Запахи звёздной пыли. Том 1

- Во-первых, я кое-что узнал, когда дедушке звонил, - отозвался Евгений, усаживаясь на табуретку. Гигантский рюкзак защитного цвета, скорее походный, нежели учебный, он примостил себе на колени. – Я уточнил прежде всего, точно ли ему твоя мама продавала ключи и расписку эту – ну, приметы описал… Оказалось, что нет. Подпись её, продавала не она. Это была совсем другая женщина – помоложе, он сказал, волосы не светлые, а тёмные: то ли шатенка, то ли брюнетка. Роста невысокого, телосложения среднего. Ну, так дедушка описал, это всё, что он помнит. - А можно ли верить ему, твоему дедушке? – впрочем, Кристина могла вспомнить кое-кого, подходящего под это описание. Тёмные волосы, невысокая, моложавая… Очень похоже на ту женщину, помощницу отца Филиппа, которой тот подал какой-то знак, и она тут же увела Кристину в другую комнату и давай её там расспрашивать о жизни. Конечно, со стопроцентной уверенностью ничего нельзя утверждать, да и источник не самый надёжный… - Ну, дедушка не самый благоразумный человек на свете, - заметил Евгений чуть более холодно, чем она от него ожидала, - но, думаю, блондинку с брюнеткой он бы не спутал. А по поводу времени – да, он подтвердил, было это летом 2000 года. Вот как звали ту женщину, он уже не помнит, хотя она ему представлялась. И встречались они не в Районе, а около вокзала. - Ну, это тоже ещё ни о чём не говорит, - мотнула головой Кристина. – И вообще все эти сведения от дедушки ни к чему не ведут. – И только она это сказала, как мелькнула страшная мысль: нет, очень даже ведут. Одно дело, если бы квартиру дедушке Евгения продавала лично мама, совсем другое – если это делает посторонняя тётка, стребовав с мамы подпись. И ведь деньги явно не маме потом пошли… Что вообще случилось с мамой после всего этого? Не продажа ли квартиры была их конечной целью? Может, и некого теперь искать… Кристина прикусила губу и тут же ощутила, как дрожат, словно в судороге, пальцы левой руки. Послушной пока что правой рукой она ухватила левую, сцепила ладони в замок за спиной. - Возможно, ещё скажет, - а вот Евгений, судя по всему, об этом и не задумывался. Ещё бы, ему-то что… - А ты сама как, вспомнила бы её, если бы увидела? - Пожалуй. – Сколько бы лет ни прошло, она бы вспомнила любого из них: эту женщину с её лицом сердечком и короткой толстой шеей, пронзительный взгляд отца Филиппа, бесцветную Глашу. Эти лица неизменно являлись ей в кошмарах, все скопом или по отдельности – и мама, конечно же, там была ещё и мама. – Предлагаешь каждый день караулить её на вокзале? Авось появится? - Если честно, мне кажется, такая встреча будет очень маловероятна, - без тени иронии ответил Евгений, роясь в своём туго набитом рюкзаке. Наконец он с трудом выудил оттуда стопку сектантских брошюр, аккуратно стянутых канцелярской резинкой, и положил себе на колени. Рюкзак застегнул, убрал себе в ноги, потом принялся перебирать брошюры. – Мне просто попалась на глаза фотография похожей женщины. Ты посмотри, вдруг она? Он подцепил одну брошюру, вытащил из стопки, пролистав, мгновенно раскрыл на нужной странице. С этой страницы на Кристину уставились знакомые хитрые глаза с неприятным прищуром, бледные губы змеились в усмешке. Широкое лицо, широкие брови, широкие плечи, втиснутые в узкий алый жакет. Гладкие чёрные волосы, ни грамма косметики на гладком лице. Евгений, кажется, понял по Кристининому взгляду, по каким-то неуловимым признакам вроде дрожащего подбородка или приоткрывшегося рта, что не ошибся в своих предположениях, и уточнять ничего не стал – спасибо ему за это. - Ринатова Рената Ринатовна, - сказал он только, озвучивая и так видную Кристине подпись под фотографией. – Старший менеджер по церковным делам. – Родители у неё явно отличались высоким полётом фантазии, - хмыкнул Дюха, тоже теперь пялясь на страницу, а не на чайник. - И нам это на руку, - заметил Евгений. – Ну, редкое запоминающееся сочетание фамилии, имени и отчества. Так у нас больше шансов её найти… - Поперхнувшись своим воодушевлением, он запнулся и молчал следующие пару секунд. – Хотя мы с Дюхой уже пробовали сегодня поискать в сети Internet – у него дома компьютер есть, представляешь? Ничего не нашли. - Скрывается хорошо, - рассеянно сказала Кристина, стараясь отлепить взгляд от взгляда Ренаты Ринатовны из брошюры. - Да может, у неё и нет интернета, - возразил неожиданно активизировавшийся Дюха. – Или, если она нигде не работала, ну, в смысле, не в секте этой вашей, а в нормальной какой-нибудь компании, которая про своих сотрудников всё на персональном сайте пишет – откуда про неё информации взяться в сети? Вы же не думаете, что там про всех всё