Придет время собирать камни

Утро пятницы началось для меня с назойливых воплей мобильного телефона, и как бы я ни прятал голову под подушкой, они не хотели оставлять меня в покое. Ну, как они? Скорее она. Отделить звонки Жаннетт от всего окружающего мира несложно. Эта девушка-тайфун плевала на все этические нормы, на чужую занятость; мне кажется, что даже конец света не посмел бы нарушить её планов и она бы до меня дозвонилась. Сонный я прошипел в трубку злосчастное «Алло..». — Артурчик, привет! Добренького утра, солнышко! Ты себе ещё не представляешь, какой сегодня чудесный день. Поднимай свою попку с кровати и дуй на репетиционную базу. Вечером мы выступаем. Нужно говорить, что сказано это было в ультимативной форме? Погода и правда выдалась славная: солнце не жарило, как в предыдущие дни, вечер обещал не парить. Для полного антуража не хватало разве что песен цикад и тонкой циновки, да только я не в средневековой Японии, а в Москве, где их успешно заменяют шум вечно спешащих автомобилей и городская пыль. В итоге мы решили поиграть сегодня ближе к ночи в парке на Воробьевых горах. Точнее, как мы? Наша басистка Жаннетт решила и теперь оповещала всех членов группы. Когда я пришел на студию к Яру, наш флегматичный ударник Лёня и эта рыжая бестия уже подтянулись. Хозяин квартиры мирно посапывал на диване после бурной ночи, не обращая внимания на собирающихся у него людей. В данной ситуации ему можно было только посочувствовать: наградили же родители младшей сестрой. — Ты до Рима дозвонилась? — не хватало только одного действующего лица. — Ещё бы, первым. Этому маленькому подонишке не скрыться от ока Саурона! — Это кто тут подонишка? — в дверях позади меня стоял наш вокалист Рома Зарин, тот самый Рим. В рваных голубых джинсах и белой футболке, он перекинул голубую клетчатую рубашку через плечо, и лицо его исказила гримаса «почему-мы-это-терпим?». — Не хмурься — морщинки появятся, — Жаннетт оживленно подскочила с места, и этот столп нескончаемой энергии повис на Риме, она взлохматила его светлые и без того непослушные волосы. — Оскорбления — мой метод выражать симпатию, и ты об этом отлично знаешь класса с пятого, когда тебе прилетело рюкзаком в голову. Мы учились вместе, в смысле в одном классе начиная со средней школы. Играть начали, конечно, значительно позже, но сплотились почти сразу. Странным было только то, как в сугубо мальчишескую компанию вписалась Миражанна, но это только если не знать её. Ничего милого и девчачьего там не было ни на грамм — Рим даже придумал звать её Жаннетт, а не Мира, как это делали учителя. Агрессивная, властная, шугающая не только малышню и ровесников, но и ребят постарше, местный рыцарь в юбке. Короче, она с легкостью стала нам братом, и мы взяли её в свою компанию не за рыжие кудри и голубые глазищи, а за пробивной характер, в народе называемый наглостью. Единственным, кто мог на неё хоть как-то повлиять и заставить успокоиться, был Лёня. Вдвое крупнее сверстников, он оказался очень мирным парнем: в основном созерцал, редко включаясь в разговоры, но если он высказывал свое мнение, то к нему всегда прислушивались. А если дело доходило до драки, и Лёня поднимался с места, то драка обычно отменялась. Я приносил в компанию веселье, шутки и разряжал обстановку. Меня, конечно, немного подбешивало это «Артурчик», но, в конце концов, друзьям можно. Однако сплотил нас другой человек, и одинаково сильно мы все любили его. Рим. Душа компании, он находил подход к каждому, мог долго и интересно рассказывать какую-нибудь байку, основанную на реальных событиях, и отлично пел. Кстати, тексты наших песен принадлежали ему, а музыка — мне. Ещё был Миша Котов, — он учился с Римом с первого класса — парень с норовом, несмотря на средние рост и телосложение, частенько сцеплялся с кем-нибудь крупнее его. Мы с ним неплохо ладили, часто сидели за одной партой; он хорошо шарил в технических науках, но, бывало, выглядел очень отстраненным, похуже Лёни. Я не всегда понимал, почему Рома так за него держится, но ничего против не имел. Говорят, у них была какая-то не очень веселая история в детстве, но они оба предпочитают молчать на эту тему. Миша умел играть на гитаре, но в группу не рвался, предпочитая этому микросхемы и увлеченность физикой, хотя наши репетиции посещал частенько, а на выступления приходил всегда. Последнее время мы с Римом догадывались, что это отнюдь не из-за дружбы с нами, а из-за Жаннетт, но как-то не торопились развеять его заблуждения в том, что она встречается с ударником. Подумаешь, он её на спине катает? Риму тоже иногда приходится. Меня как-то чудом проносит. Но так определенно спокойнее, иначе два вселенских зла объединятся, откроются врата ада и поглотят к чертям собачим весь мир, начиная с нашей школы. Несколько раз отыграв программу, мы зашли в мороженицу, дождались там Котова, которого чуть не взял припадок при виде шорт на подтяжках, которые нацепила Миражанна, и двинулись в сторону парка. По аллеям гулял ветерок, и как-то особенно хорошо было на душе. Не хотелось думать о том, что это наше последнее беззаботное лето, что через год надо обязательно поступить, и что непонятно, переживет ли это наша группа. Пока мы готовили площадку и разбирали инструменты, мне на глаза попался паренек андрогинной внешности с длинными черными волосами, собранными в хвост. Я бы не заметил его: он выглядел слишком угрюмым, если бы не огромная желтая папка с разноцветными кляксами, которая как-то дисгармонировала со всем его внешним видом. Он скорее походил на эмо-боя: черные шмотки, кеды, браслеты, пирсинг и нескончаемая грусть в глазах за линзами очков в тонкой оправе. По таким у нас в классе сходила с ума добрая половина девиц. Сидя на бортике, отделяющем дорожку от травы, парень рисовал. Я отчетливо видел, что это портрет мужчины в доспехах, воина. Линий немного, почти все прямые, но получалось броско и сурово. Мне бы такую базу. Через год я хочу поступить на интернет-маркетинг или игровой дизайн, но с графикой дело обстоит погано: с тех пор как мы начали репетировать, я не держал в руках ни планшета, ни карандаша. Из мыслей о будущем меня вырвала Жаннетт, как всегда наехала по поводу моей рассеянности, и мы заиграли. Вечер вышел просто убойным: Рим с Мирой поскримили на два голоса и потрясли волосами, Лёня выдал соло на барабанах, и вокруг нас собралось немало людей, но художника с наступлением темноты я потерял из вида.

