Придет время собирать камни

— Иди к чёрту, придурок! Я съезжаю с этой квартиры, и мы оба знаем, что ты не имеешь права меня останавливать! Твоя гиперопека просто достала. — Тимур, пожалуйста, прекрати истерику. Давай поговорим спокойно, — Назар запустил руку в волосы, убирая их назад, — впереди ещё один учебный год, напомню тебе, что в школе не предоставляют общежитие. — Я поживу у Саши, он не против. Стоило прозвучать этому имени, меня буквально передернуло, что не укрылось от глаз Тимура. Несмотря на то что он в спешке скидывал в черную спортивную сумку одежду и личные вещи, это не помешало ему швырнуть в меня книгой по графическому дизайну, которую ещё вчера мой младший брат с таким упоением читал. — Только попробуй сейчас сказать о нем очередную гадость. Я не понимаю, как вообще столько лет прожил с гомофобом, — он скривился в усмешке. — А может ты — латентный? А, братик? — Агрх! Проваливай на все четыре стороны, тебе ведь исполнилось восемнадцать? Правильно, довольно! Мне осточертел твой инфантилизм. — С удовольствием. За теплой одеждой зайду в другой раз, так что замки пока не меняй, — Тимур аккуратно собрал свои рисунки — единственное, к чему он бережно относился — в большую яркую папку и, хлопнув дверью, вышел из комнаты. — Счастливо оставаться! Входная дверь с характерным щелчком закрылась вслед за ним. Какие замки? Что за бред? Погуляет пару недель и вернется, а я буду его ждать. В конце концов, мы — братья, и кроме друг друга у нас никого нет. Дело в том, что пять лет назад Тим вместе с родителями попал в автокатастрофу: их Ford Focus подмяло под грузовик Scania. Столкновение пришлось на сторону водителя, и отец погиб на месте, мама скончалась двумя днями позже в реанимации. Тимур пришел в себя только спустя месяц, он очнулся тринадцатилетним сиротой с опекуном в лице брата, который всего на десять лет старше его самого. Восстановление проходило тяжело: у него случился нервный срыв, неделями врачи держали Тимура на антидепрессантах. Так прошел почти год больниц, обернувшийся десятком операций и одним единственным шрамом на левом бедре после того, как его выпиливали из покореженного авто. Тим сильно отстал от школьной программы, и ему пришлось задержаться в седьмом классе. У моего брата и так не ладилось со сверстниками, а после этого завести друзей стало невыполнимой миссией. Тогда он закрылся в себе, много рисовал и даже не пытался хоть с кем-то наладить отношений. Я старался поддерживать его, насколько мне позволяла работа, но в юридической консультации платили на первых порах мало: приходилось подрабатывать, продавая по вечерам бытовую технику. Это сейчас я неплохо зарабатываю — в то время было иначе. Кажется, именно тогда я и потерял его. Зато нашел ОН. Этот моральный урод. Саша. Теперь мне хотя бы было понятно, кто надоумил моего неразумного младшего брата на переезд. Александр Юрьевич. Конечно, он же юрист, объяснил Тиму, что тот взрослый мальчик. К чему я завожусь? Ублюдок, пудрящий мозги ребенку, — мой бывший однокурсник. Шесть лет мы провели за одной партой в аудитории и даже какое-то время работали в одном бюро. Он прекрасно знал, в какой заднице мы с братом, и, я не спорю, Саша помогал по мере возможности Тимуру с уроками, иногда готовил для нас, но... Я считал его другом... ...только до тех пор, пока в один из вечеров всё не пошло наперекосяк. В тот день была распродажа, я сильно устал и вернулся позже обычного. Брат уже спал, а Саша дожидался меня с бутылочкой недорогого вина. Он хотел отметить окончание стажировки на новом месте: его наконец-то приняли в штат после трех месяцев разного рода тестов и испытаний. Мы выпили по бокалу, Саша начал нашептывать мне что-то о любви, о том, что с первого курса мечтает почувствовать, какой я внутри, а у меня слипались глаза. Сил сопротивляться его настойчивости не нашлось, тело не слушалось, но страха во мне не хватило на шок и адреналин. Я только чувствовал, как с меня стягивают брюки и бельё, а потом чужой толстый член вонзается в мой зад. Мне было больно, а он ёрзал сверху, пыхтел и не переставая говорил о какой-то иллюзорной любви. Ничего подобного. Я знаю, что того, кого по-настоящему любят, не ломают, как дешевую пластиковую игрушку. А он продолжал вбиваться в меня. Резко. На полную. По самые яйца. Когда я проснулся утром, голова болела, а анальное отверстие кровоточило. Меня порвали. Пришлось брать на работе день за свой счет. Саши уже не было. И больше никогда не будет в моем доме. Что он подсыпал в бокал, так и осталось мне неведомо. После того как человек, которому я доверился в не самый хороший этап моей жизни, наградил меня чёрными ночными кошмарами, это не имело никакого значения. Вначале я не думал, что Тимур может продолжить общаться с ним после того, как тот перестал приходить к нам, но, видимо, сильно ошибся. Тиму исполнилось пятнадцать, и он научился выбирать "друзей" самостоятельно. А когда я узнал — стало поздно. Мой брат открыл в себе гомосексуальную ориентацию, и он спал с Сашей по обоюдному согласию. Могу себе представить, как Александр Юрьевич, пристраиваясь сзади и раздвигая ему ягодицы, нашептывает, что я — бессердечный козёл, гомофоб, социопат и другую ересь, из которой исходила необходимость вырваться из клетки нашей квартиры. Тим так и не понял, что для меня он при любых обстоятельствах останется братом. Но если быть до конца честным, то и мне не хватило храбрости рассказать ему правду о том дне. Недостаток честности и взаимопонимания привел нас к сегодняшней сцене. Я не нашел в себе смелости объяснить того, как возненавидел человека, проводившего так много времени в моем доме, с моим младшим братом. Да и у Саши на руках были крупные козыри: он пытался создать уют и подобие семьи, на которые мне не хватало сил. И молчал я не столько потому, что до сих пор боялся этих воспоминаний, сколько из-за того, что потерял бы Тимура. Это была его первая юношеская любовь, а мои слова должны были превратить её в фантики. В этой взрослой игре Саша пытался заставить страдать меня, у него это отлично получалось, но, сколько бы он ни издевался надо мной, я буду терпеть, пока Тим не повзрослеет, чтобы научиться отличать любовь от дешевого суррогата. Однажды он поймет меня. Он — умный мальчик.

