Ч/Б

Курт просыпается с полностью затекшей шеей; вчера он заснул, уткнувшись носом в теплый набухший живот Блейна, обнимая его рукой в защитном жесте. Вчерашняя ночь была из худших – из тех длинных, вязких как патока ночей, когда измотанный болью и бесплодными попытками найти удобное положение Блейн тихо плакал в подушку, и сбившемуся с ног Курту не оставалось ничего, кроме как смотреть на его мучения и гладить дрожащими пальцами его свалявшиеся волосы. Под утро он провалился в беспокойный сон так внезапно, будто кто-то ударил его по голове. Он открыл глаза, и все вокруг пахло Блейном. Несколько упоительных секунд Курт просто наслаждался этим привычным, обволакивающим его запахом, а потом потянулся и поцеловал большой живот перед своими глазами; он поднял голову и смотрел на бледное осунувшееся лицо, невысохшие дорожки слез на его припухших щеках, сухие приоткрытые губы, слушал срывающееся с них порывистое неровное дыхание. Он закрыл глаза и снова прижался губами к его излучающему тепло большому беременному животу под натянутой старой фланелевой пижамой, и когда снова открыл их, припухшие от слез покрасневшие глаза устало смотрели на него сверху. Блейн медленно протянул слабую руку и коснулся его лба, пропуская волосы через свои бескровные пальцы. Еле переставляя ноги и пряча окоченевшие руки поглубже в карманы бесполезно тонкого, оставшегося из далекой призрачной жизни пальто, Курт тащит в бумажном пакете то, из чего ему предстоит соорудить их сегодняшний ужин; если ему удастся скормить свою порцию Блейну, уверив его, что он опять поел на работе, вечер можно будет считать удачным. Он волнуется и спешит домой, хотя почти наверняка знает, что найдет Блейна там же, где и оставил его утром. Курт толкает дверь в их темную спальню и ежится от обдающего его холода; в посапывающей груде одеял на кровати едва можно распознать свернувшегося в клубок Блейна. Курт осторожно отворачивает верхнее одеяло, и его сердце сжимается при виде беспомощно захныкавшего от неожиданного притока холодного воздуха Блейна, во сне инстинктивно пытающегося плотнее обхватить руками большой живот в своем разоренном убежище. Курт осторожно закутывает его снова-сейчас Блейну редко удается поспать больше нескольких часов подряд; в их ледяной продуваемой квартирке лучше бы ему спать побольше, мелькает мрачная мысль у него в мозгу. Он делает какие-то мелкие домашние дела, и его немедленно осаждают сотни мыслей сразу-о том, что в следующем месяце позарез нужно наскрести денег на отопление, ведь приближается зима, и очередное отключение за неуплату грозит обернутся для них настоящей катастрофой; о том, что опять нужно выбирать между витаминами для Блейна и вкладом в покупку нового пальто, ведь скоро ему не в чем будет ходить на работу; и Блейн снова вырос из очередной партии одежды, все старается незаметно одернуть давно ставший коротким старый изношенный свитер Финна; причиняющие ему боль брюки обезумевший в один прекрасный день Курт сорвал с него и выбросил силой. Потом ему все же приходится разбудить его, осторожно, стараясь не напугать; слой за слоем разматывает он кокон из теплых шерстяных одеял, привычно помогает тяжелому, беспомощному Блейну принять сидячее положение – он то и дело заваливается набок,–после чего снова старательно укутывает его. Сегодня удается скормить ему целых полмиски горячего овощного супа, прежде чем Блейн устанет настолько, что не сможет больше сидеть; Курт опять методично повторяет всю процедуру, сосредоточено подтыкает последний плед вокруг свернувшегося на боку Блейна, тихо оглаживает круглый живот, убирает упавшие на лицо спутанные волосы, целует теплую мягкую макушку; Блейн почти сразу же устало прикрывает свои большие слезящиеся глаза, шмыгает носом, плотнее оборачивает слабые руки вокруг большого живота. Временами Курту удавалось почувствовать себя почти счастливым, держа руку на его выпуклом животе, пытаясь почувствовать что-то внутри; но иногда перед его глазами непроизвольно начинали проплывать картины, наполнявшие их жизнь последние несколько месяцев – Блейн, задыхающийся на ледяном кафельном полу их неотапливаемой ванны; Блейн, бесконечными часами плачущий от ноющей боли, когда у них не было денег даже на простейшие обезболивающие; чудовищный последний месяц, когда Блейн уже почти не мог самостоятельно выбраться из постели, и вынужден был весь день проводить взаперти, свернувшись клубком в холодной темной спальне, дожидаясь Курта с его жалкой работы. И тогда он ловит себя на мысли, что почти ненавидит это существо, высасывающее из Блейна последние силы и настолько усложняющее их и так нелегкую жизнь. Курт тщательно моет посуду в ледяной воде, и стараясь не задерживаться в продуваемой прихожей, быстро переодевается в пижаму и ныряет под свое маленькое одеяло, присоединяясь к сопящему Блейну в постели; он теснее прижимается к нему в попытке хоть немного согреться, подтягивает теплый шерстяной сверток поближе. Он накрывает руку Блейна своей на его набухшем животе и наконец позволяет себе тоже закрыть глаза; Сейчас они оба в его руках, они в безопасности, и пока что он еще может гарантировать им несколько шерстяных одеял и чашку горячего супа на ужин – а о большем ему сейчас не приходится мечтать. И посреди промозглого ноября чужого, такого безжалостного к ним города, ему снится залитое уходящим солнцем дощатое крыльцо их дома в Лайме, счастливые, улыбающиеся Берт и Кэрол, подшучивающие друг над другом; по-прежнему неуклюжий, восхитительно живой Финн, вываливающийся из дома им навстречу; ему снится ослепительный июльский день в Центральном парке, и радужные мыльные пузыри, и маленькая крепкая рука, сжимающая его руку, и здоровый хохочущий Блейн, рассовывающий по карманам припасенные для уток хлебные крошки.