есть, что какой-нибудь злой дядька-фээсбэшник всех граждан заносит в специальную базу… Нет, ну может и заносит, конечно, но из интернета туда обычным людям доступа в любом случае нет. - Всё равно, - не сдавался Евгений, - найти, зная ФИО, проще. Только зацепка нужна – у кого нам, собственно, спрашивать про Ренату Ринатовну. Вот у Mimi спросим… Я ей сегодня хотел написать, но оказалось, там регистрироваться надо, свои данные вводить: е-маил какой-то. А я вообще не представляю, что такое этот самый е-маил – на «ё-моё» похоже… Я, наверное, болел, когда мы это на информатике проходили. - Имэйл, а не е-маил, сколько раз повторять, - Дюха устремил на Кристину страдальческий взгляд, мол, посмотри, как мне с ним тяжело. Кристина сочувственно кивнула. Кажется, между ними понемногу устанавливалось некое подобие взаимопонимания. – Мыло по-простому. Почта электронная. Ничего, приходи в следующий раз – будет тебе почта! Жека-дурак.собака.рамблер.ком - Во-первых, сам ты, прошу прощения, дурак, собака и этот, как его, рамблер, - беззлобно отозвался компьютерно малограмотный Евгений, - во-вторых, спасибо большое, ты мне этим очень поможешь. В-третьих, я Кристине хотел ещё кое-что показать. Извини, если что, я понимаю, тебе не очень нравится смотреть… Но это ведь важно. С очередного разворота на неё пустыми глупыми выцветшими глазами смотрела Глаша. Её Кристина тоже узнала сразу – жидкие белобрысые волосы, забранные на макушку, маленькое скуластое лицо, вид какой-то заморенный, недокормленный… На фотографии она казалась ещё младше и тоньше, чем Кристина её запомнила. Слева от фото громоздились друг на друга огромные жирные буквы: «Два года вместе с Общиной: сестра Глафира (Щёткина) о ложной вере, ложной семье и надеждах на будущее». - Она? – одними губами спросил Евгений. «Она», - одними глазами ответила ему Кристина. - А история у неё трагическая… - сказал он не к месту. – Ты почитай. Кристина читала, хотя ей этого совсем не хотелось – читала просто потому, что не могла оторвать взгляд от строчек, и, прочитав одну, тут же проваливалась к другой. «Мои родители, все мои братья, сёстры, все другие родственники всегда были очень верующими. И не в традиционном смысле. Они не ходили в обычные церкви – у них были свои богослужения. Они стучались в двери к посторонним людям, проповедуя свою веру. Из обычной школы меня забрали уже в первую неделю, когда я стала молиться перед обедом в столовой, а одноклассники задразнили меня за это. Только одна девочка сказала, что не будет надо мной смеяться, сказала, что хочет со мной дружить и позвала меня на день рождения. Я сказала, что отмечать день рождения, как и другие праздники – грешно, и что я сама не пойду к ней на день рождения и другим не дам. Тогда она страшно рассердилась на меня и ударила ранцем в живот. Родители забрали меня оттуда в тот же день. Больше я никогда в школу не ходила, хотя родителям предлагали меня просто перевести в другую, где было бы больше "наших". Они не соглашались. Говорили, что в семье и так будет достаточно выученных, девочек в том числе, а я уж лучше буду помогать им по дому и в церкви. Этот путь чище и выше. Я верила». - Бедная девушка, - пробормотал Евгений. – Подумай, как просто им было её переманить… - Ой, я тебя умоляю, - Дюха махнул рукой. – Человек же не коза, не уведёшь просто так за верёвочку. В этой секте ей всяко лучше, чем в той, свой какой-то резон у неё был. «Когда я ушла из семьи, они вычеркнули меня из своей жизни, - признавалась Глаша под конец интервью. – Для них меня больше не существует: они мне не пишут, не звонят, не пытаются меня найти. Я тоже не хожу к ним и никак не сообщаю о себе. Мне неинтересно, что с ними, как они живут. Они не были моей настоящей семьёй – они пытались отвратить меня от света и истины, направить во тьму ложной веры. Все человеческие и Божественные законы толковались ими превратно – один мой двоюродный брат умер от того, что они не позволили ему сделать переливание крови. Можно ли подобное представить себе в дружной любящей Общине Единой Веры? В нашей «Благой вести», в которой каждый заботится о других, где все друг другу родны не по крови, а по духу? И я ни разу не пожалела, что выбрала когда-то Свет Истины. В отличие от некоторых моих недобросовестных братьев и сестёр, я никогда не сомневаюсь. Я просто знаю, что это – правда, всем своим телом я это чувствую. В «Благой вести» я выучилась всего за два года пользоваться компьютером, водить машину, пользоваться калькулятором, помогать на богослужениях… Сейчас начала учить английский язык, так как за ним будущее и всем передовым членам Общины следует его освоить. Я счастлива получать новые знания