Сказок философских Мы бисер мечем ловко, А горло жмёт верёвка Тайн и грехов отцовских. (Otto Dix — Пена дней)
Заслышав шум, ведомый чувством надвигающейся опасности, Астер резко остановился и присел, прикрыв голову руками. Пару мгновений ничего не происходило, и он почти засомневался в своей интуиции. Но затем, только иллюзионист решил подняться, над его головой пролетело что-то. Судя по звуку битого стекла и чиркнувшему по протезу осколку, то было брошенное в сердцах зеркало. Следом раздался полный отчаяния женский вопль, от которого кровь в жилах не просто стыла, а, казалось, замерзала до состояния льда. Астер, может, и недолюбливал кричавшую девушку (и всю её компанию заодно), но разрывающие её сейчас чувства знал не понаслышке. Чувство неприятия собственного увечья, искалеченного безвозвратно тела; ощущение себя поломанным и бесполезным, ненужным более никому, начиная с самого себя. Из-за этого знания он и приехал, едва только услышал от Верде, что пора уже окончательно снять повязки с Шитт П. — Шиттопи, в этом нет ничего... страшного, — пытался убедить уничтоженную собственным отражением девушку Энма, судя по голосу. Иллюзионист покачал головой, без спроса заходя в комнату (дверь всё равно уже была открыта). Он по себе знал, что такие слова нисколько не помогают. В подтверждение его мыслей, Шитт П. глухо зарычала, а потом схватила с тумбочки ближайший предмет. Им оказалась тарелка с нетронутой едой, которую девушка тут же обрушила на голову успевшего только съёжиться Козато. С грохотом и звоном посыпались осколки, кусочки курицы разлетелись по полу (парочка даже докатилась до ботинок застывшего на входе Астера), а сам Энма взвыл от боли и осел на пол. В его крике, впрочем, не было и половины того отчаяния, которым сочился крик Шиттопи. Она, ничуть не удовлетворённая достигнутым эффектом, потянулась к товарищу. Но прежде, чем она успела навредить Козато, Астер всё-таки вышел вперёд и сосредоточенно уставился на девушку. Та замерла, обмякла на мгновение, а потом сползла на постель. Лицо её было по-прежнему перекошено: болью, гневом и обидой. Эмоции эти отлично сочетались с ожогом, уродующим почти половину лица некогда действительно красивой девушки. Тело её, напротив, постепенно расслаблялось, хотя руки иногда и покачивались, как если бы она лежала в воде. Удовлетворённый своей иллюзией, Астер рискнул подойти ещё ближе и протянул руку Козато. Тот не поранился, но выглядел глубоко задетым поступком девушки. — Привет, — выдавил из себя Энма, принимая помощь и неуклюже поднимаясь. Вопреки обиде, на Шиттопи он смотрел обеспокоенно. — Ей это не навредит?.. — Нет, даже может пойти на пользу, — заверил иллюзионист. Шитт П. бросила на него испепеляющий взгляд. — Не нужно так на меня коситься. Я понимаю, что ты сейчас чувствуешь, но калеча окружающих, свои раны ты не залечишь. Только оттолкнёшь тех, кто остаётся с тобой вопреки тому, что с тобой случилось. — Тебе почём... знать... — сквозь зубы процедила девушка. Речь ей давалась с явным трудом. — Весь такой правильный... стоишь, рассуждаешь... Астер вздёрнул бровь и смерил Шитт П. холодным взглядом. Вздохнул: он вообще не должен был тратить на это время, и уж тем более не обязан был поддерживать израненное эго девушки. Но он стоял перед ней, не позволяя навредить себе и другим, хотя виски уже ломило от напряжения, и терпел присутствие сразу двух раздражающих личностей. А ведь Виолет его даже не просила! Правда, просил Верде, но совсем о другом, и, по-хорошему, Астеру не следовало отвлекаться от основного задания. — Уж я-то как раз знаю, — хмуро процедил иллюзионист и поднял руку с протезом. Шитт П. уставилась на него с недоверием. — Ты смотреть на себя не можешь. Не хочешь. Поверить и принять как данность тоже не хочешь и не можешь, потому что тогда тебе придётся смириться с потерей того, чем ты всегда гордилась. Ты злишься, потому что твою красоту у тебя отняли, и вернуть её не получится, как бы ни хотелось. Ты в ярости, потому что у тебя больше нет того, что ты в себе так любила, а мир... продолжает жить, и на твою утрату ему наплевать. А он, — Астер указал механическим пальцем в сторону притихшего Энмы, — крутится рядом, мелькает: здоровый, целый. Суетится и несёт вздор, говорит о том, чего не понимает, и ты малодушно хочешь навредить ему, чтобы он увидел, наконец, понял на своей шкуре, что это такое. Я прав, Шитт П.? Голос его не дрогнул, хотя иллюзия с лёгкой рябью рассеялась. — Не зови меня так, — вторя боли, бьющей по вискам, буркнула девушка. Вещами бросаться она явно передумала, и теперь сидела, растирая запястья, боясь прикоснуться к лицу. — Я Шиттопи. — Как угодно, — пожав плечами, иллюзионист спокойно уселся на стул. Затем перевёл неодобрительный взгляд на так и застывшего истуканом посреди комнаты Козато. Тот растерянно переводил взгляд то на подругу, то на их гостя, но молчал. — Так я прав? Девушка посмотрела на Астера. Тот встретил её взгляд открыто, смотрел в её изуродованное лицо без капли страха или отвращения. Именно это спокойствие, равнодушие даже, заставили Шитт П. взять себя в руки: иллюзионист видел, как буря в её глазах стихает. — Так что, ты... любил свою руку? — хмыкнула она с долей насмешки. Даже так видно было, что эта попытка подколоть далась ей с трудом. — Как смешно, — без тени улыбки отозвался иллюзионист. — Я любил свою силу, когда её ничто не сковывало. К сожалению, когда ты лишаешься куска своего тела, с силой тоже возникают некоторые проблемы. Да и видеть обрубок вместо руки — тоже опыт не то чтобы приятный. — Шиттопи, — обратился было к подруге Козато. Глаза девушки сверкнули недовольством, а Астер, игнорируя всё ещё ноющие виски, сощурился и создал ещё одну иллюзию. Энма замолк, глядя перед собой пустым взглядом. Шитт П. молча перевела взгляд на иллюзиониста. — Он будет в порядке, — пообещал тот, стирая выступившую из-под носа каплю крови и поморщился. — А с самим что? — полюбопытствовала девушка. Она подняла было руку к своему лицу, но почти тут же безвольно опустила, так и не коснувшись обожжённой кожи. — Разваливаешься от пары иллюзий. Почему? — Потому что я итальянец, — Астер ухмыльнулся. Не разделившая его веселья Шитт П. осторожно выгнула бровь, но тут же зашипела: очевидно, ей было всё ещё больно двигать лицом, хотя повязки уже окончательно сняли. — Знаешь ли, сложно жестикулировать руками, когда одна из них не совсем твоя. — Ну конечно, — девушка недовольно фыркнула. — Так я и поверила. У нас тут что, соревнование, кто хуже пошутит? — Ладно, это не причина, — признал иллюзионист. Потом повернулся к возмущённому до глубины души Козато. Тот посмотрел в ответ: уже более осознанно и явно испуганно, будто точно зная, что его ждёт какая-то пакость. Впрочем, выполнить задуманное Астер не успел. — Энма, выйди, — Шитт П. раздражённо цыкнула. Козато явно погрустнел. — Найди Адель и скажи ей, что вешаться и резать вены я не собираюсь. Уж переживу как-нибудь. Иллюзионист пожал плечами, но отозвал Пламя, возвращая Энме дар речи. Догадываясь, что промедление может аукнуться чем-то похуже, тот поспешил ретироваться. — Ты его терпеть не можешь, — заметила девушка, едва за Козато закрылась дверь. Астер перевёл взгляд на неё. — Почему? — Я вас всех терпеть не могу, — фыркнул иллюзионист. Шитт П. хмыкнула и окинула его оценивающим взглядом. К теме слабости собеседника она возвращаться не стала, и иллюзионист почувствовал нечто сродни благодарности. Даже если он был готов ответить, это не значило, что отвечать он хотел. — Но ты здесь. И пытаешься помочь. — Верно. Я здесь. — Не заставляй меня тянуть из тебя всё клещами! — разозлилась Шитт П. Даже ладонью стукнула по постели, явно пытаясь свою злость