Пёстрая тварь

Я ненавижу сны. Потому что меня до сих пор посещают кошмары. Сначала я подумал, что кричал, когда увидел его у изголовья кровати. Но оказалось, мой друг и не подозревал, из какого я выдернут ада. – Весьма сожалею, что разбудил вас, – сказал он. – Но такой уж сегодня день. Разбудили миссис Хадсон, она – меня, а я – вас. – Что же там такое? В полусумраке комнаты я поймал его многозначительную улыбку. – Вполне вероятно, в высшей степени темное и грязное дело. Надевайте халат и спускайтесь в гостиную, время не ждет. Поразительно, как быстро его слова перекрывают все остальное. Одно мгновение на осознание, и я уже забываю о неумолимо тянущихся ко мне щупальцах, об утробном зове и сумеречных бастионах подводного города. Я спустился в гостиную, когда на часах было шесть тридцать утра. К этому времени профессор уже сидел в своем кресле в халате и тапочках, покачивая закинутой на колено ногой. В помещении находились еще двое: хорошо знакомый мне по предыдущим приключениям моего предприимчивого друга инспектор Лестрейд, и неизвестный молодой человек, чьему внешнему виду я не мог не ужаснуться. Вся его одежда, тело и волосы были выпачканы в грязи и подозрительной вязкой слизи. В выразительных карих глазах стоял крепкий ужас, а по бледности лица и плотно поджатым губам можно было догадаться о нервном напряжении. Он старался держаться достойным образом, но все-таки едва не валился с ног. – Доброе утро, господа, – сказал профессор приветливо, но не без иронии. – Вижу, вам, молодой человек, только сегодня удалось сойти со вчерашнего поезда. Миссис Хадсон подготовит вам горячую воду и чистую одежду. Смойте с себя протоплазму, и мы продолжим знакомство. – Откуда вы узнали про поезд? – успел удивиться инспектор Лестрейд. – Вчера после полудня один из моих бывших студентов телеграфировал, что не может добраться до Лондона из-за какого-то происшествия на одной из железнодорожных линий. Судя по тому, что случившемуся – что бы то ни было – в газетах не посвящено ни строчки, дело щепетильное, и никто не желает огласки. На нашем новом друге дорожный редингот, а сам он с ног до головы в протоплазме, которую выделяют… нет, из которой состоят печально известные шогготы. Насколько мне известно, за последние несколько лет эти твари были замечены исключительно в нападениях на поезда железнодорожных линий. Об остальном догадаться не сложно. От одного упоминания шогготов по моей спине пробежал холодок. Мерзкие угреподобные существа, пузыри протоплазмы. Являясь по сути своей бесформенной массой, шогготы способны принимать практически любую форму, чем и беззастенчиво пользуются, тараня поезда на ходу. Когда-то давно, еще до появления неразумного человека на планете Земля, эти твари были созданы злейшими врагами Великих Древних – Старцами, им в услужение. Но по мере своего развития и эволюции, чудовища сумели обрести разум и избавиться от ига своих создателей. Ныне они живут в подземельях и туннелях, время от времени вылезая наружу для пропитания. От своих бывших хозяев они переняли стиль речи и издают утробные звуки. Поэтому, услышав однажды у себя за спиной неблагозвучное «текели-ли» – не ждите спасения. Но этот молодой человек был явно рожден под счастливой звездой Юггот. –Там ужас, о котором пока никто ничего не должен знать, по распоряжению Королевы. Выживших почти нет, всех сожрала эта гадина, – сказал Лестрейд, вытирая со лба испарину. – Этот человек молил, чтобы я доставил его к вам. При иных обстоятельствах это было бы недопустимо, но вы сами знаете. Вероятно, под этим он подразумевал, что, так или иначе, находился у профессора в долгу. Но никто из них никогда об этом не говорил, нынешнее положение вещей устраивало всех без исключения: Лестрейд ловил своих преступников и отступников, а профессор находился в относительной тени и мог продолжать заниматься тем, что ему нравилось. Когда гость привел себя в более или менее благопристойный вид, мой друг предложил ему устроиться в кресле напротив нас, а через минуту миссис Хадсон принесла чай (к этому времени Лестрейд уже удалился восвояси). Когда молодой человек взял с подноса чашку и блюдце, стало видно, как дрожат его руки, горячий чай едва не выплескивался наружу. Я учтиво поинтересовался о его состоянии. – Благодарю, но моей дрожи виной отнюдь не шогготы, – ответил гость, стараясь четко разделять слова. – Кажется, в моей жизни произошло нечто куда более страшное, нежели эти жуткие твари, заглатывающие целые вагоны. И сейчас вы моя единственная надежда. Мое имя вам вряд