и учиться – этой радости я была лишена в детстве. Но ещё более я счастлива знать, что скоро наступит новая эра, Эра Прибытия Богов. И мы все должны подготовленными войти в неё». - Бедная девушка… - сказал Евгений ещё раз и вздохнул. - Да чего это бедная, - хмыкнул Дюха, забирая брошюру у Кристины, чтобы получше вчитаться в текст. – Всем бы такими бедными быть. Машину вон водит, английский учит… И всё забесплатно, поди, потому что откуда у неё деньги. Ну да, конечно, работает на них, но условия, по-моему, выгодные. - Выгодные!.. – повторил Евгений с сомнением. – Мы не знаем, сколько часов в день она на них работает и что ей приходится делать. В интервью этот вопрос как-то очень уж нарочито обходят. Всему, чему её научили, её научили для нужд секты: и компьютером пользоваться, и тот же самый английский… На машине тоже, наверное, продукцию их развозит. Они просто хотят, чтобы она выполняла больший объём работы, а для этого её надо всему научить. И не платить ей ни гроша – все мы понимаем, ей не платят. Она работает за кров, еду и идею. Особенно, конечно, за идею. По-моему, она так искренне во всё это верит… - Да, верит, кажется, - согласился Дюха. – Ну, не знаю, как ты, а я за неё рад. Ты так говоришь, как будто это очень мало – кров и еда… Да ещё и новые умения! Конечно, она их потом будет пускать в ход при работе – это логично и ничего изуверского я в этом не вижу. Что ты прицепился к деньгам? Может, они там коммунизм строят, равное гуманистическое общество равных возможностей, в том числе финансовых? Да я б в такую секту сам ушёл. Пока Евгений горячо возражал, что деньги у «Благой вести» очень даже в ходу, не только ведь на аренду помещения шли продажи огурцов и отписываемое непонятно кому имущество, Кристина, не зная, чем себя занять, встала наполнить чайник. Смотреть на мучительно знакомые обложки буклетов – те же гигантские ладони с растопыренными пальцами, торчащие из облаков, те же покосившиеся раздутые буквы – ей не хотелось, слушать этот спор хотелось ещё меньше. Казалось бы, и в ней шевельнулась жалость после прочтения этого слёзовыжимательного интервью, но она столько лет боялась и ненавидела Глашу как живое олицетворение всего, что связано с сектой, что непривычно было ощущать что-то другое, чувство совсем иного рода. Это потому, что Кристина недобрая и узколобая или действительно не стоит всё-таки верить всей этой истории? Уж кого-кого, а бедную овечку ей тогда Глаша напомнила меньше всего: взгляд у неё был сухой и цепкий, движения – уверенные. Не очень-то вяжется с образом забитой жертвы нехороших родителей-религиозных фанатиков… - А что там в других брошюрах? – прервала она распалившегося не на шутку Евгения, когда чайник начал закипать. – Больше ничего полезного не нашлось? - Смотря что считать полезным, - с лёгкостью принимая смену темы, обстоятельно начал Евгений. – Вообще для меня там всё было познавательным и всё, я думаю, может пригодиться, но конкретно для поисков мало что подходит. Основы веры, например, раскрываются в некоторых. Или вот Елена Фёдоровна упоминала про сорок неблагочестивых деяний – все они там перечислены. Попадаются очень интересные, например, недоверие к более опытным братьям и сёстрам по вере. Есть ещё такой же список из сорока душеспасительных деяний – там кроме милосердия и всего такого есть, скажем, ещё и «нераздумье». Нельзя размышлять подолгу над словами гуру или какого-то божественного писания, не знаю, есть ли у них такое. Надо просто выполнять сказанное, не подвергая анализу, и только тогда ты и будешь достоин… - Вдруг он замолчал, напрягся, точно прислушиваясь к чему-то. – Кристин, к тебе должна сегодня тётя приехать? - Нет, - Кристина пожала плечами. – С чего бы это? - Там кто-то открывает входную дверь, - пояснил разом побледневший Евгений. – Если не тётя, значит, взломщики. Кристина представила, как двое дюжих качков под руководством Вадика-Владика вламываются к ней в квартиру. Он, конечно, обещал Антону не соваться больше в эти места… но Антона сейчас здесь нет, а желание отомстить и общая тупоголовость могли оказаться в Вадике-Владике сильнее инстинкта самосохранения. Раздался щелчок захлопнутой двери, на несколько секунд повисла тишина, затем послышались быстрые, торопливые, крайне целеустремлённые шаги. Ещё один хлопок – на этот раз двери комнатной. Похоже, неизвестный злоумышленник проверил, нет ли в комнате людей, убедился, что нет, и теперь, судя по приближающемуся звуку шагов, уверенно направился к кухне. - Мамочка, - едва слышно прошептала Кристина. - Вряд ли это мамочка, - столь же тихо отметил Дюха и получил от всегда воспитанного Евгения не очень джентельменский тычок в бочок. Судя