перенаправить, чтобы не навредить собеседнику. Это был большой шаг вперёд. — Какого чёрта ты здесь? Зачем помогаешь, если не выносишь нас? С ответом Астер помедлил. Не потому, что не знал ответа, а потому, что не был уверен, что хочет им делиться. Но на лице собеседница интерес в равной степени соединялся с равнодушием, и это подкупило. — Я облегчаю жизнь Виолет. Она понятия не имеет, что можно было сказать в твоей ситуации, и запросто могла сделать хуже. Взгляд Шитт П. поскучнел. — А... чувства, — с ощутимым пренебрежением бросила она. — Всегда было интересно, почему люди так сильно держатся за набор химических реакций, будто на этом свет клином сошёлся. Даже сами себе нагадить готовы, лишь бы угодить человеку, которому эти усилия могут быть и даром не нужны. Что за бесполезная трата энергии. Губы Астера изогнулись в презрительной усмешке. Он откинулся на спинку стула и скрестил руки на груди. Шиттопи его тяжёлый взгляд явно не пронял: она лишь посмотрела в ответ с вызовом, даже вперёд подалась, готовая спорить, кажется, до хрипоты. Иллюзионист не собирался доставлять ей такое удовольствие, однако... он приехал сюда разговаривать. Спорить. И сделать всё, что требуется, чтобы убедиться, что эта девушка — одна из двоих из всей их шайки доказавшая свою несомненную полезность и силу, — останется в строю, а не утонет в жалости к себе. — Вот поэтому, — подчеркнул иллюзионист, — я терпеть не могу лично тебя. Ты всего лишь девчонка, которая считает, что знает мир лучше прочих, и готова нести и насаждать свою «продвинутую» философию в мир, считая, что все остальные — идиоты и ничего не понимают. — И я права, — девушка небрежно развела руками. — Любовь и привязанность действительно не стоят прилагаемых усилий. Я не говорю, что они вовсе не нужны, совсем нет. Но они — лишь дополнение, необязательное к тому же, к любви к самому себе. Никак не первоцель и уж точно не главная награда. — Я смотрю на тебя, — Астер невозмутимо продолжил. — И вижу не умудрённого опытом мыслителя, который познал все тайны бытия — ты ведь себя кем-то таким и видишь, верно? Но нет. Я вижу только обиженного ребёнка, который свои обиды проецирует на других. «Меня не любили, поэтому я тоже любить не буду. Зато буду это чувство презирать. И никто больше не посмеет, да и не сможет меня обидеть. Сама всех обижу». Ты можешь этого не признавать, я не настаиваю. Меня твое мнение мало волнует. Но всё-таки прошу воздержаться от выводов относительно меня и моих действий и мотивов, потому что ты ровным счётом ничего обо мне не знаешь. — Сам же себе противоречишь, — улыбнулась Шитт П. Слова собеседника её явно не задели. — И так активно бросился доказывать мою неправоту. Не потому ли, что ты совсем не готов признать очевидное? Что я права, например. Ты примчался сюда отговаривать меня от самоубийства — я бы так с собой не поступила и без тебя, кстати, — только чтобы мадам, по которой ты как идиот сохнешь, не расстроилась. Терпишь нашу компанию, которую так не любишь, проходишь через все эти неудобства, и зачем-то споришь со мной. Так рвёшься доказать ей, что ты не бесполезный и нужен ей. Кто здесь обиженный ребёнок? Она выглядела победительницей. Смотрела свысока, улыбалась половиной губ (и почти не было заметно, какие усилия она прикладывает, оставляя пострадавшую часть лица неподвижной). Дело требовало остановиться, дать ей почувствовать себя правой. Она уже заверила, что ничего с собой не сделает, и Астер искренности этих слов верил. Действительно, Шиттопи слишком сильно любила себя, и, справедливости ради, в этом заключалась её сила. Проблема была только в том, что эта точка опоры всё ещё оставалась слишком непрочной. — Для той, кто так резко отзывается о любви, ты слишком часто сводишь всё к этой теме, — Шитт П. резко втянула воздух через ноздри, раззадоренная ожидаемым спором. Астер, не глядя на неё, решил добить. — Не потому ли, что в последний раз, когда ты взялась толкать речь о бесполезности любви, тебя отделала сладкая парочка? От последовавшего удара он с лёгкостью уклонился: девушка поступила ровно так, как он и ожидал. Вскочившая на ноги Шитт П. тяжело дышала и едва ли не молнии из глаз метала, даже не пытаясь скрыть, что он и правда задел её за живое. Астер почувствовал слабый отголосок удовлетворения: выводить из себя девушку, которая пережила столько дерьма в своей жизни, было подло, но в то же время — она сама начала этот спор. И если она не могла достойно держать удар, то не стоило и затрагивать спорную тему вообще. — Не парочка, — наконец, процедила Шитт П. Она сжала кулаки так крепко, что её руки задрожали от напряжения, а на лице застыло выражение мрачной, злой решимости. — А вполне конкретная тварь. Тот белобрысый только под ногами её болтался, и если бы не заявился второй, я бы насадила её как бабочку на шпильку. Но зато я точно знаю, как буду мстить этой суке, — она мрачно улыбнулась. Астер мысленно признал, что в настоящем гневе его собеседница выглядит устрашающе. — Пусть мы не знаем, кто она такая, зато смогли выяснить, кто тот бесполезный белобрысый тюфяк. Гамма из клана Джильо Неро, хах. Я размажу этого придурка по стенке на глазах у этой твари, и посмотрю, как она сможет после этого сражаться. А потом я убью и её, медленно и со вкусом, на глазах у остальных её драгоценных людей. За себя. И за Каору. Я всё-таки не лишена тёплых чувств к соратникам. — Вот этот настрой нам определённо пригодится, — иллюзионист улыбнулся уже мягче, сглаживая ситуацию. Всё-таки, ослеплённая яростью, Шитт П. вполне могла бы наброситься и на него — в отместку за провокацию. — Поэтому, Шиттопи. Поэтому я и приехал. Сильная атрибутница, которая не тратит время и силы на нытьё по поводу утерянной мордашки, исполнению моих целей может послужить куда лучше, чем ходячий труп, предавшийся отчаянию. Что до Виолет... её спокойствие — приятное дополнение. Но уж никак не первоцель, и уж точно не главная награда, — он повторил её слова, копируя её интонацию, и улыбнулся холодно и отстранённо. — Своим чувствам я никогда не позволю стать препятствием перед моими целями. Впрочем, пока они не идут с моими целями вразрез, отказываться от них я тоже не стану. Хочу чувствовать жизнь полной. Снова повисла тишина. Чуть успокоившаяся девушка взирала на собеседника с долей недоверия и непонимания. Роль чужого инструмента восторга в ней не вызывала, но в то же время, очевидно, в какой-то мере укладывалась в её систему мира. А чуждое, почти хищное выражение лица Астера было лучшим подтверждением искренности. Взгляд Шитт П. смягчился, а на лице вновь расплылась улыбка, в этот раз затронувшая и повреждённую часть лица. — Я поняла тебя, — вкрадчиво сказала она. В глазах Астера полыхнуло что-то, что заставило её окончательно ему поверить. — Ты не безнадёжен. В этот раз молчание не было давящим. Иллюзионист тоже смягчился в своём отношении, даже позволил себе мысль, что Шитт П. не безнадёжна тоже. Через несколько минут дверь тихо приоткрылась, и в комнату заглянула Адельхейд. Она тепло улыбнулась соратнице, даже не вздрогнув при виде шрама, и повернулась к Астеру. Она явно уловила нотку понимания, возникшую между Шиттопи и иллюзионистом, и потому заговорила спокойно, без напряжения: — Энма сказал, ты хотел что-то со мной обсудить, — Шитт П. бросила на него короткий вопросительный взгляд, но тут же осенённо мотнула головой, догадавшись, как именно Астер своё послание донёс. — Новости от Виолет? Сузуки скрестила руки на груди и устало вздохнула. Под глазами её залегли глубокие тени. В целом складывалось впечатление, что Адельхейд не спала не меньше пары суток. Иллюзионист даже ощутил нечто сродни сочувствию. — Новости — громко сказано, — Астер