Revenge

На тот момент, когда их руки соприкоснулись, Локи уже знал какие именно воспоминания и знания он должен вытянуть из головы Рейвен. Он знал и то, что она никогда в жизни не выдаст их добровольно, поэтому придётся действовать, руководствуясь лишь собственной хитростью, надеясь, что удастся скрыть свои истинные намерения. Лафейсону потребовалось приложить немало усилий, чтобы проникнуть в голову муспелы и еще больше, чтобы начать «читать» её память. Это было крайне проблематично, ведь вся сущность Рейн с раннего детства была приучена защищаться от любых посторонних воздействий. «Здесь нужно что-то еще… Нужно что-то помимо воли, чтобы облегчить себе задачу», — прикинул он, снова сцепляя их руки и сконцентрировавшись на поставленной задаче. Йотун сжал ладонь девы немного сильнее, чем следовало бы, и это сработало, отвлекая девушку и разрушая баррикады её защитного механизма. Локи уцепился за эту прореху, как за спасательную соломинку и немедленно вторгся в её сознание. «Нужно повергнуть её в шок», — решил он про себя и тут же вытянул на свет одно из многих болезненных воспоминаний детства Рейвен, за которое только смог ухватиться. Он рассчитывал отвлечь её, пока будет копаться в хранилище знаний, но не ожидал, что прожить жизнь другого человека будет настолько больно и одновременно познавательно. На какое-то время Локи будто бы превратился в Рейн: он видел, слышал и чувствовал все, как воспринимала это она. Трикстеру было безумно жаль разочаровывать своего правителя одним лишь своим существованием, он верил и надеялся, что если станет лучше, то отец полюбит его и сможет наконец-то принять как равного себе… «Сосредоточься!» — скомандовал он и вдруг почувствовал ярость и гнев при виде своего… брата Рейвен. Локи поспешил выбраться из этого воспоминания, заранее зная, что его будет недостаточно, чтобы Рейвен не обратила внимания на вторжение в самый охраняемый отсек памяти. Локи подался вперед, впитывая в себя каждое полученное знание, чувствуя себя сломленным и преисполненным гнева. Его губы жадно впились в губы Рейвен, и на те короткие мгновенья защита девушки обрушилась с оглушающим треском. На свет выплыло воспоминание, которое удалось скрыть от внутреннего взора девы: Локи… Рейвен, маленькая Рейвен засыпает на руках у своего пока еще любящего отца. Он рассказывает ей сказки о величии своего собственного народа и решается открыть секрет, за который ему, возможно, придется поплатиться жизнью: — Мы не бессмертны, дитя моё. Ты знаешь, что мы как и все доживаем свои тысячелетия, но запомни и еще кое-что, — Сурт обводит взглядом огромный красный лес с белоствольными деревьями, затем продолжает, — нас можно убить. Я говорю тебе это, чтобы ты знала, что именно должна защищать. Никогда не позволяй задеть своё сердце. У нас это самое уязвимое место, если вырвать его из груди, то великан умрёт. Огненный царь кинул взгляд на огромную округлую арку из черного мрамора, что так явно выделялся на фоне белых деревьев с пламенно-алой листвой, потом снова посмотрел на девочку в своих руках и тяжело вздохнув, проговорил. — Надеюсь, мне не придется поплатиться за твою жизнь своей… Сурт собирался сказать что-то еще, но звучный, пропитанный гневом и отчаянием голос настоящей Рейны прервал это воспоминание. Локи грубо вышвырнули в реальность и одарили очередным ударом по лицу. Трикстер даже не успел прийти в себя после тяжёлого экскурса, как вдруг нагрянули последствия. «Так вот о чем ты говорила…» — чувствуя адскую боль в груди и ощутив невыносимый груз эмоций, подумал трикстер. Ему хотелось бы почувствовать триумф от ощущения собственной маленькой победы, но… он не мог. Ему вдруг захотелось как-то выказать сочувствие Рейн, понять её лучше, чем на два коротких клочка из памяти. Трикстера до сих пор мучила жажда и любопытство. Впервые за долгое время ему стало интересно, как сложилось бы его будущее, если бы Лафей принял его и держал в своём ледяном замке как бастарда, выполняющего каждое его поручение и терпящего насмешки остальных. Что бы он чувствовал, будь он абсолютно идентичен Рейн? Была бы его ненависть еще ощутимее? Хотел бы он убить Лафея? — Рейвен, — через какое-то время, прийдя в себя, произнёс Локи. Он чувствовал себя странно уязвимым, будто вновь пережил свою собственную жизнь, но только в искаженном варианте. — Чего ты еще хочешь? У тебя прекрасно получилось освоить мою магию. Тебе больше не требуется учитель. — Локи не мог видеть лица Рейн, но судя по её голосу, она плакала и приложила немало усилий, чтобы голос звучал более или менее ровно. Лафейсон уселся на пол у её двери, подтянув одну ногу к себе. Внутри него теплилось странное чувство, будто его вырвали из мыслей дочери Сурта, но какая-то часть её сознания сохранилась в нём и требует, чтобы он испытывал груз непомерной вины за свою наглость. — Я знаю, что ты чувствуешь. Моё детство было таким же. — Локи не верил собственным ушам, что говорит это кому-то помимо собственного внутреннего «Я». — Я бы тоже ненавидел своего отца… — Я знаю, что ты чувствуешь? — перебила Рейвен, находящаяся по ту сторону двери. — Конечно, ты знаешь, что я чувствую… Асгардец. Это последствия связи, но не переживай, потому что наутро всё это пройдет! — голос девы прервался на короткое мгновенье, а потом она заговорила, повысив тон.– Твоё детство было таким же?! Я сильно сомневаюсь! Ты ненавидишь Одина лишь за то, что он лгал тебе всю жизнь. Я не ошибаюсь? Ты слишком глуп, чтобы понять, что он защищал тебя от правды, что все защищали тебя от правды лишь потому, что любили! Меня никто никогда не любил… и вряд ли, проснувшись завтра, ты вообще вспомнишь это ужасное чувство! Вряд ли ты осознаешь, каково жить в мире, который тебе не принадлежит! Не смей мне говорить о том, что ты знаешь, что я чувствую! Голос Рейн был полон яда и боли. Она не скрывала этих чувств, не считая их несвойственными или недостойными проявления. Локи не нашелся, что ей ответить и решил оставить девушку в покое, надеясь, что добытые таким способом знания не скажутся на ней слишком сильно и муспела не уйдёт. Трикстер достал кольцо, оставив его под дверью. Ему было над чем подумать. Её слова раскатистым эхом прошлись по разуму, задевая каждый доступный нерв: «Я знаю, что ты чувствуешь? Конечно, ты знаешь, что я чувствую… Асгардец». — Асгардец, — странно-уязвленный этим словом, повторил йотун. Он лежал в своей комнате, разглядывая белоснежный потолок, и никак не мог уснуть. Прогнать воспоминания оказалось намного проще, чем чувства, засевшие глубоко внутри, и поджидающие своего часа, чтобы утопить Локи в своей бездне. Поэтому, чтобы не податься внутренним разногласиям двух спорящих сущностей, трикстер перебирал в голове людей, называющих его Асгардцем в последний раз с подобным отвращением: «Один не в счёт и все остальные тоже, для них оно чуть ли не повод гордиться. А Лафей назвал так только Тора. — Локи ухмыльнулся, закрывая глаза. — Выходит только для Рейны это слово едва ли не ругательство».