по обиженному взгляду, Дюха искренне не понял, что он сказал не так – хотя, казалось бы, всю историю знает. - Когда он войдёт, я его отвлеку, - пообещал Евгений, неотрывно глядя на дверь. – Заговорю с ним. Если ему нужны деньги – ну, дам ему денег. Но лучше всё-таки попытаться объяснить, как жить по правде… - Лучше всё-таки вырубить его первым же ударом и звонить в милицию, - шёпотом возразил Дюха, и Кристина была с ним абсолютно солидарна. Он даже начал приподниматься, видно, намереваясь последовать своему же совету, но тут дверь распахнулась. - Увидел мужские ботинки на коврике и две куртки на вешалке, - пояснил Антон со своей обычной снисходительной улыбкой. – И мне стало интересно, кто же это у нас в гостях. Кристина никого сегодня не ждала, так, Кристина? По крайней мере, так ты сказала мне. - Я действительно никого не ждала, - подтвердила Кристина, - они сами заявились, без предупреждения. Но ненадолго, и вообще-то они уже уходят. Правда? – она посмотрела на Евгения в упор, но тот вряд ли это заметил. - Так он… так вы… так ты с ним?.. Вот, значит, как… - бормотал он в крайнем изумлении. – И ключи уже у него есть? Ничего себе… Нет, вы не думайте, я совсем не против, я очень за. Я вас поздравляю… - Откуда, кстати, у тебя ключи? – уцепилась Кристина за единственную полезную для неё мысль в этом его бессвязном монологе. – Мои у меня, тётины у тёти, и не помню, чтобы у нас была ещё какая-то связка. - Я смотрел в будущее, Кристина, - Антон достал ключи из кармана и подкинул их на ладони – они звякнули в воздухе. – Я подумал, что для нашей совместной жизни было бы намного удобнее, если бы у каждого были свои ключи, и снял с твоих копию. Кроме того, ты можешь заболеть, слечь в постель, например, с высокой температурой… Возможно, кто-то и захочет тебе помочь, но как он сможет попасть в квартиру? - Тётя сможет, - очень спокойно, без всякого вызова отметил Евгений. - Где та тётя и где Кристина. Пока тётя из деревни своей доедет, пока с вокзала до Района доберётся… И ведь она уже не девочка, мало ли что с ней случиться может, по дороге да и вообще. И как она узнает, что с Кристиной беда, если Кристина будет, допустим, не в состоянии позвонить? Нет, здесь нужен кто-то, кто постоянно находится в Городе… Конечно, тётя – близкий человек, но и я, - Антон, давно уже глядевший не на Евгения, хоть и говоривший формально именно с ним, ослепительно улыбнулся, - не хочу быть далёким… - А ведь ты мог бы сказать «хочу быть не далёким»… - пробормотал Дюха себе под нос. – Эх, какой был бы каламбур! Слова Антона звучали разумно. В самом деле, как же она сама не подумала, что ей может стать плохо в любой момент, и кто же тогда придёт ей на помощь? Тётя, до которой действительно не всякий день дозвонишься? Нонна, которая, судя по состоянию её цветов, спасти не может даже кактус, а вот в загубливании большая специалистка? Евгений, которого, стоит ему сунуться одному в Район, с огромным удовольствием отпинают в ближайшей подворотне? Как же ей всё-таки повезло, что она встретила Антона: и обеспеченный, и заботливый, и в будущее вот смотрит. - Очень рад, - посмотрел наконец на Евгения Антон, - что ты к нам заглянул, даже жаль, что тебе с другом – это ведь друг, не очередной какой-нибудь родственник? – уже пора уходить, так мы с тобой толком и не пообщались… Ну, ты забегай как-нибудь, только звони перед этим заранее, где-нибудь за пару дней, идёт? – Евгений, несколько ошарашенный по виду, кивнул. Антон традиционно закинул ему руку на плечо и, нажимая на это плечо не сильно, но настойчиво, двинулся вместе с ним к входной двери. - А чего это ты нас выставляешь? – упёрся Дюха, из принципа оставаясь на месте. – Ишь какой умный выискался! - Мы и так уже собирались уходить, - напомнил Евгений, не оборачиваясь. – Пора и честь знать, у хозяев свои дела. - Антон, заслышав это, одобрительно потрепал его по макушке, Дюха скрипнул зубами, но всё же поплёлся следом. - А если Кристина вдруг тебе не ответит – ну, мало ли, сам понимаешь, брат, всякое бывает – ты не пугайся, у нас с ней будет много дел, не факт, что на тебя времени хватит, - тем же предельно сердечным тоном разливался Антон, пока Евгений залезал в ботинки, а Дюха обшаривал все полки в поисках шапки. – Не обидишься? Евгений помотал головой. - Ну вот, мужик мужика всегда поймёт, - закивал Антон и, убедившись, что незваные гости полностью собраны, распахнул входную дверь настежь. – Очень приятно было повидаться. – Он стиснул ладонь сперва Евгению, затем Дюхе, потом сделал этой же рукой широкий приглашающий жест. – Да, очень рад был вас обоих видеть и очень жаль, что в ближайшее время мы часто видеться не сможем… Лёгкой