развёл руками. — Как продвигаются ваши поиски? — Не продвигаются, — отрезала Сузуки. — Мы перевернули вверх дном весь остров, но никаких следов не нашли. Койо вообще уверен, что это всё только легенда, мол, кто вообще станет всерьёз прятать такое мощное оружие. И я начинаю думать, что он прав. Если бы не Энма, мы бы всё давно свернули. — Не спешите, — улыбнувшись почти виновато, иллюзионист вновь перевёл взгляд на Шитт П. Та наблюдала за разговором, пока не вмешиваясь, хотя видно было, что ей есть, что сказать. — Новые кольца Верде всё ещё не готовы. И он явно не спешит их дорабатывать. Говорит, у него есть и более важные проекты. — Интересно, что там для него интереснее, чем уникальные типы Пламени, — всё-таки не выдержала Шиттопи. Адельхейд, хоть и зыркнула на неё осуждающе, явно мнение подруги разделяла. — Это вопрос не интереса, а реализуемости, — повторил Астер слова самого аркобалено Грозы. — Верде учёный, и предпочитает подходить к работе рационально. Он пока не нашёл подходящие материалы, чтобы кольца были достаточно прочными, и проводили ваше Пламя без серьёзных потерь в мощи, поэтому сосредоточен на том, что сейчас сделать в его силах. — Он уже делал нам кольца, — Шиттопи снова вмешалась. Иллюзионист бросил на неё хмурый взгляд, но намёка девушка не поняла. — Зачем нам гоняться за призраком, если у него уже есть наработки? — Большая часть тех колец разрушилась после первой же битвы. Что случилось с одним — мы даже не в курсе. Единственное уцелевшее в полной мере кольцо дало такую отдачу по Койо, что он до сих пор оклематься не может. И тебе, я смотрю, тоже по голове прилетело слишком сильно, если ты серьёзно рассматриваешь вариант пользоваться ими дальше. — Он прав, — вздохнув, Адельхейд всё-таки присела на постель рядом с соратницей и положила ладонь той на плечо. — Я понимаю, почему ты хочешь мести, но нам нельзя рисковать собой. Вы с Койо и так пострадали, Каору... — её голос сорвался, и Шитт П., к огромному удивлению Астера, пристыжённо опустила голову. — Но всё-таки, чем так занят Верде? Он мог бы изучить наши атрибуты подробнее. Для начала. Может быть, не всех, но мы с Энмой в порядке, Ооджи вообще в атаке не участвовал... — И Джули! Джули тоже в порядке, — добавила Шиттопи. В этот раз Сузуки не обошлась одним суровым взглядом, но ещё и шикнула. — Что? Даже если он сейчас в Вонголе, он же может отлучиться ненадолго! Необязательно сюда, но можно подумать, у Верде только две лаборатории. Чем он думает? — Стыдно признаться, но я не знаю. С тех пор, как он нанял эту свою Айрис, он почти перестал делиться планами даже с Виолет, а она... Астер раздосадовано осёкся. Шитт П., всё ещё задетая тем, что её упрекнули в неправоте, тут же подобралась и почти невинно спросила: — Что, не нравится быть отодвинутым в сторону? Это так бьёт по самооценке, верно? В ней говорило уязвлённое самолюбие, это иллюзионист понимал. И задетым себя не чувствовал — чтобы его обидеть, нужно было постараться куда сильнее. Например, отодвинуть в сторону от дел. Шиттопи была права, а злиться на правду было бы глупо. — Шиттопи, ты перегибаешь, — по-своему восприняв его молчание, вмешалась Адельхейд. Впрочем, во взгляде её читалось согласие с точкой зрения подруги. Астер криво улыбнулся. — В конце концов, мы сами решили взять паузу после того, как засветились. Разумеется, всё было не так. Разумеется, это Виолет под давлением Лисандру и, чего греха таить, самого Астера, решила повременить с новыми заданиями для ребят из Шимон после их фееричного провала в Рагузе. Но то, как упорно Сузуки продолжала держать лицо в этой ситуации, вызывало уважение. — И когда вы собираетесь эту паузу прервать? — иллюзионист всё-таки не удержался от ответной подначки. И тут же поёжился от ледяного, под стать её силе, взгляда Адельхейд. Она снова скрестила руки на груди (Астер в который раз прошёл испытание с честью, не опустив взгляд) и едко улыбнулась. — Как только наша славная донна вспомнит, что Консильери не должен быть простым связным с ныне ненужной ячейкой её так называемой Коалиции. — Уела, — усмехнувшись, Астер покосился на Шиттопи — та выглядела такой довольной, будто сама же его на место и ставила. — И даже угадала. Я здесь как связной. У Верде всё-таки есть предложение.* * *
Входная дверь захлопнулась за спиной Николь, отрезая пути к отступлению. Она не позволила себе поддаться волнению: да, при любом неверном шаге Уильямс грозила смерть, причём не самая лёгкая, но зато адреналин в крови прямо-таки кипел. Такое состояние было Николь по душе. В этот раз Кристиан встретил её лично. Эста на глаза не попадалась (к великой радости Уильямс), а из-за закрытой двери одной из комнат можно было расслышать грубые понукания, издаваемые холодным, опасным голосом. Сомнений в том, что голос этот принадлежит Торикабуто, не было. Само звучание его наводило жутковатую атмосферу, присущую человеку (а человеку ли?..), использующему в качестве проводников своей силы тела монахов, посвятивших свои жизни не менее мрачной секте. Словно почувствовав чужое внимание, голос затих. А секундой позже в дверь что-то ударило. Здесь уже, не сомневалась Уильямс, постаралась сама Эста. — Что, угрожаешь, уже не стесняясь? — с вызовом хмыкнула она, имея в виду присутствие сразу двух туманников, как только привычно уже устроилась на стуле в кухне. Кристиан сел напротив. — Ты слишком много на себя берёшь, — ничуть не задетый чужой прямотой, ответил тот. В этот раз заморачиваться с завариванием каркаде он не стал. Вместо этого он поправил две чашки на подставке кофемашины и запустил её. — Зачем пугать союзника? Это же глупо. И может отпугнуть. Я лишь демонстрирую тебе, Николь, своё доверие. «Ну да, как же, ты и доверие», — фыркнула Уильямс пор себя. Однако улыбнулась почти вежливо, и даже не поморщилась, когда ей в руки вручили маленькую чашку эспрессо. Чёрного-чёрного, и ароматного настолько, что начинало свербеть в носу. Ух, как же она ненавидела эту мерзость! — Допустим, я тебе верю, — ненавязчиво отодвинув чашку подальше от себя, Николь вежливо улыбнулась. Кристиан посуровел. — Давай не будем возвращаться к уже пройденному этапу. Иначе я подумаю, что повод к недоверию есть, — он настойчиво подвинул чашку ближе к собеседнице. То, как она, уже не скрывая отвращения, поморщилась, его ничуть не задело. — Ты узнала, что я просил? Какие новости? — Интересные, — буркнула Уильямс и полезла в карман. Развернула шуршащую обёрткой конфету и, сунув её в рот, продолжила. — Твой новичок — очень любопытная персона. Даже не знаю, с чего начать. Как ты вообще умудрился его завербовать? Николь ужасно подмывало гордо засиять: в своих актёрских способностях она никогда не сомневалась (не зря всю старшую школу возглавляла ученическую театральную студию), но сейчас явно превзошла сама себя. Судя по ещё больше посмурневшему виду Кристиана, она сыграла даже слишком хорошо. — Отвечать на вопросы — твоя работа, — мужчина строго посмотрел на неё, и Уильямс мысленно ткнула ему в лицо оттопыренный средний палец. Внешне, однако, смогла сохранить невозмутимость. — Если бы я вела учёт клиентов, которые считают, что я экстрасенс, или гадалка, у меня бы ушла пара-тройка блокнотов, — с постным лицом сказала она. Кристиан, явно не поняв, что она имеет в виду, насупился недовольно. Маленькая, но всё же радость приятно согрела душу. — Как хочешь. Брэд Джинджер — имя, конечно, ненастоящее, но я бы на его месте тоже придумала что-то поблагозвучнее, чем Калвино Cтронцо. — Он итальянец? — Кристиан недоверчиво уставился на собеседницу. Та с огромным удовольствием позволила себе посмотреть в ответ с превосходством. — Наполовину, по отцу. Английский псевдоним, однако, он явно выбрал