***

Дни шли один за другим, сирень отцвела, её сменили разноцветные городские клумбы, а Тимур всё не возвращался домой. Несколько раз я видел его на Воробьевых горах, он всегда любил рисовать именно там. Мне ничего не оставалось, как незаметно наблюдать за ним, сидя на одной из скамеек в отдалении. Несмотря на дневное пекло, он не изменял своему стилю: носил чёрные джинсы и футболки, выглядел немного мрачным и отстраненным, и только всё та же яркая папка выдавала в нем чудесной души человека. А одно особо солнечное субботнее утро, в которое так приятно гулять по росе, порадовало меня сценой сумасшедшего и веселого знакомства. Паренек приблизительно одного возраста с Тимуром пытался незаметно заглянуть ему через плечо, чтобы лучше рассмотреть работу, и опрокинул на нее стаканчик кофе из Старбакса, забрызгав и бумагу, и моего брата. О, это надо было видеть, как Тим ругался, а юноша в футболке с броским причудливым принтом пятился назад и что-то неразборчиво говорил про прошлый вечер, про то, как он уже видел его рисунки и как хочет научиться рисовать не хуже. Я тоже помнил вчерашний вечер: когда стемнело и на площадке собрались байкеры, здесь выступала молодая рок-группа, они пели каверы на Арию и Цоя, перемежая их своими не менее звучными и энергичными композициями. Тим поблизости рисовал, а я очень по нему соскучился. На душе скреблись кошки, а сердце ныло от тоски. Я набрал Сашин номер, он взял трубку, и голос его звучал удивленно: — Какими судьбами? — Отпусти моего брата. — Ты же знаешь, я не могу. Он любит меня, я люблю его. Мы созданы друг для друга. — А ты знаешь, что я не поверю ни одному твоему слову. — Тогда зачем ты мне звонишь? — Отпусти моего брата. — Ты готов его заменить? — … — Нет? Тогда не звони мне больше. В трубке раздались раздражающие короткие гудки, а потом повисла тишина. Мне не оставалось ничего, кроме как рвать на себе волосы. Я гулял всю ночь, а утром снова увидел Тимура здесь. Ещё месяц и у меня больше не будет возможности встретить его, чтобы убедиться, что с ним всё в порядке, просто появляясь на выходных в парке. И мне был известен всего один человек, способный прийти на помощь, какой бы безрассудной ни была просьба, какой бы патовой ни казалась ситуация, в какое дерьмо я бы ни вляпался. Несмотря на то что обещал себе больше никогда не звонить этому человеку, не пользоваться его чистой светлой душой и чувством вины, я долго искал записную книжку, в которой бы сохранился его телефонный номер. Из трубки послышался голос оператора, оповещающий, что абонент не доступен, и меня переключили на автоответчик. — Привет, извини, я помню, что обещал больше никогда не доставать тебя, но мне нужна помощь, — глубокий вдох, выдох. — Это касается Тима. Валера, пожалуйста, позвони мне. Сказав это, я почувствовал себя последней эгоистичной сволочью, и надеялся лишь на то, что он не станет прослушивать сообщение с незнакомого номера. Может быть, это провидение и не зря его телефон отключен? Но моим надеждам было не суждено сбыться. Через полчаса мобильник откликнулся характерной трелью. — Да, слушаю. — Здравствуй, Назар, — я не слышал этого теплого мягкого голоса несколько лет, как же мне было плохо без него, — ты сможешь подъехать сегодня на детскую площадку у нашей старой школы? — Конечно, как тебе будет удобно. Во сколько? — Мой рабочий день летом заканчивается в два-пятнадцать, как и раньше. Пообедаем. — Я не заставлю себя ждать.