дороги, хорошего настроения, - и он с размаху захлопнул дверь, не дав ни Евгению, ни Дюхе вставить ни слова. Посмотрел в глазок. Убедившись, видно, что оба утопали вниз по лестнице, обернулся к Кристине: - Какие… надоедливые. Являются без приглашения… Надеюсь, я достаточно доходчиво им всё разъяснил и больше им это в головы не взбредёт. А приглашать их сама ты ведь и не собираешься? Вопрос поставил Кристину в тупик. Приглашать к себе этих двоих, а особенно хамоватого Дюху, она и впрямь не собиралась, но, с другой стороны, с Евгением у них всё-таки общее дело, да и мало ли что с ним может случиться… - Ну… - она замялась. – Евгений же мой… - Брат, ты хочешь сказать? – хмыкнул Антон. – Ну-ну, я сразу догадался, какой он тебе брат. Кристин, ну что ты как маленькая, чего ты мне не доверяешь? Я же знаю, что он тебе не брат, он тебе никто, какой-то приезжий студентишка, который по чистой случайности повстречался с тобой и которому ты по доброте душевной помогаешь… Он сам мне всё это рассказал. Сам рассказал? И про секту, выходит, тоже? Какое же Евгений, оказывается, трепло – а она и не подозревала… Наверняка ещё как минимум полунивера в курсе. Вот только почему так обидно слышать от Антона, что Евгений ей никто? Она же сама это знает и никогда об этом не забывала. - Он тебе никто, - повторил Антон спокойно, словно бы смакуя эти слова. – И эту благотворительность не пора ли прекращать? Она же выбивает тебя из колеи, у тебя на саму себя не остаётся времени… И, кроме того, мне неприятно, что у тебя в доме бывают какие-то совершенно посторонние, полузнакомые парни. Если бы я водил сюда разных девиц – что бы ты обо мне подумала? На кого бы я был похож? И то правда, подумала Кристина. Его тоже можно понять – мужчины жуткие собственники, немудрено, что он приревновал, а ревность такого, как Антон, может польстить не меньше других знаков внимания. И ведь Евгений и впрямь зарекомендовал себя не лучшим образом – лопух лопухом, а дружок его и того хлеще. Совсем она, конечно, общение с ним не прекратит, всё-таки нужно же выяснить про маму, раз уж начали, но домой к ней пусть не шастает и вообще не попадается Антону на глаза. Антон и так к нему отнёсся лояльней некуда – выпроводил мягко, без лишнего шума, а будь на его месте какой-нибудь Вадик-Владик, окончилось бы дело мордобитием. И всё-таки недоумённый и жалкий, как у собаки, которой дали пинка, взгляд Евгения за дверью в те несколько мгновений до того, как она захлопнулась, не шёл из памяти и не давал ей покоя.

***

- Ещё раз, - повторил Паразит, и на лице его отражалось столько разнообразных эмоций, что Башка поражался, как он до сих пор не вскочил с места, не опрокинул скамью и не врезал Башке по его тупой башке как следует. – Вот смотри: два в степени «шв» умножить на два минус восемь в степени «шв» плюс один равно нулю. Нужно найти «шв». Как ты будешь его искать? - В конце учебника буду искать, - пробурчал Башка. На сегодняшней встрече он окончательно понял, что мозгов у него нет и взять неоткуда, и успел поначалу возненавидеть себя за то, что из объяснений Паразита не понимает ни слова, а затем – простить и смириться с этим. Выгонят – пойдёт в школу при заводе. Закончит – станет работать, паёк будут давать, хорошо… - Балда! – с чувством отозвалась Грымза из другого конца зала. Башка вздрогнул: он и не подозревал, что их беседу кто-то слышит. Хорошо ещё, что не Цаца… Сам он совершенно не следил, чем занимаются девчонки. До него доносились только глухие удары тяжёлого мяча об пол и прерывистое дыхание Цацы, больше похожее на всхлипывания. Что касается Грымзы, то она словами не разбрасывалась, дышала тоже ровно и тихо, так, что Башка едва улавливал звук. Он приподнял голову и как раз успел увидеть, как Цаца пытается увернуться от мяча, летящего прямо и быстро, как пуля. Кажется, Грымза раньше бросала нежнее, а сейчас, видать, решила, что раз Цаца пока справляется, настало время повысить уровень сложности. У Башки все кишки заныли от такого зрелища, он думал уже, что мяч вот-вот попадёт Цаце в живот и опрокинет её, такую хрупкую, на пол, но тут Цаца неуверенно, не на всю длину выпростала руки и ухватилась за мяч раньше, чем он врезался в неё сам. Но удерживать одновременно и мяч, и равновесие было для неё, видать, непосильно, потому что, всё ещё сжимая мяч, Цаца покачнулась и шлёпнулась плашмя. - Молодец! – закричал Башка во всё горло. Он правда был очень горд за Цацу – две недели назад она и ползала-то неумело, как-то враскорячку, как недоразвитая ширанда без крыльев, а теперь вот какой сложный мяч поймала, закрученный! Делает успехи в отличие от него. Губы и веки у Цацы задрожали, Грымза в ярости