ли что-нибудь говорит, но я о вас слышал многое, профессор, от своей жены. Меня зовут Пэрси Армитедж, с недавних пор и благодаря вам и вашему другу я имею счастье быть супругом замечательной женщины, урожденной Элен Стоунер. Теперь я понял, откуда его имя мне показалось смутно знакомым. Чуть более полугода назад мисс Стоунер обратилась к моему другу за помощью в весьма щепетильном, почти семейном деле. Ее отчим, ныне покойный Гримсби Ройлотт, желая прибрать к рукам все наследство от своей жены, умертвил одну падчерицу и едва не отправил за ней в след вторую, весьма неординарным способом – пуская через вентиляционное отверстие в комнату девушек прирученную болотную гадюку. Но, как говорится, поднявший меч от меча и погибнет. В тот вечер находившиеся в комнате сестры Элен Стоунер профессор и я спугнули животное, которое в ярости вернулось к своему хозяину и укусило первого попавшегося человека – самого мистера Ройлотта. На этом у истории обещал быть хороший конец. – Я отлично помню вашу супругу, – подтвердил профессор, коротким кивком головы призывая мистера Армитеджа продолжать. – Вот только мне кажется, что ничто не закончилось. Видите ли, профессор, все дело в том, что с недавних пор я не могу узнать мою дорогую Элен! – С этого места как можно более подробно, мистер Армитедж, будьте любезны. – Мы обвенчались совсем скоро у ее тетки в Харроу, Элен не хотела больше ждать, оно было и ясно. Тогда я еще не обращал внимания на внезапно появившуюся у нее горячность – бедняжка все-таки столько всего пережила. В те дни она много и часто говорила о вас, профессор, одно упоминание вашего имени приводило ее в нервное возбуждение; сперва мне это казалось так же нормальным, ведь, в конце концов, вы тот, кто спас ей жизнь. Но не прошло и нескольких недель, как Элен пожелала вернуться в родовое поместье Сток-Морон. – Как миссис Армитедж объяснила свое желание? – поинтересовался мой друг. – Она сказала, что пусть это место и принесло ей столько боли, все-таки оно ей дорого. – И вы согласились переехать в этот дом? – А что мне оставалось делать? – грустно отозвался наш гость. – Сперва мне показалось это правильным, потакать ее неразборчивым и внезапным желаниям. Но вскоре, вскоре мне начало казаться, будто бы… Мистер Армитедж на мгновение замолк, подбирая для своих мыслей и чувств наиболее подходящее словесное воплощение. Но пауза затянулась несколько дольше предполагаемого, мы с моим другом успели переглянуться. – Будто бы? – я скромно напомнил молодому человеку, что он оборвал себя на полуслове. – Будто бы она манипулирует мной! – Но позвольте, - не мог сдержать ироничной улыбки профессор, – едва ли такое положение вещей можно назвать странностью в наше время. Да и в любое другое, впрочем, тоже. На эти слова мистер Армитедж вымученно улыбнулся, после чего произнес: – Мне сложно объяснить это. Но уверяю, если бы вы встретились с Элен, то поняли бы, что она ведет себя как другой человек. В ее характере явно проявляются черты, дотоле мне неведомые. Она удивительно раздражительна и не терпит, когда ей перечат. А однажды, еще до того как мы поселились в поместье Сток-Морон, мне пришлось быть свидетелем ссоры между ней и ее теткой, на попечении которой моя жена была после смерти отчима и до нашей свадьбы. Спор был пустяковый, из-за старой вазы, стоящей в гостиной, она страшно раздражала Элен. Но старая женщина наотрез отказывалась ее убирать, поскольку это оставалось единственной памятью об ее покойной матушке. Каково же было мое удивление, когда, в конце концов, она взяла эту вазу и без лишних слов отнесла к пылящимся вещам на чердаке. Я попытался заступиться за миссис Харрис, но она заявила, что это их дело. Позднее, когда Элен поднялась наверх в свою спальню, миссис Харрис поведала мне крайне странную вещь. Будто на пару мгновений увидела себя глазами племянницы. После этого ей стало страшно, и она решила беспрекословно подчиниться требованию Элен. Но это была всего лишь ваза. На следующей неделе подобным образом была совершена величайшая дерзость: Элен заставила свою тетку снять со стены портрет Глорианы! – Действительно, величайшая дерзость, – сдержано подтвердил мой друг слова Армитеджа, и тут я понял: если до этого история не очень интересовала профессора, то отныне он целиком и полностью во внимании. – Мне страшно представить, чем это может обернуться для нас всех, – продолжал гость. – Но это еще не все. Самые необычные и пугающие события для меня начали происходить в Сток-Морон. Правда, объяснить это достаточно сложно, и