под влиянием американки-матери. У него вообще такая жизнь интересная, хоть сериал снимай. Детство провёл в Италии, хотя явно натерпелся из-за имечка и фамилии. А там и родители развелись, и он с матерью отчалил в США. Жили они там себе спокойно и не тужили, пока мамочка не вляпалась в отношения с ручной обезьянкой босса Коломбо. Видимо, тянуло её ко всяким придуркам, — Николь не сдержала злой усмешки. Хотелось бы ей видеть лицо Алехандро, когда он узнал, какие именно биографии она подготовила для его «марионеток». Отыграться за пережитый ужас это, может, и не помогало, но хоть какое-то душевное удовлетворение приносило. — Что за обезьянка? Я не спрашиваю твою оценку сейчас, Уильямс, — Кристиан нахмурился ещё более недовольно. Николь с восторгом заметила, как дёрнулась, будто от нервного тика, его бровь. Она и не рассчитывала на такую удачу, пусть даже и рисковала теперь получить на свою голову кару. «Такой грозный, и такая ранимая фиалка», — так и тянуло ляпнуть, но Уильямс всё-таки видела хоть какие-то границы. — Сантино «Сони» Сесто, очевидно, — она развела руками. Лицо Кристиана стало совсем кислым. — При всём моём неуважении к кланам Альянса, Сони Сесто — нынешний босс Коломбо. Не страшно тебе такими словами разбрасываться в сторону таких шишек? — он вздохнул словно устало, и Николь почти умилилась разнице между его грозным и растерянным видом. — При всём моём неуважении, — парировала Уильямс, — это он сейчас босс. А тогда натурально был ручной обезьянкой тогдашнего босса. Знал бы ты, как его называли свои же... И как эти «свои» быстро пересмотрели своё к нему отношение и как теперь перед ним трясутся. Но мы отвлеклись. Не делай так больше. В общем, дамочка связалась с плохой компанией и закономерно огребла: поймала пулю в перестрелке Коломбо с залётными «Кобрами» из Лос-Сетас — надеюсь, знаешь о них? — Кристиан кивнул. — В общем, пулю в лоб она отхватила, потому что ума не хватило догадаться, что когда слышишь выстрелы — прячься, а не иди выяснять, что там происходит. А босс Коломбо ничего делать не стал, чтобы не нагнетать обстановку: больше в перестрелке никто серьёзно не пострадал, а у Пятёрки и своих проблем хватало, не до больших конфликтов. Ну а обезьянка решила, что хватит ей быть обезьянкой. Так у Коломбо сменился босс, появился личный враг, а Калвино Стронцо решил, что мафия заигралась. Перебил пару десятков Лос-Сетасских «Кобр» и «Соколов», кое-кого из Коломбо, открыл в себе Пламя Солнца... На пару лет пропал со всех радаров — ушёл в аскезу, явно куда-то в Азию, судя по тому, что ему для пользования Пламенем проводник не нужен. А сейчас вернулся. Со свежими силами и намерением посадить на кол и Коломбо, и Лос-Сетас, надо полагать. Ещё и мозги у него на месте, если не стал в одиночку устраивать вендетту, а ищет людей с общими интересами. — Коломбо входят в Альянс, да, но Лос-Сетас нейтральны, — Кристиан сцепил пальцы в замок и нечитаемым взглядом уставился на собеседницу. Та, довольная собой, гордо задрала голову. У неё была всего пара недель на составление полноценной биографии, да ещё и в двух экземплярах, отличающихся между собой, и ещё неделя — на доработку и подмену документов. Лукас даже расщедрился и одолжил ей на пару дней своего любимчика — «Цербера». За грозным именем и непогрешимой репутацией компьютерного монстра прятался неплохой парень и действительно виртуозный хакер — ни один из людей самой Николь ему в подмётки не годился. Итогом совместной работы стала история, опровергнуть которую смог бы разве что О’Хьюз, но его работа исключительно с кланами Альянса ставила крест на такой возможности. Как ни крути, в этот раз Уильямс превзошла саму себя, и даже если сделать это ей пришлось во имя спасения собственной шкуры — она имела полное право признать свой успех. — Ну и что? — она пожала плечами и даже отхлебнула предложенного кофе. Тут же поморщилась с куда большим отвращением, чем испытала (напиток оказался не так уж ужасен, но выразить неудовольствие для неё было принципиально), и подалась вперёд. — Это пока. Ты забываешь, дорогуша, что я работаю не только на тебя, но и на Коалицию. Виолет Дефоссе импульсивна и самонадеянна, как бы ни пыжилась показать обратное. Типичный овен, — Уильямс тихо фыркнула в сторону и проигнорировала скептический взгляд Кристиана. — Направить её в нужном мне направлении будет несложно. — И ты возьмёшься за это? Направишь её... на что? И ты сама забываешь, кажется, что её голос в этом хоре не единственный. Есть как минимум Лисандру Джакопо и Астер Ренардо. Второй босс и Консильери. Оба, насколько мне известно, склонны к более взвешенным решениям. И оба имеют влияние на синьорину Дефоссе. Ты сама же мне это говорила. — А ещё я говорила, что Астер Ренардо нынче не у дел. Что до Лисандру... Этот и правда умён и куда более рассудителен, чем хочет казаться. Но он подросток, и это его слабое место. Даже самые светлые умы уязвимы перед переходным возрастом. А Лисандру, может, и разумный, но не самый. — И ты серьёзно сейчас говоришь, что собираешься вывести из игры обоих? — Ты слишком всё усложняешь, дорогуша, — Кристиан поморщился, не оценив факта, что такое обращение может стать постоянным. Уильямс едва подавила ядовитый смешок. — Астера она не послушает, либо послушает и сделает наоборот, потому что не доверяет ему. А Лисандру легко отвлечь, и я даже знаю, чем. — И все эти усилия только ради одного человека? — холодно спросил Кристиан. Николь вспыхнула — сказывалась невыразимая усталость. — Одного? Ты надо мной издеваешься?! Ты сам сказал мне сцепить стороны конфликта! Коломбо ненавидят Лос-Сетас, Лос-Сетас терпеть не могут Коломбо! И тех, и других ненавидит Джинджер. Ты дал мне работу, и я выполнила её превосходно! А ты сидишь тут и носом крутишь? Если уж ты не собираешься доверять мне, то пошёл ты к чёрту, придурок! Только помяни моё слово, достойную замену для меня ты не найдёшь, хоть в лепёшку расшибись! Едва подавив порыв плеснуть оставшийся кофе прямо в лицо собеседнику, Уильямс только резко отодвинула от себя чашку (так что часть напитка всё равно расплескалась по столу) и, окинув Кристиана злобным взглядом, вскочила. Уйти, однако, не успела: подняв руки то ли в знак капитуляции, то ли в знак примирения, Кристиан встал и улыбнулся виновато. — Не будь так строга, — попросил он. Николь презрительно хмыкнула и скрестила руки на груди, но осталась на месте. — Признаю, я тоже топчусь на месте. У меня не было намерения тебя обидеть. Но я предпочитаю действовать осторожно. — О, я знаю, синьор Ремо, — добавив в тон побольше яда, спрятанного за любезной улыбкой, хмыкнула Уильямс. И даже смогла сдержать внутреннее ликование, когда собеседник резко переменился в лице. — О, прости, я не упоминала? Я чертовски хороша. И ты сколько угодно можешь просить своего дружка-иллюзиониста менять тебе лицо, оно даже может меня обмануть — конечно, пустышка ведь ничего не поймёт, правда? Вот только то, что я не вижу твоего настоящего лица, не значит, что я не могу узнать, кто ты. — И что же ты узнала? — тихо, но ещё не угрожающе спросил Кристиан. — То, что ты решил поменять фамилию, но не имя. Глупость! — фыркнув, Николь небрежно отбросила волосы назад. Сесть обратно на стул она, однако, не рискнула, чтобы иметь возможность быстро сорваться с места. Собеседник её ощутимо напрягся, но пока ничего предпринимать не стал. — Понимаю сохранение национальности — не итальянца в Стидду бы не приняли, но можно было и постараться. — Значит, знаешь о Стидде, — поджав губы, Кристиан откинулся на спинку стула. Вид его стал нарочито-спокойным, но Уильямс не позволила так легко себя обмануть. Она замерла, напряжённая, готовая в случае чего дать отпор. В