fuckl0ve.

tyler, the creator – domo 23

Намджун обоснованно считает себя счастливчиком, потому что ему удается скрывать происходящее от Юнги на протяжении трёх с половиной недель. Все три месяца лета он провел в пыльной и душной Америке, шлифуя свой английский в школе для иностранцев. Впрочем, правильная — в его понимании — компания и жизнь, начинающаяся после захода солнца, научили его куда большему. Намджун возвращается в Сеул с глянцево блестящим дипломом об окончании языковых курсов и десятком демо-записей на простых дисках, которые он планирует торжественно вручить Юнги и парочке однокурсников. * Поменяв сим-карту с американской на корейскую, Намджун обнаруживает, что по нему определенно очень соскучилась толпа людей, поэтому первые три дня на родине превращаются в один огромный, не прекращающийся алкотрип. Намджун кочует по квартирам, клубам, заброшкам и даже по хостелам и гостиничным номерам, перетекая из одного места в другое с жаркой и пьяной волной друзей и приятелей, состав которой тоже постоянно меняется. Под вечер второго дня, когда Намджун, мучаясь головной болью и не ушедшей августовской духотой, трясется в конце старого автобуса, то и дело съезжая на чье-то костлявое плечо, он находит в себе силы позвонить матери и сказать, что все в порядке и как-нибудь он заедет к ней в гости. От Юнги он получает какую-то мутную смс с угрозами на диалекте и, делая тьму опечаток, отвечает, что зайдет на днях. Последнее, что Намджун успевает сделать, прежде чем автобус выплюнет его компанию на нужной остановке, — это отправить вдогонку к первому сообщению смайлик-поцелуйчик. * Намджун добирается до квартиры лучшего друга только под вечер третьего дня, и он пьян настолько, что попадает в кнопку звонка лишь с четвёртого раза. Дверь открывает определенно не Юнги. И этот кто-то мягко объясняет, что того нет дома, и улыбается тепло и приветливо, приглашая зайти и терпеливо вслушиваясь в бессвязный пьяный бред, означающий нечто среднее между «ким-намджун-приятно-познакомиться», «который-сейчас-час», «где-ублюдок-юнги» и «а-ты-вообще-кто». Размоченный алкоголем мозг припоминает что-то про то, что, едва Намджун уехал, Юнги нашел себе соседа, но связать это с реальностью никак не получается. Он вообще поначалу даже не понимает, парень или девушка перед ним и в какой квартире он вообще оказался. — Меня зовут Сокджин, — между тем говорят бархатным голосом, и от него в голове у Намджуна все дребезжит и рассыпается хрусталем. Ему очень хочется пить. Тело все помнит, и Намджун по-хозяйски проходит на кухню, забыв снять кеды, чтобы с наслаждением опустошить одну из бутылок колы, которыми всегда заполнен холодильник Юнги. Прикосновение холодного бока жестяной банки ко лбу дарит почти оргазмическое удовольствие, и Намджун невнятно стонет, приваливаясь плечом к стене. Сокджин молча следит за ним своими темными глазами и ничего не говорит. Может, уже наслышан, может — природное воспитание. Окна в квартире открыты нараспашку, и по ногам гуляет сквозняк; на Джине — уютный растянутый свитер, явно домашний, и Намджун отупело пялится на то, что открывает его глубокий вырез. В теплом желтоватом свете лампы кожа Сокджина кажется очень светлой и нежной. * В тот момент, когда он зажимает Сокджина у стеночки, в голове нет ни единой мысли. Мозг все еще пребывает в состоянии экономии энергии, и Намджун не думает о том, что это вообще-то парень, что они знакомы около часа, и все эти шестьдесят с лишним минут он ведет себя как последняя пьяная свинья. Джин тихонько дышит ему в шею и отвечает на первый требовательный и очень пьяный поцелуй. Поначалу Намджун пытается представлять девочку, одну из тех, что скрашивали его одиночество в Штатах или уже здесь. Например, сегодня он успел уединиться с такой, будучи на квартире у одного из своих однокурсников, и ее пальцы уже были в его штанах, когда кто-то (Намджун в жизни не узнает кто) их прервал. Свою болезненную неудовлетворенность он списывает именно на это и потому, закрыв глаза, старается увидеть перед собой крашеные темно-рыжие локоны и представить, что его ласкают нежные девичьи пальчики. Руки Сокджина не имеют ничего общего с женскими. * Намджун с наслаждением стаскивает с Джина свитер и целует его аккуратные круглые плечи, постоянно срываясь на жадные укусы. Тот только запрокидывает голову и путает пальцы в убитых краской волосах Намджуна. Спрашивать, где спальня, не приходится хотя бы потому, что Намджун знает эту квартиру как свою. А вообще-то, он просто не собирается тратить время на то, чтобы добраться до нее. Он просовывает колено между ног Джина прямо здесь, в маленьком темном закутке, который ведет из кухни в прихожую, заставляя того коротко застонать. От Сокджина не пахнет ни сигаретами, ни алкоголем, и это так непривычно для