалась ни за что, и хорошо, что пятёрка ненастоящая – настоящая Геле всю душу изгрызла бы, и дневник с ней показался бы тяжёлым, как утюг. Не надо ничего об этом рассказывать маме. И вообще никому, даже тершцам не надо. Потом Ольга Васильевна очень интересно рассказывала про речь, про язык, спрашивала у всех, что, как они думают, это такое. Все говорили так долго и даже спорили, что до Гели в этот раз очередь не дошла. Ну и хорошо – она уже и не знала, что сказать, все ведь всё уже сказали. Хорош пример для всех! Гелю снова ожгло стыдом, когда она подумала об этом. А вот второй урок русского был совсем не такой интересный. На нём все читали маленькие тексты из букваря, в пару-тройку коротеньких предложений. Все, один за другим, по очереди – и некоторые читали так плохо, что спотыкались на каждом слоге, например, маленькая щуплая девочка с первого ряда с бантиками, которые были, кажется, больше самой девочкиной головы. Таких, запинающихся, было больше, так что Геля заскучала ещё на втором читающем. Она, правда, прочитала хорошо, сама понимая это – ну, хоть что-то она умеет! – правда, её сосед, Серёжа и Туся читали ещё громче, быстрее и выразительнее. Зато Барбосов, хоть и не спотыкался, но читал медленно-премедленно, как старый дед – ещё бы, это ему не дразниться! Но лучше всего была перемена между этими двумя уроками. На ней Туся сама Гелю окликнула: - Ну, чего ты тут одна сидишь? Пойдём погуляем до звонка! - Пойдём, - с радостью и даже некоторым облегчением согласилась Геля. Тсейра-то ей говорила первого сентября, что нельзя Тусе верить, что не будет Туся с ней дружить, и уж тем более ничего ей не подарит, а про Барби и про блеск сказала так только, лишь бы что сказать. Правда, все остальные тут же начали с Тсейрой спорить… Геле нравилась Тсейра, но как-то не хотелось ей верить по поводу Туси. – А почему ты меня не дождалась? Села с какой-то девочкой! Не девочка ведь твоя подруга навеки, а я. Туся закатила глаза, подхватывая Гелю за руку. - Ну ты смешная ваще, конечно! Я же говорила, что хочу сидеть на первой, чтобы всё видеть, ну, и чтоб меня тоже было видно. Я и села, а эта девочка потом сама пришла и тоже села. Мне что её, прогнать надо было, что ли? Ты если б не тормозила, села бы со мной, а теперь что делать. Напротив класса висел стенд с кучей каких-то бумажек и наклеенными звёздами из жёлтого и розового картона, слева от стенда был коридор с дверями в другие классы по обеим сторонам, и постоянно входили-выходили туда-сюда дети, очень много детей; какие побольше, какие поменьше. - Пошли туда, - скомандовала Туся и свернула в коридор. Геле больше хотелось спуститься вниз, но она не стала этого говорить – вдруг Туся обидится. Лучше уж сделать как она хочет, Геле же не трудно. Нету ведь разницы, куда идти… Они прошли мимо всех дверей, а когда двери кончились, началась лестничная площадка с клеточками на холодном, ничем не обитом полу, длинным окном и лестницей, ведущей вниз. Под лестницей оказался небольшой проём, где можно было сидеть и прятаться. И ещё в этом проёме была очень таинственная дверь. Геля потянула её на себя – заперто. Но закрытая дверь, как тут же решила Геля, намного лучше открытой, потому что загадочнее. Интересно, что там внутри? Тут теперь, подумала Геля, будет её любимое место в школе, тайное, чтобы никто о нём больше не знал. Она будет приходить сюда и забиваться в уголок, чтобы с лестницы и из коридора видно не было, будет тут читать или просто думать всякое. Справа от лестницы был коридор, поменьше, чем предыдущий, и с какими-то странными коричневыми обоями, под цвет пола. Дверей там тоже было мало – три, может, или четыре, Геля с Тусей очень быстро мимо них всех прошли. И совершенно неожиданно оказались там, где первого сентября ждала Гелю мама – вот и скамейки те же самые, и стенд с объявлениями, и