***

Каково было моё удивление, когда я вновь увидел его утром. Парень сидел на траве, скрестив ноги в позе лотоса, и усиленно что-то выводил на бумаге, но мне никак не удавалось разглядеть с дорожки, что именно. Тревожить его было как-то боязно, мало ли чего? Может, он разревется или истерику закатит? Чтоб я знал, что делать с этими меланхоликами. Поэтому, крадучись, пытался увидеть рисунок из-за его спины. Удивительно, вместо залитого солнцем парка одну треть листа занимала колокольня, и я мог поклясться, что она гудит набатом. Он представлял этот мир откуда-то сверху, и где-то внизу шло сражение — в первый момент мне показалось, что по земле разбросаны лепестки цветов и монеты. Ну, знаете, как если бы из церкви вышла повенчанная пара? А потом мне открылась игра теней и света: на самом деле это был тревожный бой, в котором гибло всё живое. Как чашка утреннего Латте Макиато, купленного по дороге в Старбаксе, выскользнула из моих рук, я не заметил, засмотревшись на его работу, по которой сейчас из-за моей невнимательности растекались коричневые разводы. В полете крышка со стаканчика слетела, и бодрящий напиток оказался целиком на художнике и его придуманном мире. Однако задачу свою — привести меня утром в чувства — кофе выполнил. Худощавый, но очень грозный парень бесстрашно надвигался на меня, хотя и был ниже на полголовы: — Придурок! Ты что наделал? Тебя что, не учили, что подкрадываться к людям сзади и проливать на них свой кофе — дурной тон? Я растерялся: мне было и так неудобно, а он ещё и вопил как резаный. — Слушай, я не специально. — Да какая, нафиг, разница? — Я вчера уже видел, как ты рисуешь. У тебя так круто получается. Мне бы тоже хотелось не хуже, научишь? — Что? — парень, кажется, оторопел от такой наглости. Вот он единственный плюс общения с Жаннетт: в любой ситуации рискуешь и играешь ва-банк. — Говорю, меня Артур зовут, рисовать научишь? Эмо-бой завис, продолжая щуриться и напрашиваться на драку. Бить его не хотелось. Вроде как я сам виноват. А поучиться у него я бы на самом деле не отказался: — Научишь? — Ты что следил за мной? — опа-па, да у него ещё и мания преследования? — Нет, мы вчера здесь же играли. Ты должен был слышать, группа «Зарин». Ну, знаешь, типа Есенин, Гринин, а мы — «Зарин». — Ааа, это вы сделали кавер на «Возьми моё сердце»? — нас реально кто-то слушает — вот уж рыжая бестия будет счастлива. — Ну да, Риму она очень нравится. — А я — Тимур, но мне привычней Тим. Рисунок, который ты испоганил, как раз был к этой песне. Мы посмеялись над моей неловкостью и двинулись вперед по аллее. Тимур согласился дать мне пару уроков, пока не начался учебный год. — Как, говоришь, называется ваша группа? — «Зарин». — А, ну да.