конце концов, получать на орехи за свою прямолинейность и избыток знаний ей не впервой. — Что ещё? — Американо-итальянские корни. Свои мотивы. Должность. Даже твои отношения с верхушкой Кардана: с кем дружишь, с кем соперничаешь, кого уважаешь, перед кем благоговеешь. Ну и по мелочи: любимый цвет и сорт кофе, как звали первую собаку, обстоятельства отъезда в Италию, и даже романтический типаж. Иу. Последнее предпочла бы не знать. — И что ты собираешься делать с этой информацией? — А что я должна? Ничего не собираюсь. Ничего такого, что точно бы отвратило бы меня от работы с тобой, в твоей личности и биографии нет. Просто я теперь знаю, что ты за зверь такой. Всё. — И тебя не смущает... — Мне плевать, — перебила Уильямс. — Пока ты платишь, я работаю. — Отрадно знать. И для ясности: моё лицо настоящее. В системах изменены фотографии, — Кристиан расслабленно сощурился. — Об этом я знаю. Но что ж, если ты говоришь, что это лицо действительно настоящее, то у меня нет причин не доверять партнёру. Собиравшегося что-то добавить Кристиана прервал жуткий визг. Николь, считавшая себя достаточно устойчивой перед стрессовыми ситуациями, всё же неуютно передёрнула плечами. А вот её собеседник, напротив, даже не шелохнулся и даже в лице не изменился. То ли такие крики были для него привычны, то ли ему было всё равно. И это уже удивило: кричала, очевидно, Эста, а она, Уильямс была уверена, Кристиану была по-своему небезразлична. Через минуту в комнату ворвалась виновница переполоха. В этот раз она выглядела куда лучше, чем в первую их с Николь встречу. Копна чёрных волос вновь была заплетена в тонкие косички — в этот раз полностью. Проглядывавшиеся раньше приметные седые пряди теперь были то ли закрашены чёрной красной, то ли спрятаны в иллюзии. А вот с платьем Эста явно не угадала: тёмно-синее, ниже колена, оно подчёркивало подростковую нескладность фигуры и нездоровую худобу, и особенно — выпирающие линии вен на руках. В трясущихся руках, так сильно выбивающихся из образа несносной девчонки, Эста держала коричневую маску — ту самую, что должна была закрывать лицо Торикабуто. — К-крис, — позвала она испуганно. Даже на Уильямс она посмотрела без былой спеси. — Я... я убила его?.. Голос девчонки задрожал, выдавая с лёгкостью, что она готова прямо сейчас разрыдаться. Николь заинтересованно выгнула бровь и притихла: даже дышать стала тише. Кристиан, всё такой же невозмутимый, подошёл к готовой снова завопить от ужаса подопечной и мягко забрал маску из её рук. — Это не так просто, моя дорогая, — ласково (у Николь аж зубы заныли) сказал он. Эста замотала головой. — Но ведь Кених!.. — начала она, но вдруг замолкла, уставившись огромными глазами на Кристиана. Николь едва не чертыхнулась: тот стоял к ней спиной, и увидеть его лицо она не могла. А видеть явно было что — иначе бы спесивая девчонка не заткнулась так скоро. И при чём здесь учёный с настолько сомнительной репутацией, как Кених? — С Торикабуто всё в порядке, — Кристиан говорил так же ласково, но теперь ещё и настойчиво. Он поднял маску выше и кивнул на неё. — Посмотри, маска цела. Она бы треснула, если бы ты действительно навредила ему. Эста с явным затруднением отвела взгляд от лица собеседника и уставилась на маску. Уильям вытянула шею, чтобы посмотреть тоже, но всё равно увидеть её полностью не получалось — мешала спина Кристиана. Однако, судя по тому, что страх в глазах Эсты стих, Кристиан не соврал, и маска была цела. Мысль, что вся эта сцена добавила в копилку знаний новый факт (о Торикабуто Николь знала преступно мало), заставила широко улыбнуться и даже мысленно поблагодарить противную девчонку. Правда, прекращать считать её противной или спесивой Уильямс не собиралась. — Он не убьёт меня? — с надеждой спросила Эста. Выглядела она при этом так уязвимо, что даже Уильямс почувствовала укол сочувствия. Даже если девчонка её раздражала, желать ей встретиться с гневом одного из самых опасных иллюзионистов в мире было бы жестоко. — Нет, — пообещал Кристиан, и Эста снова зачарованно уставилась ему в глаза. — В конце концов, цель была именно в том, чтобы обойти его защиту. Думаю, он, наоборот, будет доволен твоими успехами. Паника в глазах Эсты утихла. Отступил и страх, и сосредоточенность. Их место заняло любопытство; впрочем, ненадолго: стоило девчонке осознать, что весь их с Кристианом разговор видела и слышала Николь, как всё её спокойствие разом проглотила ярость, порождённая задетой гордостью. — Чего уши развесила? — грубо спросила она и двинулась в сторону Уильямс. Та не собиралась тратить своё время на препирательства с малолеткой, а потому молча проскользнула мимо неё и махнула рукой на прощание. — Изучай дело Брэда и решай, — буркнула она, притормозив у арки. — Записи оставлю в прихожей. Но, если хочешь знать моё мнение, он очень неплохой вариант. Не дожидаясь ответа, она вышла в коридор и схватила с вешалки пальто. Наскоро вытянув из кармана бумажный пакет с «собранной» на Джинджера информацией, она швырнула его на обувную полку и выскочила в подъезд, натягивая пальто уже на лестнице. Пусть даже собственный отход больше был похож на побег, Николь было наплевать: у неё не было никакого желания лаяться с девчонкой. А подгоняла уйти поскорее опасность вновь наткнуться на Торикабуто: с него бы сталось обмануть Эсту и появиться теперь вновь. К своей большой радости, до машины Уильямс добралась без проблем. Захлопнув дверцу, она позволила себе выдохнуть. Половина дела была сделана, и Николь не сомневалась, что при всём ворчании Кристиана, он прислушается к её словам, а значит, и присоединение алехандровой марионетки было делом решённым. Теперь главной задачей было убедить Виолет в том, что новичок в их рядах им пригодится, и у него достаточно причин ненавидеть Альянс. И при всей предсказуемости действий главы Венженс, Уильмс была уверена, что с ней всё пройдёт отнюдь не так гладко.* * *
Выстрел оглушительно грохнул где-то совсем рядом. Азуро чуть заметно вздрогнул. Лал Мирч, державшая его на прицеле, хмыкнула, но непонятно было, что за эмоция пряталась за этим хмыком. То ли одобрение, то ли самодовольство: пуля пролетела так близко к уху Масси, что тот почувствовал прикосновение потока воздуха. И что-то ему подсказывало, что если он решит проверить причёску, — не досчитается пары прядей. — Здравствуйте, Лал, — Азуро вздохнул, стараясь скрыть усталость. Опыт общения с Реборном подсказывал ему, что недовольство ничем не поможет, а если бы неудавшаяся аркобалено и хотела ему навредить, то уж точно бы не промахнулась. — Я тоже рад Вас видеть. — Девятый не предупреждал нас о визите, — заметила Мирч и окинула Масси быстрым взглядом. Тот приехал один, и она не могла не догадаться, что визит неофициальный, но всё равно решила расспросить. В отличие от Реборна, Лал никогда открыто не проявляла антипатии в отношении Азуро. Впрочем, иллюзий он не питал: аркобалено, работающие на Альянс, обычно в своих мнениях были единодушны. — Я по... личному вопросу, — не дрогнув под пристальным взглядом, Масси вернул собеседнице пристальный взгляд. Голос его неуверенности не выдавал: Реборн не выносил мнительности и выбивал её из ученика всеми способами. Едва ли Мирч от него сильно отличалась. — К отцу. Аркобалено посмотрела на него чуть более заинтересованно, даже пушку опустила. Но с места не сдвинулась. — А если я скажу, что его сейчас нет? — Лал сощурилась чуть насмешливо. Масси мысленно закатил глаза — сделать это по-настоящему он не рискнул, зная о крутом характере незавершённой аркобалено. Злить её определённо не стоило. — Я отвечу, что я не идиот, и не стал бы тащиться в другой регион, не узнав, на месте ли человек, к которому я еду. И я знаю, что