охранник, дремлющий за маленьким столом, почему-то заваленным нотными тетрадями… Кто-то забыл, наверно, какие-нибудь ашки. И главная лестница стояла тут же, вела наверх, на второй этаж. Почему-то это так восхитило Гелю, что у неё ненадолго перехватило дух. Никогда она такого не видела – чтобы было несколько путей пройти в одно и то же место, чтобы по одной лестнице подняться, а по другой спуститься! И всё в таком маленьком здании. - Ух ты, - выдохнула она. – Как тут всё хитро придумано… И там лестница, и тут лестница, можно всё кругом обойти! Хочешь – иди туда, а хочешь – сюда… Классно, правда? Туся пожала плечами. - А чего удивляться? Подумаешь, две лестницы. Вот если б тут был лифт… Лифт – это тебе не лестница. У нас дома есть. Даже два… Хотя нет, просто лифт – это тоже скучно. Вот если бы стеклянный! - Или летающий, - сказала Геля, - как в «Чарли и шоколадной фабрике». И он ведь тоже был стеклянный… Вот было бы здорово! Сел – и полетел, и видно, где летишь! Сама она никогда не видела никаких лифтов, ни летающих, ни стеклянных, ни обычных, но решила этого не уточнять. И только-только обрадовалась, что разговор вышел на кино, и собралась спросить у Туси, что ей там больше всего понравилось, вдруг затрезвонил звонок, громко, будто прямо над их ушами. Геля невольно поёжилась. - Бежать надо, - тут же оценила ситуацию Туся. – А то опоздаем ещё, нельзя ведь опаздывать. - А помнишь… - нерешительно начала Геля, быстро карабкаясь по ступенькам через одну по своей давней привычке и благодаря этому опережая мелко семенящую Тусю. – Помнишь, ты мне обещала Барби подарить, и замок для неё, и блеск для губ… Туся немного подумала, прежде чем отвечать. - Нет. Такого не помню. - А ты обещала! – сказала ещё раз Геля. Туся ещё немного подумала. - Ну, может, и обещала… Мало ли кто кому что обещал. Мне родители не разрешат. Они всегда пересчитывают, всё ли на месте – боятся, потеряю. Но ты можешь прийти ко мне в гости, если мама разрешит пригласить, и я тебе дам на них посмотреть. Даже потрогать, наверное, дам. Только аккуратно. И руки вымой перед этим с антибактерочным мылом на три раза, а лучше на четыре. Геля молчала. Вспомнились опять слова Тсейры… Всё-таки права она была, и мама тоже была права – ничего ей Туся не подарит. Но, с другой стороны, разве Барби – это самое главное? Самое главное – это дружба, а они же ведь дружат с Тусей, вот даже всю перемену ходили вместе. И следующую будут ходить, и завтра будут, и послезавтра, и вообще всегда! Так что гулять по школе с Тусей ей в тот день больше всего понравилось, а математика – меньше всего. Чувствовалось, что Ольге Васильевне математику объяснять тоже не так интересно, как русский. Ну, или, может, сам по себе предмет неинтересный, потому что Геля ничего не понимала, ни капельки. Некоторые примеры у неё получались, во всех остальных она путалась и уже на середине урока решила, что математика – самый отвратительный урок на свете, хуже ничего и не придумаешь. А ещё снова психологичка вспомнилась… Злая, злой вид и голос злой, даже пуговицы у неё как-то злобно поблёскивали на солнце, и блики на них как ехидные полуулыбки – «Ты будешь наконец соображать или нет? Если б у меня сзади растения не стояли, я б тебя опрокинула вместе со стулом». Геля сжимала зубы, чтобы не расплакаться, крепко-крепко сжимала ручку в потном кулаке и пыталась, пыталась, пыталась решать примеры – а они не решались. И, казалось, все всё понимают, кроме Гели – она заглянула в тетрадку к соседу, и тот щёлкал пример за примером. - Ненавижу математику! – жаловалась Геля забравшей её из школы Кристине, безуспешно пытаясь поспеть за широкими шагами её длинных ног. – Вот кому она нужна и зачем? - Ну, как зачем, - рассудительно начала Кристина, - чтобы уметь всё считать. Вот, допустим, придёшь ты в магазин, и сто грамм