Намджуна, что на мгновение он замирает и втягивает носом запах порошка, одеколона, мяты и теплого тела. Горячего тела. В ушах у Намджуна — страшный шум, но он оглушающе громко и четко слышит среди этой какофонии биение сокджиновского сердца. Руки сами тянутся к его груди, чтобы ощутить пульсирование под пальцами, но вместо этого Намджун запускает их под ремень чужих джинсов. Он и без того нетвердо стоит на ногах, но когда от прикосновения Джин беспомощно откидывает голову назад, хватая ртом воздух, у Намджуна окончательно отказывают тормоза. Ни у одного из них нет под рукой резинки, поэтому они не трахаются по-настоящему: Намджун просто нагибает Сокджина над кухонным столом, с трудом дотащив их обоих дотуда, и трется о его ягодицы, и судорожно двигает рукой, заставляя того стонать и вертеться под ним. Сокджин скулит и просит выебать его. Он так и говорит, и от того, как чужеродно и потому развратно звучат грубости из его явно крайне воспитанных уст, Намджун почти воет, вжимая его в стол. Медленно целовать спину, вдоль позвоночника, по сантиметру, обводя трогательное созвездие родинок языком, — совершенно неправильно в данной ситуации, но кровь Намджуна все еще отравлена алкоголем и парой ночных косяков, и это полностью, как он считает, снимает с него ответственность за все происходящее. Сокджин неожиданно проворно выбирается из его захвата и опускается перед Намджуном на колени. * Утро встречает Намджуна невыносимой головной болью и улыбающимся Юнги, который с совершенно садистской улыбкой расталкивает его. — Эй, здорово, хрен ты собачий. — Он улыбается так широко, что глаза превращаются в радостные щелочки, и Намджун понимает, что он чертовски скучал по другу даже там, в полной приключений сомнительного характера Америке. — Хау а ю, бич? - Айм файн, сэньк ю, мазафакер, — хрипит Намджун и хватает Юнги за тощее запястье, заставляя упасть рядом. Ему страшно хочется обнять друга, но у него нет на это ни сил, ни должной координации. - Ты вчера не творил никакой херни? - Вдруг подозрительно спрашивает Юнги, заглядывая прямо в глаза (вместо его лица Намджун видит мутное пятно), но все еще улыбаясь. - А то ты по ходу напугал моего соседа. Воспоминания не похожи на взрыв или цунами, как это описывают в книгах. Голова Намджуна не взрывается и не раскалывается надвое; это напоминает газовую камеру: детали вчерашней ночи всплывают в голове медленно, но неотвратимо, заполняя собой все пространство черепной коробки, и с каждой секундой становится все сложнее дышать. Завершающий штрих - фантомный вкус собственной спермы на губах, потому что в конце Сокджин полез целоваться. Oh. Fuck. * Выходя из ванной, Намджун хочет свернуть к входной двери и сбежать прямо так: с мокрыми волосами, опухшими глазами и в своих старых спортивных штанах, которые он всегда на всякий случай хранит у Юнги. Но: - Чего ты там копаешься? Сейчас я тебе популярно объясню, почему Сокджин-хён - идеальный сосед. Хён - это еще лучше. Просто замечательно, думает Намджун. Просто замечательно я попал. Популярное объяснение заключается в том, что на столе - практически английский завтрак, а сам Сокджин крутится у плиты, не обращая внимания на Намджуна. Он ждет грома среди ясного неба, Страшного Суда или чего-то еще в таком духе, но Джин только кивает ему, не проявляя никакого интереса, и возвращается к готовке. Намджун не может запихать в себя ничего из кулинарных шедевров старшего и только хлещет кофе из большой белой кружки, по размеру напоминающей пивную. Юнги что-то взахлеб рассказывает, то и дело переходя на диалект, и Намджун не особо вслушивается. Он бросает несколько осторожных взглядов на Сокджина, точнее на его сосредоточенную спину, и с ужасом замечает красно-фиолетовые отметины его зубов под волосами. Джин что-то напевает себе под нос, а потом скрывается в глубине квартиры. Юнги выпроваживает Намджуна после полудня, потому что ему на работу и вообще засиделся. Уже у лифта он вспоминает, что не отдал другу записи своих песен и, выругавшись про себя, снова давит на звонок. Открывает ему Сокджин, и это уже традиция. Намджун не представляет, что сказать, и сейчас он как никогда чувствует себя ребенком. - Юнги в ванной. Ты что-то забыл? - Голос у него ровный и мелодичный, и ни черта не понять, что он думает о произошедшем. Намджун протягивает ему несколько дисков и чувствует, как к горлу подкатывает запоздалая тошнота. Зная Юнги, он может быть уверен, что с этим соседом друг распрощается нескоро, а это значит, что Намджуну придется еще сотню раз вот так вот стоять перед ним на пороге, есть его стряпню и вспоминать свой единственный прокол в безупречной гетеросексуальной репутации. - Я передам. - Сокджин улыбается, а потом вдруг понижает голос до почти преступного шепота. - Его не будет до утра.