было бы справедливо сослаться на свой собственный недуг, которым, насколько мне известно, раньше я не страдал. Сейчас же я с ужасом вынужден признаться, что страдаю провалами в памяти! Это происходит внезапно, меня как будто переключает по щелчку пальцев гипнотизера: вот я утром читаю «Таймс» за завтраком, а буквально через мгновение оказываюсь в неведомом отдалении от дома глубокой ночью. Вчера мне удалось случайно подглядеть за Элен и увидеть, как она подливает в одну из чашек с чаем подозрительную жидкость. Я запомнил, в какой из этих двух чашек находилась опасность, поскольку одна из них (в которую жена что-то подмешала) была с гладкими и ровными краями, а на другой был виден явный скол. Я принял четкое решение не пить из целой чашки и начал придумывать оправдание, чтобы уйти из дома, но к большому моему удивлению Элен и не собиралась меня опаивать – мне досталась чашка со сколом. Наверное, это ее какое-нибудь лекарство, подумал я тогда и почти даже успокоился. А она улыбнулась и сказала, что всю ночь не спала, решила принять снотворное. Я удивился, но ничего не сказал. А спустя еще несколько минут случился очередной треклятый провал. Очнулся я в очень странном месте, похожем на подземные туннели. Как и всегда, я не помнил прошедших часов и не понимал, каким образом мог оказаться в подобном месте. Я долго плутал по темному лабиринту, каждый раз страшась заворачивать за угол, чтобы увидеть новую развилку или нечто непредназначенное для человеческого глаза. Наконец, я увидел свет и пошел на него! Но к моему практически животному ужасу, я набрел не на выход из лабиринта, а на слабо освещаемую дюжиной факелов просторную залу. В свете огня я смог увидеть несколько человеческих фигур, собравшихся вокруг каменного алтаря. Тут мне подумалось, что в подобных местах могли прятаться просвещенные Культисты в те далекие времена, когда наш мир пребывал во власти разрухи и невежества – до пришествия Великих Древних. Именно на таких алтарях почтенные служители багровой луны проводили свои ритуалы во имя будущего всего человечества. Люди, стоящие посреди этой залы, совсем не были похожи на Культистов, поэтому я решил не показываться им на глаза. Нужно было немедленно уходить оттуда, но моим вниманием всецело завладело нечто, что лежало пред ними. Клянусь, ранее я не видел подобного и, надеюсь, мне не доведется увидеть. Оно было не похоже ни на что, однако в меня вселилась неясная уверенность: когда-то оно было живое! – Опишите как можно подробнее, что вы видели, – попросил профессор. Я краем глаза посмотрел на него, пытаясь по выражению лица узнать хотя бы туманное направление его мыслей. Разумеется, у меня ничего не вышло. – Оно похоже на большую бочку со звездчатым основанием; сравнимо разве что с морской звездой, но я не уверен, поскольку никогда не видел морских звезд. Кажется, у него еще были крылья. Это все, что я успел рассмотреть. Люди, собравшиеся вокруг этого существа, разговаривали тихо, не желая, чтобы эхо распространяло их слова по длинным коридорам. Но кое-что я все-таки мог услышать. Большинство из них настаивали начать препарировать тело, но двое решительно отказывались начинать без последнего участника этого зловещего урока анатомии. «Мы рискуем, оставаясь здесь надолго, – говорил один голос, раздражительный. – И как мы можем ему доверять?» «Мы рискуем уже будучи теми, кто мы есть», – парировал второй голос, спокойный. «Кожный покров, словно панцирь. Применив лишнюю физическую силу, мы можем повредить единственный образец, не зная расположения его внутренностей», – поддержал второго третий голос, вкрадчивый. Послышался смиренный вздох. «Но я не доверяю этой твари», – снова послышался первый голос. «Никто из нас не доверяет, – ответил второй. – Однако он уже не раз доказывал, что находится на нашей стороне. Если что-нибудь пойдет не так, доктор о нем позаботится». «Все верно, – снова поддержал второго третий. – Я позабочусь». Доктор! От волнения я чуть не подскочил, но профессор положил руку мне на плечо, предостерегая от лишних движений. – Скажите, мистер Армитедж, – чуть подавшись вперед, молвил мой друг, – как выглядели обладатели второго и третьего голосов? – Я не смог разглядеть их в сумраке и отдалении, – покачал головой гость. – А какие-нибудь существенные признаки, которые могли бы броситься в глаза? Например, хромота, – профессор попытался навести молодого человека на нужную мысль. – Верно! – воскликнул он. – Тот, кого назвали доктором, прихрамывал, когда обходил алтарь. Вы знаете, кто они