конфет стоит пятьдесят рублей, а тебе нужно двести. И вот ты умножаешь рубли на конфеты… то есть граммы на рубли… то есть граммы на другие граммы… тьфу! Забей, в общем, калькулятор есть. Ты права, математика не нужна. Хотя я её даже любила когда-то, хорошо понимала… А теперь всё вылетело из головы, даже таблицу умножения, кажется, только до шести помню. И вообще, из всех предметов в школе, - она приостановилась, и Геля чуть не врезалась в неё сзади, - в жизни пригодится только физкультура. Умение быстро бегать полезно во многих ситуациях. Первым уроком во второй Гелин школьный день как раз была физкультура. Геля этому страшно обрадовалась. А когда оказалось, что она будет на свежем воздухе, Геля обрадовалась ещё больше. И учительница ей тоже сразу понравилась – не особо молодая, но зато весёлая, подвижная, как розовый заяц из рекламы батареек – Лилия Андреевна. Но как только урок начался, всё сразу испортилось. Во-первых, оказалось, что Геля только думала о себе, будто она умеет бегать, а на самом деле бегать она не умеет. По крайней мере, когда они бегали четыре круга вокруг большой школы, Геля выдохлась ещё в начале второго. - Эй ты, тормоз! – кричал ей брюнетистый. – Быстрее давай! - Не тормози, сникерсни! – проносился мимо блондинистый. - Вот-вот! Точно – тормоз! – с удовольствием подхватил Барбосов. У него аж глаза разгорелись, так радостно ему было, что теперь не только он дразнит Гелю и что у него наконец нашлась причина прицепиться. – Чего плетёшься, как черепаха? Геля пыталась поднажать, но ноги отстёгивались, а сердце, казалось, подскочило к самому горлу и билось там, отсчитывая секунды, оставшиеся до конца этого мучения. - Ничего страшного, - сказала ей в утешение Лилия Андреевна, когда Геля последней, чуть ли не в слезах приплелась на спортивную площадку. – У всех разные таланты. Кто-то бегает, кто-то, - она на миг задумалась, - не бегает… Не очень помогло такое утешение. Всю разминку Геля то и дело шмыгала носом и сглатывала вставшие в горле сопли. Дыхание постепенно восстанавливалось, но сердце по-прежнему нервно сжималось, ноги и руки холодели то ли от пережитого позора, то ли от того, что она слишком легко оделась для улицы. Сама разминка прошла неплохо, но после неё Лилия Андреевна радостно объявила, что сейчас будет эстафета и надо разделиться на две команды. Геля оказалась в самом конце одной из команд. Обе команды шли примерно на равных, но Геля не смогла обогнать тоже стоявшую в конце своей команды щуплую девочку, так что её команда проиграла, и все тут же набросились на неё с упрёками. В этой же команде была Туся, и она налетела на Гелю с особенной яростью, какой Геля от неё и не ожидала. - Неужели нельзя побыстрее двигаться! – выговаривала она. – Тормоз! Геля подумала и решила, что всё это звучало не очень-то по-дружески. Хотя, конечно, Тусе хотелось выиграть, вот она и расстроилась, накричала… Такой уж характер, как вот у мамы – что тут поделаешь. Так что умом Геля понимала, что обижаться на Тусю не надо, что они всё равно всегда будут дружить, разумеется, будут, они ведь договорились! Но слёзы всё равно почему-то подступали к глазам, и Геле как-то расхотелось думать про Тусю. Она немного успокоилась во время следующей игры – Лилия Андреевна раскручивала верёвку с привязанной к ней кеглей, а все ребята, вставшие в круг, подпрыгивали, стараясь, чтобы кегля их не задела. Геля прыгала хорошо, высоко, и продержалась в игре довольно долго. Когда она выбыла, оставалось всего шестеро – её сосед по парте, Серёжа, Туся, брюнетистый, высокая девочка и рыжий мальчик. «Ну вот! – подумала Геля. – Могу же, когда захочу! А я, если захочу, ещё и бегать научусь, будто очень сложно! Побежала и бегу, ничего тут хитрого нет. Правда, когда бегаешь, почему-то сразу по-другому кажется…» После этой игры, которая называлась «рыбалка», Лилия Андреевна сказала, что теперь все могут вместе поиграть во что хотят, пока от урока остаётся десять минут, а потом пусть идут на следующие уроки собираться. И ушла. В одну какую-то общую игру никто играть не стал, принялись все заниматься чем только душе угодно, в основном поодиночке или парами. Блондинистый и брюнетистый схватили верёвку с кеглей на конце и стали, размахивая ей, изображать бравых ковбоев и гонять девчонок по площадке. Несколько девочек начали играть в ляпки. Геле очень хотелось к ним присоединиться, но они ведь не звали… Так что она только тяжело вздохнула и хотела просто побродить между деревьев, помечтать, подумать, но тут сзади раздался требовательный голос Туси: - Стоп, игра! А, ты не играешь? Хорошо. Тогда принеси мне из моего рюкзака бутылочку воды. Он у меня в раздевалке. - А почему я? – опешила Геля. – Ты же можешь и сама сходить. - А потому, - пояснила Туся, задрав нос, - что я занята, а ты нет. - Это чем? - Как чем? Ляпками! – Туся обернулась к подбежавшей сзади девочке, которая уже протягивала руку к её плечу. – Стоп, игра, я же сказала! Да щас, щас уже продолжим. И отойди от меня, так нечестно. Встань где была! Геля посмотрела на Тусю – вся красная, с прилипшими ко лбу рыжеватыми волнистыми прядками, в розовом спортивном костюмчике и ослепительно-белых кроссовках, серые глаза решительно прищурены, руки в боки. И говорила она не особенно вежливо, так что Геле не очень хотелось нести ей воду… «Если тебя попросят что-то сделать, - всплыл в памяти голос Склайза, - сделай». Геля развернулась и пошагала к начальной школе. Шла она и думала – а Туся ведь и сама могла бы нормально дойти, забрать свою бутылочку... Оторвалась бы на две минуты от ляпок, подумаешь, беда какая! Да ещё так накричала на неё после эстафеты… Может, и не нужна такая подруга? Как подружиться, Геля часто думала и много кого об этом спрашивала, а вот как раздружиться… А это, может быть, ещё важнее. В раздевалке высилась огромная гора накиданных друг на друга рюкзаков самых разных цветов и размеров, и Геля, забежав на порог, застыла там в нерешительности – какой именно Тусин? Как-то она на это не обращала внимания – ну ещё бы, не знала же, что её пошлют его искать. За столом напротив второго ряда вешалок дремала бабушка-гардеробщица с тонкими белыми волосками на курчавой тёмной макушке, как будто на голове начали плести паутину. Может, она знает, где Тусины вещи? Геля хотела было спросить её, но потом вспомнила, как Склайз говорил ей, что первой заводить разговор невежливо, да ещё с кем-то старше тебя, да ещё настолько. К тому же гардеробщица ведь спит – вдвойне невежливо получается! Но, с другой стороны, Тусе тоже помочь надо… Геля думала долго, наверное, минуту или две. А потом придумала. Она взяла один из рюкзаков – тот, что гордо возлежал на самом верху, маленький, весь розовый и в серебряных блёстках, - и с силой шваркнула им об пол. В рюкзаке, видимо, было что-то твёрдое, потому что шваркнулся он громко, даже громче, чем Геля ожидала. Гардеробщица тут же открыла глаза и, щурясь, принялась изумлённо озираться. - Это что тут упало? Ты, девочка, уронила, что ли? Ну и чего хулиганишь? - Здравствуйте, - сказала Геля. – Я не хулиганю, я рюкзак ищу. Вы не знаете Тусин рюкзак? Это девочка в нашем классе, Туся, я вам её опишу. Она в розовом костюме спортивном, он ещё немного блестючий. И в кроссовках, но это и так понятно. Она немножко рыженькая, но не совсем. Немножко толстенькая, но тоже не совсем. Она мне сказала найти её рюкзак, а я не знаю, как он выглядит, ну и вот… - Ой, девочка, - гардеробщица зевнула, показывая неполный комплект зубов. – Вы ж первоклассники, я ж вас третий день только вижу. Ну как я, по-твоему, должна запомнить, кто у вас тут Туся, кто не Туся… А сама она, Туся твоя, прийти за рюкзаком не