хлопнула себя по бедру. - Может, ты не издеваться будешь, а уравнения свои решать? - Да чего это я издеваюсь, - растерялся Башка. – Ничего я не издеваюсь. Я же вижу - прогресс... Хорошо получилось. - Я тебе уши-то заверну в узел – хорошо получится! – Грымза протянула Цаце руку, та с готовностью уцепилась и позволила себя вытянуть. – Видишь же, что она и так расстроена – нет, давай ещё донимать! Сидят два умника, думают, им всё можно… - Чего это она? – вполголоса уточнил Башка, пододвигаясь к Паразиту чуть ближе. – Как с цепи сорвалась… Опять я что-то не так сделал? - Да она всегда такая, - махнул рукой Паразит. – Не бери в голову. Просто она Цацу не ловить мяч тренирует, а уклоняться от него, вот они и решили, что ты над ней смеёшься. Ну, иронизируешь – знакомо тебе такое слово? - Знакомо вроде как, - Башка почесал затылок. Там, в голове, снова зашевелились мысли, липкие, ленивые и гадкие, как форстские подземные черви. - Не бери в голову, - повторил Паразит. – Они не обиделись – ну, не по-настоящему. Тебе сейчас о другом нужно думать. - О «шв», - обречённо подтвердил Башка, Паразит закивал. Но как ему было сосредоточиться на «шв», если все попытки подумать о нём вытесняли, извиваясь, эти мысли-черви. Мысли про то, что он бесполезен. Всегда всё портит, встревает невовремя, не вникая в ситуацию. А они его терпят с трудом, терпят потому, что в каждой компании должен быть туповатый дружок с медленными мозгами, которые аж скрипят и искрятся, когда он пытается использовать их по назначению. Туповатый дружок, над которым приятно посмеяться. На что он вообще надеялся, когда оставался здесь после той недели, и после этой, и… он всё ещё хочет остаться? Смешно, башка пошириная, просто смешно. Взять вот Грымзу с Цацей, так они уже хорошие подружки, всё время ходят вместе, о чём-то секретничают, хотя, казалось бы, разве можно найти в Школе другую пару настолько разных девочек? А поди ж ты, спелись моментально. А Паразит? Можно ставить на то, когда они с Грымзой начнут зажиматься по углам – Башка дал бы самое большее год, хотя в таких всяких делах был неискушён. Да и с Цацей Паразит замечательно ладит, он ей как брат старший, хоть они и ровесники. А Башка что? Ничего Башка, вообще ничего. Пустое место могло бы быть вместо Башки, никто бы и не заметил. Да и вообще зря он тут просиживает, только дырки на комбинезоне протирает. Когда Цаца, запинаясь и зеленея, пыталась продвинуть его в варшайрянском официальном чуть дальше чем «нее виийе кардоэ», всё вылетало из его сознания, не задерживаясь ни на миг. Когда Грымза, в ярости от его ошеломляющей бестолковости, сорвала голос на прошлой неделе и до сих пор говорила с хрипотцой, Башка всё равно никак не мог запомнить, чем Первый доваршайрянский период отличается от Второго доваршайрянского. И вот сейчас, пока Паразит, ещё сохраняя остатки спокойствия, пытался втолковать ему, как искать «шв» и зачем, Башка всё отчётливее и отчётливее осознавал, что не здесь его место. Не с ними. Не в идеально отдраенном спортзале Первого корпуса, огромном, как два стадиона, который обычно запирали на вечер, но для Паразита отчего-то сделали исключение – тот только смеялся от их расспросов и отвечал лучезарной улыбкой («Он умеет общаться», - предполагала Цаца, а Грымза фыркала: «Взятку дал»). Его место – в Квартале Общий Организм, в самом задрипанном и ветхом домике наверху, на соседней койке от стадвадцатилетней бабушки, никогда с этой койки не встающей. Его место – школа при заводе. Отчего он думал о ней раньше с таким ужасом? Всё лучше, чем Корпус Нищих. А после учёбы дадут квартиру, маленькую, но свою, на заводе найдёт себе жену, детишек нарожают… Всё это показалось ему вдруг таким правильным, таким радостным и разумным, что он бы соскочил с места и, никому ничего не объясняя, выбежал отсюда, а назавтра ушёл бы из школы и поступил в любое заведение при заводе, можно даже не в самое приличное, потому что такому, как он, и средненького будет достаточно… Если бы его не удивил особенно гулкий удар и особенно громкий всхлип Цацы. Он снова приподнял голову и сам чуть не всхлипнул от вида Цацы, распластавшейся на полу. Отпечаток мяча на её лбу выглядел идеально, словно кто-то перерисовывал его несколько часов. Башка кинулся к ней, и Грымза даже отодвинулась слегка, с беспокойством вглядевшись в его лицо и решив, видимо, что безопаснее будет уступить дорогу. - Очень больно? – спросил он так неразборчиво, что сам бы не понял, если бы не знал, что собирался сказать. Цаца, тем не менее, разобрала или догадалась, мелко-мелко затрясла подбородком в ответ. Вот он болван, нашёл что спросить. Ещё бы ей было не больно, всё лицо – один сплошной