он занят, но это важный вопрос. Решимость, с которой Азуро говорил, явно пришлась Мирч по душе. Она кивнула и развернулась, жестом велев следовать за собой. Масси не стал испытывать судьбу и заставлять её ждать. Несмотря на габариты ребёнка, передвигалась Лал, как и все вечные дети, шустро: Азуро даже ни разу не пришлось сбивать шаг, чтобы не обгонять её. Но своё восхищение он решил оставить при себе — ему не было известно, насколько сильно Мирч тяготит незавершённое проглятие, оставившее на её теле помимо прочего столь заметный шрам, а потому и испытывать её терпение было бы неразумно. В кабинет Емицу Мирч вошла вальяжно и без стука. Судя по полному отсутствию реакции со стороны Савады, это было в порядке вещей. Он даже от бумаг не оторвался, только морщинка между его бровями обозначилась более отчётливо. — Босс, — позвала Лал. Масси с отголоском веселья подумал, что военное прошлое сыграло с ней забавную шутку: даже обращаясь к начальству, хоть и весьма условному, она сохраняла командный тон. — К тебе гость. Емицу, наконец, оторвался от записей и поднял взгляд. Если он и удивился, Азуро этого не заметил. Зато радость на лице отца обозначилась вполне отчётливо. — Азуро! — Савада встал из-за стола и шагнул ближе, распахнув объятия. Масси смущённо потоптался на месте, но всё же позволил утянуть себя в поистине медвежьи объятия. — Мой мальчик, давно не виделись! Твоему старику явно нужен отдых. Всё ещё сбитый с толку, Азуро слегка нахмурился. В поместье Вонголы отец был куда более скупым на эмоции. Почему он так оживился сейчас, было решительно неясно: то ли от того, что встреча состоялась на его территории, то ли от того, что не виделись они действительно долго. Лал за время приветствия успела уйти: так тихо, что Масси попросту не заметил. — Ты по делу или просто соскучился? — радушно поинтересовался Емицу, уже вовсю хлопоча. Щёлкнул переключателем кофе-машины, наскоро достал из неприметного шкафа чистую чашку с блюдцем и капсулу с любимым кофе Азуро. Тот наблюдал за его перемещениями с натянутой улыбкой. Никогда не подводившая интуиция подсказывала, что его вопрос отцу не понравится. Того же мнения придерживался и Реборн — виновник возникновения этого вопроса. Но отступать было поздно. — Я хочу кое-что спросить, — осторожно начал Масси. Во взгляде Савады что-то неуловимо поменялось. Он махнул рукой в сторону витой двери, ведущей в сад и к тренировочным площадками. Азуро не был уверен, что именно ему предлагает отец, но спорить не стал. Даже подумал, что тренировка вполне может пойти ему на пользу. — Спрашивай, — предложил Емицу, когда она вышли на улицу. Масси поёжился (январь выдался слишком холодным для Сицилии) и поправил куртку, всё-таки не став снова её застёгивать. Он чуть сбавил шаг, всё ещё гадая, куда решил свернуть отец. — Я постараюсь ответить максимально развёрнуто. — Это ты послал Фаусто Корвини в Манчини? — не дав себе засомневаться, прямо спросил Азуро. Сердце его подскочило куда-то в район горла и заколотилось так, что стало тяжело говорить. Тема эта до сих пор была слишком больной. И, пожалуй, стала ещё более тяжёлой после того, что рассказал ему Реборн. Свою антипатию к репетитору Масси никогда не скрывал (толку от этого всё равно бы не было), но не доверять его словам повода не видел. Тем более словам о Фаусто: при всех своих отвратительных качествах аркобалено Солнца обладал важнейшим, хоть и редким в мире мафии качеством — честью. Он бы не стал врать. Не в этот раз, не об этом. И это... меняло многое. Азуро ненавидел себя: за то, что сделал, за то, что продолжал искать учителю оправдания, и за то, что раз за разом эти оправдания находил. Даже если с пелёнок знал, как нужно обходиться со шпионами. — Я никого никуда не отправлял, — твёрдо сказал Емицу. Совсем ушедший в свои мысли Масси вздрогнул почти испуганно. Они успели дойти до места назначения — всё-таки сада, не тренировочной площадки. Савада кивнул в сторону скамейки, предлагая сесть, но Азуро упрямо мотнул головой. Сидеть не хотелось. По-хорошему, ему едва хватало самообладания не начать наворачивать круги по ухоженной дорожке. Емицу, напротив, спокойно уселся на скамейку, предварительно смахнув тонкий слой снега. — В то время я только стал главой CEDEF и ещё не имел такого влияния, чтобы кого-то куда-то отправлять. Что-то внутри оборвалось, причинив боль, какой Масси давно уже не испытывал. А отец невозмутимо продолжал. — Но всё не так просто, разумеется. В нашем мире просто не бывает, верно? — он невесело усмехнулся, поймав взгляд сына. Что-то тяжёлое плескалось на дне его вдруг потемневших глаз. — Я не отправлял Фаусто, как этого не делал и мой предшественник. Фаусто отправил Девятый. — Что?! — радуясь, что стоит, Азуро оторопело уставился в хмурое лицо собеседника. Тот смотрел прямо и непреклонно. — Зачем он... — Не обижайся, но ты там был лишь поводом. Очень удачным, но поводом. Фаусто не принадлежал ни одному клану, но работал на Альянс, по большей части. Его нанимали в случаях, когда Альянсу нельзя было вмешиваться напрямую. Это был как раз такой случай. Только отгремело восстание Занзаса, которое помог подавить и, что важно, скрыть Фредо. — Босс, — неуверенно кивнул Масси. Он плохо помнил те события, да и не знал ничего толком, но хорошо помнил царившее тогда среди членов Манчини напряжение. А потом на него напала собака, и всеобщее напряжение переключилось на него с его пробудившимся Пламенем, и эти события в его памяти смазались и перемешались. — Да. За ним нужно было присматривать, чтобы не болтал лишнего. А тут ты — такая удача. Не все доверяли Фаусто, но в клан приняли. Наши люди очень сильно постарались, донося до членов Манчини всю опасность необученного атрибутника. Думаю, Фредо догадывался об истинных причинах прихода Фаусто, но его всё устраивало, и скрывать ему было нечего. Он был хорошим человеком. — Так... я был лишь «поводом»? И он... он правда был шпионом? Предателем?! — открывшиеся подробности, казалось, сделали только хуже. Азуро всё-таки принялся нервно мерять шагами пространство дорожки. Емицу на его фоне выглядел безмятежной скалой, и это почему-то задевало ещё сильнее. — У меня есть малодушное желание сказать, что всё так, — спокойно сказал Савада и сцепил руки в замок. Он устремил острый взгляд на вновь замершего сына. — Это, пожалуй, опустило бы учителя в твоих глазах, и я на его фоне смог бы выглядеть чуть лучше. Но на самом деле всё совсем не так просто. Даже если в Манчини Фаусто пришёл ради слежки за Фредо... у него были возможности уйти после того, как стало ясно, что тот не собирается распространяться о Колыбели. Но он отказался даже когда ему прямо предложили другую работу, более выгодную. Слишком дорог ему стал ученик. Со временем он совсем отстранился от своей роли, перестал отчитываться. Работал на Манчини уже полноценно. Стал числиться как полноценный член клана, даже прошёл посвящение. Не зная, что думать и чувствовать, Масси смотрел на отца. Тому рассказ явно дался непросто. И он всё ещё явно не закончил, только собирался с мыслями. — Ты никогда не задавался вопросом, почему никто толком не обратил внимание на небесника в рядовых членах клана из самого хвоста Альянса? — вдруг спросил он. Азуро закусил губу и промолчал. Только нахмурился сильнее (как всегда некстати заныл затылок, предвещая скорую мигрень) и кивнул. — Разумеется, тебя заметили. Но Фаусто и здесь сыграл свою роль. До сих пор мне непонятную до конца, если честно. Он сделал всё, чтобы отвести от тебя внимание. — Как и зачем? — охрипшим голосом спросил Масси. Всё-таки опустившись на присыпанную снегом скамейку, он принялся массировать виски. Савада молча придвинулся ближе. Пламя