***

Пару раз в неделю ранним утром, пока город досыпает и только сумасшедшие менеджеры по продажам несутся на свою работу, мы с Тимом рисовали. Как выяснилось, я ещё помню, как держать в руке карандаш. Тимур объяснял доходчиво, из него вышел бы отличный препод, но кроме как об изобразительном искусстве и поступлении, мы мало о чем говорили. Иногда он только спрашивал по поводу наших выступлений в парке, но чаще всего перед самым моим уходом, а потом оставался на скамейке рисовать что-то для себя. Вид при этом у него был очень грустный. Мне бы хотелось вернуться и рассмешить его, но, к сожалению, этот метод работал пока только на Риме. Один из последних дней августа проливался на землю бесконечным дождем. Мы уже договорились о встрече, и у меня не было его номера, чтобы отменить урок рисования. Обратив за прошедший месяц внимание на педантичность и пунктуальность Тима, я понимал, что он придет в парк, несмотря на плохую погоду. Нацепив ветровку и взяв зонт, мне тоже пришлось двигать на Воробьевы горы, просто чтобы не обидеть отзывчивого учителя. Он сидел на скамейке под деревом, порядочно вымокший, и ждал меня. Извечной папки с ним не было: — Давай сегодня поработаем у меня. Я днем дома один, так что не волнуйся, никого не стесним. Предложение подкупало своей новизной, и я не стал отказываться. Но когда мы сели на троллейбус со знакомым номером и вышли на не менее знакомой остановке, меня поверг легкий шок. Мы поднялись на десятый этаж дома, располагавшегося в двухстах метрах от моего, и если бы не шестнадцатиэтажка, вставшая между ними поперек, то я бы сумел найти окна своей квартиры. — Ты живешь в моем районе? Но я ни разу не видел тебя в школе. — Я недавно переехал от брата, всего пару месяцев назад. Мы вошли в небольшую светлую квартиру-студию с высокими потолками и уютной кухней-комнатой. Тим достал бумагу и пишущие принадлежности, приглашая меня за стол. Около часа мы разбирали свет и тень, но меня не прекращал мучить один единственный вопрос, который я всё-таки решился ему задать: — Ты что, уже живешь с девушкой и без родителей? Он рассмеялся, потом посерьезнел: — То-то я думаю, куда пропала твоя концентрация. С родителями я не живу давно: их уже нет. До совершеннолетия мы делили одну квартиру с братом, а сейчас мне посчастливилось переехать к своему парню. Прямота Тима застала меня врасплох. Выходило так, что я сам подошел и познакомился в парке с гомиком. Большего идиотизма произойти просто не могло. Природная скромность и хорошее воспитание, вбиваемое отцовским ремнем мне под кожу, не дали собраться и уйти сразу. По прошествии получаса, я вспомнил о неотложных делах и покинул Тима, не забыв поблагодарить за чай с печеньем и урок, рассчитывая на то, что, поменяв место жительства, он не поменяет школу. И мы больше никогда не встретимся, даже в Билле, покупая продукты, как и всё это лето. Просидев некоторое время дома в гордом одиночестве, я всё же пошел к Котову. Теперь мне стало понятно, почему Рим так его ценит. Это был единственный человек, придя к которому со своими проблемами, ты не выслушаешь нравоучений и осуждений, и он не полезет их решать вместо тебя, топча душу грязными сапогами, но и равнодушным Миша не останется. Мы выпили по пару бутылок пива, и я поведал ему историю о том, как попал впросак. — Может, это талант находить приключения на задницу? — Расслабься, парень, всякое бывает, — Мишаня похлопал меня по плечу и открыл новую пачку чипсов.