такие? – Этого лучше не знать приличным людям, – с небрежностью ответил мой друг. – Что было дальше? – Дальше, опасаясь, что меня разоблачат, я возобновил свои попытки как можно скорее выбраться из лабиринта. Выбравшись после многих часов скитаний, я обнаружил, что нахожусь не так далеко от железной дороги. И я решил не терять времени даром, наскреб мелочь, которую нашел в карманах, на билет и сел на первый прибывший поезд. – А дорожный редингот? Молодой человек покачал головой. – Я не помню, когда его надел. – Ясно. Что ж, мистер Армитедж, я берусь за ваше дело. Как только поезда запустят вновь, мы отправимся с вами в поместье Сток-Морон. Я хочу лично увидеться с вашей женой. Отправьте ей телеграмму о том, что добрались до Лондона живым и относительно невредимым. Но не распространяйтесь ни о причинах внезапного отъезда, какими бы придуманными они ни были, ни о нашей с вами встрече. Держите меня в курсе ее ответов. И, думаю, никто не будет против, если вы останетесь у нас на эту пару дней… нет-нет, я настаиваю. Совсем скоро у вас будет возможность отплатить гостеприимством за гостеприимство. А сейчас вынужден откланяться, сегодня я читаю лекцию в университете. Моран? Он поднялся с кресла, и мы, как по команде, вскочили на ноги вслед за ним. Поручив заботу о Пэрси Армитедже женским рукам миссис Хадсон, сам профессор поднялся наверх приводить себя в порядок. Я последовал за ним. – Присмотрите за ним в мое отсутствие, мой друг, внимательно присмотрите, – сказал он, когда мы остались наедине. – Его провалы в памяти. – Не думаю, что подобное случится, – уверенно возразил профессор, подходя ближе, чтобы я помог подвязать ленту на его воротнике. Его лицо было совершенно спокойным, но между бровей легла глубокая складка размышлений. – Постарайтесь в мое отсутствие узнать больше об урожденной Элен Стоунер, точнее об ее жизни после смерти мистера Ройлотта. И помните, мелочи важней всего. Мелочи важней всего. Воспринимать советы моего друга на слух гораздо легче, нежели применять их на практике. Пэрси Армитедж говорил о своей жене много, меняя тон своего повествования от обожания до ужаса и наоборот. Я совершенно терялся в его историях и потоках размышлений, рассуждений и попытках оправдать свою супругу то ли в моих глазах, то ли в своих собственных. Тяжелая судьба, уверял меня молодой человек, когда мы вышли на прогулку перед сном, соблазнившись чудесной безветренной погодой, которая обрушила столько испытаний на хрупкие плечи Элен, заставит согнуться любого. Смерть матери, сестры, отчим-узурпатор, вознамеривавшийся свести в могилу и ее саму – столько страха, столько горя. Не нужно ли ей больше времени? Он уже жалеет, что поспешил за помощью так скоро. Он был движим отчаяньем. Я же тщетно пытался изгнать эмоции, которые вызывала у меня эта история, для добычи сухих фактов, которые от меня требовал профессор. К робкому, напуганному и не по-городскому простому Пэрси Армитеджу я быстро проникся положительными чувствами, которые подстегивали во что бы то ни стало разобраться в этом деле. Прогнозы моего друга были верны, состояние гостя за все те часы, что мы провели вместе, не изменялось, в его поведении я не замечал ровным счетом ничего странного - молодой человек не жаловался ни на какие провалы, пусть даже кратковременные. Профессор отсутствовал подолгу, бывая, покидая квартиру с утра пораньше, а возвращаясь ближе к ночи. На все мои вопросы он отвечал коротким «потом». Впрочем, мне было не привыкать узнавать об упорядоченном ходе мыслей друга лишь в самом конце, после грандиозного завершения очередного сложного дела. Наутро перед отъездом в Сток-Морон Пэрси Армитедж находился в нервном перевозбуждении; профессор, в противовес ему, был совершенно спокоен и даже несколько весел. В купе он разменялся на несколько забавных студенческих историй, что было крайне несвойственно моему другу. Молодого человека, кажется, это обнадеживало. А я нехотя вспоминал наш разговор поздним вечером. – Вы доверяете мне, Моран? – поинтересовался он, когда пришел ко мне в комнату неожиданно справиться насчет состояния моей руки и также неожиданно напомнить прихватить с собой в поездку револьвер. Неожиданно – потому что куда старый солдат направится без своего оружия? Никуда, даже если его война уже давно закончена. – Больше, чем себе! – без тени сомнения сказал тогда я. – Вопрос доверия важен, – даже в темноте я уловил его мягкую улыбку. – Чрезвычайно важен, потому что в Сток-Морон может случиться почти все что угодно. Будьте готовы к этому.