след от мяча. Она же смешавшаяся, у них организм особенно хрупкий и кожа нежнее, чем у коренных тершцев. Башка присел на пол рядом с ней – сначала он хотел взвалить её на руки, но потом решил, что надо бы сначала посоветоваться с остальными. - Надо нести Цацу в медицинское отделение. Где ближайшее в этом коридоре? Или надо спускаться в подземку? - Я посмотрю по карте, - предложил Паразит, но Грымза пихнула его в бок. - Я знаю, где отделение. У меня пара факультативов проходит в этом коридоре. А ну в сторону, без вас её доволоку. - Подожди, - снова вмешался Паразит. – А что мы скажем там, в отделении? Что случилось? Почему в столь поздний час мы ещё в Школе? Что мы делали в этом дурацком зале, который заперт должен быть по идее? Да нас расщёлкают в два счёта. Грымза тряхнула головой. - Расщёлкают, если начнёшь блеять да оправдываться. Прежде всего – нужно, чтобы они подумали, что в этом всём замешан только один человек. Потому что если повяжут всех… - Она выразительно провела пальцем с груди до середины живота. - А если повяжут тебя одну, - хмыкнул Паразит, подходя поближе, - по головке погладят, что ли? - Ну, тоже ничего хорошего, конечно, - не смутилась Грымза. – Но всё-таки меры будут далеко не такие радикальные: ну, подумаешь, заминусят, ну, в список неблагонадёжных внесут… Тебе это надо, Паразитушка, с твоими-то далекоидущими планами? Паразит подался вперёд и легонько щёлкнул её по носу. - А тебе, Грымзочка? С твоими-то очками… Хочешь стать первой в списке на перевод во Второй корпус? – Тут его взгляд упал на Башку, и Паразит смущённо кашлянул. – Без обид, Башка. Башка только уголком рта дёрнул. Какие тут могут быть обиды… Он не хуже их знал, что Второй корпус – отстойник, где учатся только такие отбросы, как, например, он. - Нет, - продолжал Паразит, - это должен быть я и только я. Я скажу… - он на миг задумался, - скажу, что стащил ключи от зала и решил поучить Цацу уворачиваться от мячей. Допустим, я её встретил где-нибудь в кафетерии, она плакала, я спросил, что случилось, захотел помочь… - Цацу-то не впутывай! – оборвала его Грымза. Она замерла на полу в неестественной и, наверное, неудобной позе, голова Цацы покоилась у неё на коленях, и нежные неторопливые движения её пальцев, перебиравших Цацины волосы, очень странно сочетались с грубым, как обычно, тоном. Паразит бросил на неё взгляд мягкий и многотерпеливый, как на собственную бабушку в маразме. - Мы её собираемся отправить в медицинское отделение, а не кого-нибудь. Цаца уже впутана. Грымза ухмыльнулась. - История будет такая. Я упражнялась в зале без ведома тренера, а мимо по чистой случайности как раз проходила Цаца. Она заглянула в зал и сообщила о том, что ей придётся доложить о том, как я тут нарушаю школьный устав – ну, она же правильная девочка, наша Цаца. Я жутко разозлилась и запульнула ей в лицо мячом – ну, Цаца и полегла. И вот я вся такая раскаиваюсь, в слёзы и прямиком в отделение… - История отличная, - подтвердил Паразит, - так всё и расскажу. А теперь отойди чуть от Цацы, я её… - Ещё чего, - Грымза вскочила так резко, что выпущенная ею из рук голова Цацы ударилась бы об пол сильнее того мяча, если бы Башка не успел вовремя подставить ладони. Цаца что-то пробормотала. На её ресницах подрагивали застывшие слёзы. – Уверена, ты в жизни ни с кем не дрался. Кто тебе поверит? - А тебя окончательно сочтут буйной и упекут не во Второй корпус, а в психушку. Ну почему ты такая упёртая? - Да потому что я беспокоюсь за тебя, балда! Недели не пройдёт, как начнут зажиматься, подумал Башка. И это всё, конечно, было очень мило и всё такое, но в первую очередь сейчас надо было думать о Цаце, которая распласталась на полу с пламенеющим во всё лицо следом от мяча. - Я пойду, - выпалил Башка. Спорщики как по команде замолчали и уставились на него во все глаза. - Ты? Тебя тут же выгонят! - Выпнут как нечего делать! Ты думаешь, церемониться станут? - Ты вроде говорил, что уже на плохом счету. - Они только и ждут повод от тебя избавиться. Подаришь им его, подаришь, да? - Тебе нужен наш клуб, Башка. Мы не позволим тебе рисковать. - Ни за что не позволим! Ясно, что это должна быть я! - Нет, я! Они говорили будто в один голос – и спорили тоже в один, перебивая друг друга. Башка на миг ощутил ту резкую, обжигающую, душащую зависть, какую чувствуешь к излишне счастливым парочкам, пусть эти двое пока никакой парочкой не были. Может, они сами пока не видели своего будущего, но Башка при всей своей глупости кое-что понимал. - Слушайте, вы это, - вмешался он, как ни противно было сознавать, отчасти из желания избавиться от этих мелких, но частых уколов зависти, - вот вы тут пререкаетесь, а