Неба, исходящее от него, сейчас чувствовалось особенно отчётливо, и Азуро мимоходом подумал, как ему повезло, что отец всё-таки не стал тащить его на тренировочную площадку. Вместо этого он делился своим Пламенем, которое чувствовалось как молчаливая поддержка. Даже мигрень как будто отступила, проясняя разум и позволяя вдохнуть немного свободнее. — Я не могу говорить за него, но всё же я уверен, что Фаусто знал, кто ты, — вновь тихо заговорил Емицу. Он встретил поражённый взгляд открыто. Масси же едва на месте не подскочил, открывая и закрывая рот, что выброшенная на берег рыба. — В смысле, точно знал. Повторю, это лишь предположение. Но если бы не он, о тебе стало бы известно куда раньше. И учитывая судьбу сыновей Девятого, случись так, ты сейчас не сидел бы рядом со мной, а лежал и гнил в земле, уж прости за прямоту. Азуро горько усмехнулся и откинулся на спинку скамейки, отодвигаясь от плеча Савады. Тут же в голове тихонько застучали молоточки мигрени, пока ещё слабо, почти неощутимо. Отец, не дождавшись от него ответа, вздохнул так устало, будто вся тяжесть мира давила ему на плечи. Затем вновь заговорил. — Если он знал, то с самого начала. Как я и сказал, появление атрибутника в настолько... невлиятельной семье вызвало вопросы. Их Фаусто должен был прояснить тоже. Он так и не сообщил, что атрибут ребёнка — Небо. А фотографию вообще прислал не твою. Он пользовался достаточным доверием, чтобы никому в голову не пришло перепроверять. О тебе на долгое время забыли. И смерти потенциальных наследников тебя обошли стороной. Может быть, я вижу связь там, где её нет, но... — Я знал, — выдохнул Азуро и поморщился. Головная боль обрушилась с новой силой, и он принялся излишне сильно сдавливать виски, безуспешно стараясь вытеснить противное ощущение, словно по черепу что-то скребёт изнутри. Как назло, обезболивающие таблетки он забыл на столе своей комнаты. На отца он всё ещё не смотрел. — С того самого момента, как узнал о тебе, и о том, что могу претендовать на Вонголу. Знал, что он знал, кто я. Даже догадывался, почему он молчал. Смутно, без деталей — я ведь о Колыбели тоже был не в курсе. Но, в конце концов... он даже умер, чтобы уберечь меня. — Интуиция, — со знанием дела кивнул Емицу. — Мне она говорит то же самое. Но если он правда с самого начала знал, то почему скрывал тебя? Понятно, что со временем он к тебе привязался, но с самого начала? Я не понимаю. — Правда не догадываешься? — Масси оскалился, почувствовав непрошенное раздражение. Он всё-таки поднял голову, ловя взгляд отца. Тот чуть заметно помрачнел. — Никакой интуиции мне не надо, чтобы знать, почему так. Фаусто был моим хранителем, отец. Моим «Солнцем». Азуро был уверен, что отца эта новость не удивит. Даже если об этом не знал никто, кроме самого Масси и Фаусто. Даже Вито и Марселле он так и не рассказал: когда только узнал, ни у кого из них не было Пламени, и ему не хотелось дразнить их недостижимой связью. Потом... Фаусто погиб, и говорить стало не о чем. Слишком много боли приносило одно только имя учителя. Вопреки ожиданиям, Савада выглядел поражённым, и в то же время он явно что-то осознал. Спрашивать Азуро не хотелось, да и не потребовалось. — Догадываюсь, какой костью в горле для тебя стал Реборн, — отец ударил в самую точку. Масси болезненно поморщился: вечный ребёнок и правда бесил его не только из-за задранного до вершины Пизанской башни носа (справедливости ради, задирать нос так высоко у аркобалено Солнца были все основания), но и из-за его атрибута вкупе с ролью наставника — вечного напоминания о том, чего Азуро лишился. Забавно, что Реборн это понял. — Он здесь меньшее из зол, — наконец, мрачно отозвался Масси. И вновь Емицу без труда угадал, что он имел в виду. — К Игнацио можно относиться как угодно, но он не нарушал законы, — твёрдо, точно зная, что сын возразит, заявил Савада. — Фаусто был шпионом, с этим ты спорить не можешь. Даже если к тому времени он совсем перестал передавать какие-либо новости нам. Будь иначе, вы оба были бы наказаны. — Думаешь, он не знал, что Фаусто больше не работает на Вонголу?! — взвился Азуро. — Думаешь, не знал, на кого именно он работал? — Даже если и да, у Вонголы официально не было причин отправлять наблюдателя... — Не было?! Ты сам говорил, что за Фредо присматривали! — Официально никакого варийского восстания не было, — отрезал Емицу. — Как и помощи Фредо. Вонгола приняла Манчини в Альянс. В её обязанностях — защита и сотрудничество, но никак не слежка за подшефными семьями. И даже если на практике всё иначе, формально это Вонгола нарушила свои же правила, так что... — Так что вы так запросто отказались от своего человека? Плюнули и забыли?! Подумаешь, какой-то чужак со стороны! Даже не член семьи, что о нём переживать, верно?? Взбешённый, движимый слепой яростью, вмиг охватившей все мысли, Масси готов был броситься на отца с кулаками. Застарелая боль потери вспыхнула с новой силой, питаемая мыслью, что потери этой могло и не быть, сложись обстоятельства иначе. Отца его гнев не пронял. Ни один мускул не дрогнул на его лице, и он не шелохнулся, даже когда Азуро, всё-таки зарвавшись, почти замахнулся для удара. Это спокойствие, ледяное, чуждое, слегка отрезвило. Добили строгие слова: — Фаусто к тому моменты был полноценным членом Манчини, я повторяю. Его смерть была внутренним делом. И да, сын, как бы больно тебе ни было это слышать, но Фаусто действительно уже был для Вонголы посторонним. Он и своим-то никогда, по сути, не был. Ярость, казалось, затопила Азуро. Осознание, что Савада прав, било даже сильнее самой правды: его учитель, его хранитель, многие годы бывший ему почти отцом, погиб просто так. И наказывать Игнацио было не за что. От этой мысли хотелось метаться по саду и ломать всё, что попадётся под руку, и неважно, что это: изысканная клумба или чей-то нос. — Это несправедливо, — шепнул Масси вместо этого и бессильно опустил голову. — Этот ублюдок избавился от Фаусто моими руками, хотя в этом не было никакой нужды. И маму он... Не договорив, Азуро метнулся ближе к отцу и вцепился в руку с такой силой, что тот поморщился от боли. Реакция Емицу осталась незамеченной. Масси лишь приблизился к его лицу и уставился в глаза. Собственные зрачки Азуро мерцали лихорадочным блеском — Савада чуть удивлённо нахмурился и собрался было что-то спросить, но не успел и рта открыть. — Ты любил её? — твёрдо, почти строго спросил Масси. Хватку он так и не ослабил. — Маму. Любил? Емицу устало вздохнул. Видно было — он ждал такого вопроса и совсем ему не удивился. Но и готовым на него отвечать себя не ощущал. Азуро же продолжал смотреть на него требовательно и сжимать запястье так, что после на нём должны были остаться синяки. Масси собирался дождаться ответа в любом случае. — Любил. Или думал, что любил, — Савада тяжело вздохнул, сдаваясь, и поймал взгляд сына. — Ли́са... Ты лучше меня должен знать — равнодушным она никого не оставляла. Меня её живость и неукротимость сразу привлекли. Мы встречались несколько месяцев, хотя и приходилось это скрывать, чтобы не поползли слухи. Потом мы вдрызг разругались, из-за ерунды какой-то, разговаривать перестали. Оба слишком гордые, чтобы признать свою неправоту. А потом меня отправили в Японию, и я встретил Нану. С ней всё было иначе. Она не была такой же яркой, такой эмоциональной, но с ней я понял, что значит чувствовать себя дома. Я никогда раньше, нигде и ни с кем не чувствовал себя дома. И это чувство перекрыло всё. Больше мы с Ли́сой не пересекались. Я был уверен, что она не хочет меня видеть, и не хотел навязываться. О тебе она мне так и не сообщила. Не знаю, почему, но будь иначе, я бы... — Она тебя любила, — холодно перебил