может? Что это она тебя посылает? Ты к ней что, служанкой приставлена? - Она занята, - объяснила Геля. – Она в ляпки играет. - Вот занятие!.. – фыркнула гардеробщица. – Ты, девочка, не придуривай и иди в класс. Если Тусе твоей так рюкзак нужен, то сама за ним придёт, никуда не денется. - Но я не могу, - снова начала Геля, - она мне сказала… - Да мало ли кто кому что сказал! Тут меньше минуты идти от площадки, уж дошла бы как-нибудь. Давай-давай в класс, уже перемена скоро начнётся! И Геля пошла. Что было делать? Гардеробщица тоже не знала ничего, да и времени оставалось мало. Туся могла обидеться, если бы Геля с пустыми руками к ней вернулась… А когда в класс придёт, тоже ведь, наверно, обидится? Они ж с Тусей подруги, а значит, должны помогать друг дружке. А Геля не помогла… Стало быть, Геля - плохой друг, а кому хочется иметь плохого друга? Когда класс во время перемены начал наполняться ребятами, Туся явилась одной из первых, но не остановилась у своего места, а двинулась к Гелиной последней парте с угрожающим видом – набычилась, светлые, едва заметные брови сдвинуты, губы обиженно надуты. - Ты зачем на меня гардеробщице нажаловалась? Геля даже растерялась от таких обвинений. Она готова была извиняться за то, что рюкзак не нашла и воду не принесла, но «нажаловалась»… И вовсе Геля не жаловалась! - Ничего я не жаловалась. Я не знала, как твой рюкзак выглядит, вот и спросила, а она тоже не знала. Она мне сказала уйти, я и ушла… - Вот и врёшь! Я знаю, ты ей жаловалась, такого про меня наговорила… Она так меня ругала, так – просто ужас! Ну ничего, я папе скажу, папа от неё только клочки по закоулочкам оставит. Потому что нельзя же на детей ругаться, так и в контрибуции написано! - Где? Туся не удостоила Гелю ответом, презрительно вздёрнув подбородок. - А если ты ещё будешь на меня ябедничать, то и сама получишь! Так получишь – мало не покажется! Сейчас они, наверно, и в самом деле рассорятся… Разве так можно, на пятый день дружбы? - Прости, я не хотела, чтобы она тебя ругала… Если б я хотела, я бы ругала тебя сама! Я же честно говорю, я ей просто так сказала, чтобы она мне помогла найти, а она не помогла… - Ты должна была у меня спросить, а не у всякой там гардеробщицы! – Туся так и не прекратила злиться, даже тряслась вся. - Я-то думала, ты запомнила, какой рюкзак надо! - Так ты бы сказала, пока я не ушла… - Кто ж знал, что ты такая слепошарая! – отрезала Туся. – И вообще, могла бы и назад вернуться, переспросить – долго, что ли? - Ну, пока туда-сюда бегаешь, и урок закончится… - заметила Геля и с воодушевлением увидела, как на лице Туси медленно проявляется ухмылка. Она больше не сердится? Сейчас они помирятся? - Ну ещё бы, - раздвигая ухмылку всё шире по лицу, сказала Туся почти довольным голосом. – Пока ты бегаешь, конечно, закончится. Тормоз! Упорная борьба со слезами окончилась победой слёз. - Ещё и рёва, - с удовольствием дополнила Туся, отходя к своему месту. Геле захотелось крикнуть ей вслед что-нибудь гадкое, обидное, даже если так нельзя и невежливо. Почему Тусе можно быть невежливой, а Геле – нет? Только ничего достаточно остроумного не придумалось. Обычно всё самое остроумное рождалось уже дома, когда Геля перед сном или в душе долго обдумывала, что можно было ответить какому-нибудь типу вроде Барбосова, чтобы он сразу понял. Вчера ей пришли в голову, например, сразу шесть замечательных вариантов отбрить блондинистого и брюнетистого. Чтобы помнили! Вот только сегодня к ней, за исключением физкультуры, так и не пристал ни один из них. Так и пропали замечательные варианты даром… Геля была уверена, что если блондинистый и брюнетистый полезут, например, через неделю, она уже ни один из этих вариантов не вспомнит. Так что пришлось всё-таки последовать совету Склайза и промолчать, будто ничего и не слышала. Он, кажется, говорил, что