время-то идёт… Он кивнул в сторону беспомощно растянувшейся на полу Цацы. Паразит и Грымза тоже посмотрели на неё, потом на Башку, потом друг на друга, потом снова на неё. - Ладно, упрямые вы пошири, - сказал Паразит. – Тогда давайте сделаем это вместе. - Да! - тряхнула головой Грымза с таким торжественным видом, точно давала присягу. - Ага, - согласился и Башка, хоть ему и жалко было, что их клуб теперь перестанет существовать – а он точно перестанет, стоит им только рассказать всё как было… Он и сам собирался уходить, но одно дело уходить одному, а другое – если исчезнет клуб, который так сплотил… этих троих. - Нет-нет, вы что, не надо… - сдавленно раздалось сзади. Это Цаца, пошатываясь, попыталась встать – у неё едва ли это получилось бы самостоятельно, так что Башка поспешил подать ей руку. Цаца схватилась за его ладонь и благодарно улыбнулась – губы только слабо дёрнулись, но сияние глаз говорило обо всём. – У меня всё в порядке, правда. Видите, я даже стоять могу… И пойти тоже могу, вот сейчас и пойду… - У тебя отпечаток мяча во всё лицо, - усомнилась Грымза. – А говоришь – нормально. - Это потому что кожа слишком нежная, - пояснила Цаца абсолютно спокойным, размеренным тоном, каким она не говорила никогда. – Я же смешавшаяся, помнишь? Если меня потянуть за щеку, останется след от пальцев. - Ну-ка… - заинтересовался Паразит, но Грымза шлёпнула его по руке. - Мне не больно, - Цаца качнула головой, волнистые волосы рассыпались по плечам. – Уже нет. Было больно немножечко, но это от того, что я упала, а не от мяча. Я ведь несильно упала, не расшиблась… Не надо никуда меня вести. Грымза прищурилась, глядя на неё. - А чего ты тогда на полу валялась? Цаца позеленела и уставилась в пол. - Надоело от мячей уворачиваться, - пролепетала она наконец. Паразит фыркнул, потом ещё раз, потом захохотал от облегчения, Грымза немедленно налетела на Цацу, тряся её за худенькие плечи и выговаривая, что с таким подходом она никогда ничего не добьётся, что из-за неё они все чуть со страху не облысели… Башка молчал. Башка не поверил ни одному её слову. Он, может, был и тугодум, но кое-что соображал. И потом, когда Грымза отправилась на свой вечерний факультатив по криминалистике, а Паразит увязался за ней, и Башка с Цацей остались совсем одни в громадном пустом зале, он нерешительно предложил довести её всё-таки до отделения. - Не надо, - сказала она. – Они спросят, откуда этот след… - А я скажу всё как Грымза придумала. Что это я тебя мячом… Я ведь это… хулиган известный. Цаца внимательно взглянула на него. - Ты не похож на хулигана. Ты не будь им, ладно? Не могла Цаца понять, что люди делаются хулиганами не из любви к хулиганству, а просто чтобы выжить. Бей, иначе побьют тебя. Сколоти свою банду, иначе все банды будут тебя колотить… Только Башка этого не сказал, потому что ни в какой банде он не был, не говоря уж о своей собственной, и колотили его регулярно, чуть ли не по расписанию. - Тебе нельзя жертвовать собой, Башка, - она коснулась его плеча, погладила. Это было непривычно и тепло. – Не надо. Там, в твоём корпусе, никто тебе не поможет, и ты сам себе не поможешь – ты так себя отчего-то не любишь… А мы поможем. Ну, постараемся. Ты ведь наш друг. Если бы, подумал Башка… Он отчаянно хотел в это поверить – и не мог. - А сама ты жертвуешь. Зачем? - Я? – она моргнула. – Нет, ты чего. Я тоже хочу всему научиться и мне тоже только вы можете помочь. Меня в классе считают дурочкой и тоже вот во Второй корпус грозят перевести… И Грымзе наш клуб нужен, и Паразиту нужен. Мы все друг другу нужны. И я никому не дала себя сдать… Башка восхищённо посмотрел на неё – такую хрупкую, с подкашивающимися от боли тоненькими ногами. Сама она этого не осознаёт, а она ведь героиня. Вот так пренебречь здоровьем ради друзей… И он, получается, тоже ей друг? Она так сказала… Может, ничего ещё не потеряно? Может, даже если он так ничему и не научится, он, по крайней мере, весело проведёт время? Впервые в жизни? Со своими первыми в жизни друзьями? На Башку разом навалило счастье, сдавило, чуть не расплющило. Нет, не будет он переходить ни в какую школу при заводе. Там будут простые работяги с измождёнными лицами, уже в семнадцать лет не ждущие ничего от жизни – не будет таких ироничных и всегда расслабленных Паразитов, идейных и решительных Грымз… а таких милых, сердечных и самоотверженных Цац не будет тем более. Может, не поздно ещё начать всё заново – выучить эти треклятые «шв», зазубрить все исторические даты, освоить варшайрянский официальный?.. Цаца ведь в него верит. Вдруг не напрасно? Потом, много лет спустя, он часто вспоминал этот день. Он тогда принял худшее решение в жизни.