***

Мы все собрались в кабинете литературы у своей классной. Необычно, но Валентина Николаевна задерживалась впервые за шесть лет, а ведь уже седьмой год пошел, как она у нас флагман, к тому же мы выпускники. За ней не водилось опозданий на собрания и линейки. По классу ходил шепоток, активистки и сплетницы Лена и Даша говорили что-то о том, будто к нам перевелся новенький, и что он — красавчик, который посоревнуется с Римом за внимание женской половины класса. Риму было пофиг. В этот момент с ним оживленно о чем-то спорила Жаннетт, и, кажется, один из них должен был в конце концов удавить другого на месте. Меня же начало беспокоить нехорошее предчувствие, которое передалось Котову. Мы расположились на галерке, изображая высшую степень безразличия к происходящему, но, кажется, думали об одном и том же. Литераторша, как всегда, в ярком юбочном костюме вплыла в класс, а следом за ней вошел он: — Ребята, хочу вам представить нового одноклассника. Этого юношу зовут Соболев Тимур, и, надеюсь, вы не ударите в грязь лицом, проявив гостеприимство. Тим приветливо махнул мне рукой, я вздрогнул и сделал вид, что не заметил этого, будто мы и не были знакомы, а Миша рыкнул что-то по типу «гомик». Да, год обещал оказаться веселым. Тимур оказался не единственным новшеством, ожидавшим нас первого сентября. В школьном расписании появилась астрономия, которой раньше никогда у нас не преподавали, а вместе с ней и новый учитель — Валерий Викторович. Для нагрузки часами его ещё и подцепили нам как физика. Всё следующее утро, утро первого учебного дня, Котов нудел в ожидании такого же первого урока. Он был в корне не согласен с заменой препода в выпускном классе, да и вообще фанатизм по физике делал его невыносимым. Тимур зашел в класс перед самым звонком и сел на свободное место рядом с Миражанной. Рима до сих пор не было, и оно осталось не занято. Жаннетт почему-то его не послала, а отнеслась снисходительно, позволив сидеть рядом. Что она при этом сказала, я не знал: мы с Мишей в очередной раз устроились на галерке. Со звонком в класс вошел высокий молодой мужчина, на вид ему было немногим меньше тридцати. Поджарый, с яркими голубыми глазами, он носил рубашку в цвет и брюки, скроенные по фигуре. На запястье бликовали часы, с виду не из дешевых. Так должен был выглядеть бизнесмен, или, может, преподаватель частной школы, но никак не физик в бесплатном муниципальном учебном заведении. Кто-то из девочек на первой парте запищал от восторга. — Доброе утро, класс. Меня зовут Валерий Викторович, и я буду преподавать у вас физику и астрономию. Возможно, что кто-то из вас влюбится в мой предмет не меньше меня. Я скорее был готов ставить на то, что влюбятся в него и это будет вся женская половина класса, на такого даже Жаннетт поведется с её любовью к стимпанку и киборгам. А может, ещё и кое-кто из мужской. Глаза сами собой нашли затылок Тимура, тот поерзал на стуле и посмотрел из стороны в сторону. Странно, но он в этот момент выглядел таким же недовольным, как и Котов. После пламенной речи Валерия Викторовича в класс влетел растрепанный светловолосый парень с тоннелями в ушах, преподаватель смерил его взглядом и обратился к юноше: — Будьте добры представиться, молодой человек. Тех, кто опаздывает на мои занятия, я ставлю первыми в очередь за пятерками. — Зарин Рим. В смысле, Роман Зарин. — Отлично, присаживайтесь на свободное место, Рим, сегодня я задам вам три вопроса, ответ на один из них гарантирует три балла, два ответа — четыре, а успех во всех трех будет оценен пятью. Если же вы потерпите фиаско — не обессудьте. Рома мотнул головой и устроился на свободное место в конце класса рядом с мышкой Валечкой и прошептал: — Привет, подскажешь? — Я ничего не понимаю в физике, извини. Он улыбнулся, разыскивая глазами Котова: — И ладно, сам справлюсь. У 11 «А» начался первый урок в последнем учебном году. Рим готовился отвечать при поддержке Миши, Артурчик притих в ожидании катастрофы, Лёня взял ручку, чтобы начать записывать, Жаннетт рассматривала симпатичного преподавателя и чиркала на полях тетради, а у Тимура в голове одна мысль вытеснила другую. Если со звонком его мозг закипал от одного единственного вопроса — «Какого чёрта тут делает Валера?», то теперь его заинтересовало появление взлохмаченного Рима — «А вот и Зарин!». Учебный год обещал оказаться богатым на приключения.