это тоже должно подействовать… Весь следующий урок, которым, как назло, оказалась противная математика, Геля действительно пыталась слушать и что-то понять, вот только не особо получалось. Все мысли были только о Тусе, никак не о математике. Зато, передумав кучу этих мыслей, Геля вот что подумала – всё-таки, хоть Туся её и обидела, Геля больше виновата, значит, нужно извиниться ещё раз. Именно это она и попробовала сделать, когда вместо следующего урока их вывели во двор и сказали строиться по парам. - ИЗО у вас будет проходить в другом здании, - объясняла Ольга Васильевна, - в художественной школе. И вести его буду не я. Вы эту школу помните – вы там сдавали экзамены. Вот в чём дело! Геле сразу всё стало понятно. А она ещё так долго думала, почему тесты всякие она решала в одной школе, а ходит теперь в другую… Геля подошла к Тусе, хотела встать с ней в пару, но та, едва заметив её, тут же отодвинулась. - Да отстань ты от меня! Не хочу с тобой. - Не простишь меня, да? – грустно сказала Геля. Ей ведь тоже было обидно, что Туся на неё обижается. – А если я ещё раз извинюсь? А если сильно-сильно извинюсь? - Эй, Света, Света! – закричала Туся поверх Гелиной головы, как будто никакой Гели и вовсе не было. – Встанешь со мной? - Не могу, - помотала головой Света, девочка с красивыми густыми чёрными волосами и носом пуговкой, - я уже в паре. Вон с той девочкой встань! - С Томиной? Не хочу, - заявила Туся ещё громче – наверное, специально, чтобы Геле слышнее было. – Она же тупая. Эй, Настя, Настя, встанешь в пару? Геля не слышала, что ответила Настя – отошла как можно дальше, в самый конец, где топтались такие же, как она, ребята без пары, чтобы Туся не видела, как она ревёт. Она и пыталась скрыть – не выходило: слёзы как-то сами собой выбегали из глаз друг за другом, точно живые существа, какие-то злобные паразиты, которым непременно нужно было её опозорить. Щёки сводило горечью от попыток подавить плач. Как Туся могла такое про неё сказать? Они же договаривались всегда подругами быть, всю жизнь! Самыми лучшими! Настоящими! Так Геля и плелась одна, в самом конце, глотая слёзы. Только когда они совсем-совсем близко стали подходить к той, другой школе, Геля чуть оживилась, приподняла голову. Да, так и есть, та самая! Пожарные лесенки по обоим углам здания, широкие серые подоконники, непонятно для чего приделанные снаружи – наверное, чтоб удобно было стучать, пугая тех, кто занимается в классе; Геля стучала, когда ходила на подготовительные курсы – хороший звук получался, громкий! – и куча, куча места вокруг, чтобы прыгать, бегать, беситься… И спереди, и сзади – бесись сколько хочешь! А ещё, вспомнила Геля, заходя в художественную школу вслед за всеми, мы же тут с Серёжей познакомились… А сегодня он с ней не общался даже. И в пару с ней не встал – Геля, правда, сама его не звала, но это потому, что она увидела, что он уже в паре. С Барбосовым! Что он хочет, с гадким Барбосовым, а не с Гелей дружить? Ну и ладно, не очень-то нужно! Внутри им рассказали, что их разделили на две группы, и у этих двух групп учительницы будут разные. Геля оказалась в одной группе с Серёжей, Тусей, Барбосовым, блондинистым и брюнетистым, чьих имён она пока не знала, но видела, что они вместе с их группой пошли на второй этаж… В общем, не очень обрадовалась Геля, что попала именно в эту группу. Неужели не могли её в другую записать? Но когда Геля вошла в очень светлый, солнцем залитый класс, где в ряд стояли какие-то необыкновенные, несоразмерно широкие, грязно-серые, заляпанные всеми возможными цветами парты, и увидела улыбчивое, с внимательными, сияющими глазами лицо их учительницы по ИЗО, она сразу как-то приободрилась. Ну и что с того, что тут Барбосов! Зато, может, так интересно будет, что ни на каких Барбосовых внимания уже не останется.