I never wake up

Тишина... Вокруг кружится снежный пепел, Туманом скрытый в темном небе, Чей тусклый блеск великолепный Сжигает все до тла. Лишь капли слез на бледной коже, И тихий шепот полный дрожи Способен душу прояснить. Холодный свет прозрачной свечи Горит неколебимо в ветре Последних слов столь быстротечных, Звучавших в каждом миллиметре Исчезнувших секунд незримой жизни, Но все еще таких же вечных В тени зелено-серых глаз. Подобно серой птице, разум Исчез в объятьях ночи разом, Исполнив волю всех приказов, Увиденных в кошмарных снах. И он поверил, очень скоро, И без раздумий лишних в даль Скорее протянул ладонь сквозь пелену затвора, Переступив невидимую грань.

***

       Снова громкий стук пульса в голове, мой сон нарушен, кошмары преследуют меня повсюду... Где эта невидимая реальность? Почему мне не дано видеть ее так, как видят другие? Она словно чистый лист бумаги- если ты видишь пустоту, используй палитру своих мыслей, и перед тобой откроется твой мир, твоя реальность...       В бессильных попытках вернуться в мир сновидений, дрожащие веки приподнялись, и мой разум обратился нежным светом утреннего солнца. Не люблю утро, оно заставляет вернуться в серую жизнь, что, к сожалению, невозможно исправить.       Надев потертую повседневную одежду, я посмотрела на часы, висевшие рядом с моей кроватью. Время показывало около семи часов утра. На улице еще не рассеялся утренний туман, город обволакивал легкий остаток сумерек, через пелену которого пытались пробиться теплые лучики солнца. Через час должен начаться завтрак, на который я вовсе не планировала идти- не потому что была не голодна. Я не желала лишний раз пересекаться с моими сверстниками, им нет места в моей собственной реальности.       В этом приюте у меня не было друзей, каждый считал меня странной, видел во мне нечто такое, чего люди опасались. Все смотрели на меня, будто перед ними шел призрак, а иной раз вообще не замечали. Однако мне это даже нравилось, гораздо лучше говорить со своим отражением. В одном из разговоров воспитателей я услышала, что у меня начальная стадия антропофобии. Это было ложью. Да, я разговаривала сама с собой, да, я избегала людского общества, но что ещё остаётся делать тем, кто не желает идти в ногу с обществом? Ладно, я соврала. За все девять кошмарных нет, проведённых в этих стенах, был один человек, не уступавший моему отражению. Маленький мальчик с зелёными глазами, который любил одуванчики и боялся, что их сорвут. Как только меня поселили в это место, я сторонилась местных обитателей, но он подошёл ко мне сам, сказал, точнее приказал не плакать, вручил в руки резиновый мяч и потащил на футбольную площадку. И с каждым днём наша дружба всё крепла. Но всё изменилось с одним днём. Его усыновили, и всё, что я успела- это перед самым его переездом вручить рисунок на память. Тогда он в последний раз поделился своей лучеразной улыбкой и исчез, оставив за собой только воспоминания и нетронутые одуванчики во дворе.        Что ж, существует и хорошая новость, у меня был превосходный вид из окна. Каждый раз перед сном, когда во всех комнатах выключали свет, я наблюдала за падающими листьями. Вечерами, поздней осенью темнело рано и из окна я могла видеть только частые блики фонаря, который находился неподалеку от моей комнаты. Кажется, эта прелестная картина могла заменить мне абсолютно всё.       Время здесь летело быстро, час прошел, словно пять минут. В коридорах послышался топот и гулкие голоса ребят, спешивших на завтрак. Я жила в отдельной от всех комнате, так как за первые дни моего пребывания здесь, взрослые уже успели понять, что ладить с другими детьми мне не удастся.       Вся моя комната была увешена рисунками, в основном изображающими природу или животных. Я очень любила рисовать, это было одной из важных частей моей жизни. В своих работах я могла изложить всю душу, все мысли и чувства, создать образ идеального мира.       За окном послышались голоса и шаги, приближающиеся к зданию. Я подошла к подоконнику и и выглянула на улицу. На тротуаре, около игровой площадки стояла молодая пара: высокая рыжеволосая девушка и белокурый парень крепкого телосложения. Они держались за руки и оживленно о чем-то ворковали. Вскоре я различила еще две фигуры- маленький мальчик, живший в нашем приюте и рядом с ним мисс Рейквэлл- одна из воспитательниц младших групп. Они приблизились к молодым, и девушка улыбнулась, подойдя к мальчику, который наконец нашел свое счастье - семью.       Не в силах больше смотреть в окно, я резко отвернулась, задернув лиловые занавески. По щеке пробежала теплая слезинка, не было ни одного дня, чтобы я не вспоминала своих родителей. У меня ведь тоже была семья, самая счастливая, крепкая и любящая. Мы жили на веранде совсем рядом с небольшой лесопосадкой и озером. Помню, рано утром я просыпалась от звонкого пения лесных птичек и скорее бежала вниз, где мама уже готовила завтрак. Какая она была красивая! Эти золотистые волнистые волосы, серо-голубые глаза и улыбка, способная залечить даже самые глубокие раны. Через некоторое время папа возвращался с утренней рыбалки, я кидалась к нему в объятья, и мы все дружно садились завтракать, рассказывая друг другу свои сны.       Но все изменилось лишь в один день. Тогда мне было семь лет. Отец всегда любил выпить, если только был шанс. Бывало, он по нескольку дней пропадал со своими друзьями, в то время, как я успокаивала маму и умоляла её не плакать. Но это повторялось снова и снова, пока не случилось нечто непоправимое. Однажды, мы с мамой сидели на крыльце и рисовали солнце и небо, как вдруг у нашего дома затормозил серый пикап в надписью "Полиция городского округа". Дверцы машины открылись и оттуда показались несколько человек, крепко державших моего отца. Мама поцеловала меня и сказала идти в дом, а сама неуверенной походкой направилась к машине. Я последовала словам матери, но пройдя за порог, остановилась за дверью, прислушиваясь к разговору. Многое было неясно, и я услышала лишь несколько обрывков фраз: "Наш сотрудник смертельно ранен" и "Срок заключения может быть пожизненным". Я слышала тихий голос матери, умоляющий не делать этого, её плач, я чувствовала, как ей тяжело и как больно отцу. Но уже ничего нельзя исправить, сколько бы слов не было сказано, одно действие решило всё. Моего отца посадили обратно в машину, с силой захлопнув дверь. Казалось бы все кончено, но впереди ожидало самое ужасное. - Извините, мэм, но вам придется проехать с нами в участок,- твердо сказал полицейский, демонстративно открыв переднюю дверцу пикапа,- Очевидцы утверждают, что Вы тоже употребляли алкоголь , независимо от своего супруга.       Сколько мама не отрицала, сколько не умоляла остаться со мной, указ был неприступен. Ее посадили в машину и заблокировали все двери. Я выбежала на улицу, крича и спотыкаясь, следовала за машиной. По щекам ручьями лились горячие слезы, я просила не оставлять меня, видела лицо моей мамы, её румянцы, глаза, покрасневшие от слез. Машина уехала, а я все бежала в след за ней, задыхаясь, но не останавливаясь. Перед всем случившимся мама выпила три бокала вина, переволновавшись за папу, однако доказать истину так и не удалось. В тот день я видела своих родителей в последний раз.       Кто был очевидцем, я так и не узнала. Может всё это было подстроено. Да о чём я говорю? Вся наша жизнь подстроена, как бы мы не изворачивались.