Масси. Он наконец-то отпустил руку отца. Почти оттолкнул даже, посмотрев напоследок хмуро и пронзительно, а потом в его глаза вернулось привычное равнодушие, ничем не замутнённое. Азуро знал, что отец не любит его взгляд. Никто не любит. — До последнего дня любила, — болезненно поморщившись, он продолжил. — Я много лет мечтал, что моим отцом окажется Фаусто. Не родным, так приёмным. Я так этого хотел, а она даже не смотрела в его сторону. Зато когда она наконец-то соизволила рассказать о тебе, она была такой... счастливой. Я никогда не видел её счастливой. Так, чтобы по-настоящему, понимаешь? И никогда не слышал, чтобы она говорила о ком-то с такой нежностью. Она и меня-то, скорее всего, любила только потому, что я ей о тебе напоминал. Впрочем, этим же я её и бесил. У тебя была семья, была жена и дочь, которых ты любил, навещал, а она в своих чувствах варилась годами и ничего с ними сделать не могла. Даже признаться тебе не могла — боялась потревожить твоё счастье, твою семью. Ты был счастлив, а она настоящего счастья не знала. — Молчание было её выбором. Ты винишь меня — отчасти справедливо, — Емицу поднялся и отступил, увеличивая между ними дистанцию. Азуро только следил за ним взглядом, не выражающим ни одной эмоции. Михель об этом взгляде говорил, что он страшнее глядящего в лоб дула пистолета. — Но Ли́са сама... — Не смей. Не смей так её называть, — отчеканил Масси ещё более холодно. — У тебя нет права. Дедушка мог. Фаусто мог. И ребята могли. Но ты... ты поступил как трус. Решил разом всё обрубить, даже не поинтересовался, в порядке ли она. Она-то не лучше. Тоже выбрала молча страдать и делать жизнь окружающих невыносимой, вместо того, чтобы двигаться вперёд. Но она хотя бы была со мной. Она дала мне Фаусто. Это уже намного больше, чем ты когда-либо сможешь для меня сделать. — Ты приехал скандалить? — спокойно, почти зеркально равнодушно спросил Савада. В его глазах тоже мерещилось дуло пистолета. Только за этим тёмным взглядом всё равно угадывалось раздражение. — Ругаться и говорить, какой я дерьмовый отец? Я и сам знаю. Я плохой человек? Что ж, и это правда, — в глазах Емицу вдруг проскользнуло что-то, заставившее интуицию зазвенеть тревожным звоночком. Какая-то недосказанность, мелочь — деталь важная, способная всё изменить, но так и не упомянутая. Но ухватиться за это чувство Масси так и не успел. Отец продолжил, не изменив ледяного тона. — Хочешь, можешь даже считать меня трусом. Твоё право. Но что с того, что ты всё это обо мне думаешь? К чему это? — Хочу, чтобы ты знал: когда я стану боссом Вонголы окончательно, ты моим Консильери не будешь, — порывисто заявил Азуро. Холодная ярость всё ещё бурлила где-то внутри, дополняя раздражение, вызванное мигренью. Хотелось послать всё к чёрту и сдавить голову так, чтобы она, наконец, лопнула. Вместо этого Масси посмотрел на отца с вызовом, готовый наговорить ещё каких-нибудь гадостей. Савада не удержался от едкой ухмылки, которая только сильнее взбесила Азуро. — Думаешь, я шучу? — рявкнул он и тут же поморщился от накатившей волной боли в висках. — Думаю, ты ведёшь себя, как ребёнок. И что босс Вонголы себе такое ребячество позволить не может. Ты считаешь, угроза отстранения меня напугает? — Емицу позабавленно хохотнул. — О нет, Азуро, я буду рад. Я смогу забрать жену и уехать туда, где нас никто не найдёт. Я люблю Вонголу, но я уже отдал ей половину жизни. И я не так честолюбив, чтобы вцепиться в свою должность и не выпускать до самой старости. Поэтому, если тебе так нужно чем-то меня задеть, хорошо подумай над способом это сделать. — Заберёшь жену, уедешь... Что, свою дочь ты уже больше не ищешь? — Масси, ведомый злостью и раздражением, не заставил себя ждать. И попал в точку: Савада тут же помрачнел. — Имей в виду, Азуро, если ты попытаешься навредить кому-то из моих близких, — сурово заговорил он, — я не посмотрю на то, что ты мой сын. И твой статус меня не остановит. — Я не угрожал, отец, — Азуро сцепил руки в замок и посмотрел на собеседника с вызовом. Правда, он понятия не имел, что будет делать, если отец всё-таки сорвётся, но остановиться уже не мог. — Я не стал бы использовать такие методы. Я не из вашего поколения, где убивать посторонних было в порядке вещей. Мне просто любопытно, почему в свои планы ты не включил любимую дочурку от женщины, которую называешь «домом». — Моя дочь выбрала жить самостоятельно. Я уважаю её выбор, — отрезал Емицу. — Тебе бы тоже не помешало научиться уважать чужие выборы. Азуро в ответ осклабился и встал. Прямой и натянутый, как струна, он вызывал не ожидаемое уважение, а желание спросить, не защемило ли ему позвонки. Так, напряжённо, он и направился к выходу. Савада не остановил. — И ещё, — подал голос Масси, остановившись сам. — Насчёт Игнацио. Я убью его. И Манчини, если будет нужно, уничтожу. — Умерь свою ненависть, Азуро, — Емицу бросил на него осторожный взгляд. — Можешь ненавидеть меня, если хочешь. Но если ты устроишь разборки в Альянсе, боссом долго не пробудешь. Хочешь избавиться от него? Ищи доказательства того, что это нужно Альянсу. Не ответив, Масси вошёл в здание, захлопнув за собой дверь. Тут же рядом показалась Лал Мирч — ему хотелось думать, что она просто ждала рядом, а не подслушивала. Всё, что он сказал, предназначалось исключительно для ушей Савады. Даже то, что говорить вообще не стоило. В конечном счёте, стоило быть благодарным: отец всё-таки умудрился дать хороший совет, и было бы совсем неразумно к нему не прислушаться. — Уже возвращаешься? — равнодушно спросила Мирч. Азуро покосился на неё чуть настороженно. Аркобалено — спасибо Реборну — доверия ему совсем не внушали. Проклятые, обречённые жить в телах карапузов, но наделённые поразительной силой — они могли подчинить себе без малого весь мафиозный мир. Было бы желание и возможность объединиться — даже не обязательно всем вместе. Странно было, что они ещё не попытались. Даже больше: Реборн, при всём своём чувстве собственной важности и превосходства, подчинялся Альянсу, даже лично воспитывал некоторых наследников кланов (что, впрочем, уже наводило на некоторые мысли). Другие аркобалено не отставали: Лал Мирч входила в команду Внешнего советника Вонголы; Колонелло заправлял подконтрольным Альянсу Мафия-лэндом, местом для отдыха всех к нему причастных; а Маммон и вовсе входил в Варию — сильнейший отряд в составе Вонголы. В довершение всего этого, входящая в первую десятку Альянса и грозящая в ближайшее время подняться до позиций если не первой тройки, то первой пятёрки точно, семья Джильо Неро находилась в руках Юни — негласного босса аркобалено. У вечных детей уже были все рычаги давления на значительную часть мафиозного мира. Если взять в расчёт ещё и Скалла с его Каркасса и хоть и безумного, но, несомненно, гениального учёного Верде... — На что ты уставился? — неожиданно грубо спросила Лал. Масси вздрогнул, чувствуя себя пойманным с поличным. Догадалась ли аркобалено о ходе его мыслей?.. — Если ты закончил, иди. У нас есть дела помимо того, чтобы нянчиться с тобой. «Я вышвырну каждого из них их Альянса, — чётко осознал Азуро, глядя в её хмурое лицо. И тут же ужаснулся этой мысли. Она не успевала сформироваться во что-то более точное, ускользала, способствуя лишь затаённой тревоге, щёлкающей где-то на задворках сознания. — Пусть только попробуют протянуть руки к моему Альянсу». Так и не ответив, он быстрым шагом сорвался с места, провожаемый недоумённым взглядом Мирч. В голове навязчиво билась мысль, что ему нужно набраться сил и укрепить власть, а до тех пор — нельзя было позволить Реборну догадаться о его планах. «Ты хотел моего послушания? — с почти нездоровым воодушевлением думал Азуро. — Подавись».