fuckl0ve.

A$AP rocky – demons (prod. by clams casino)

День, когда Юнги обо всем узнаёт, не задается с самого утра, и Намджун только позже поймет, что зря игнорировал все предостережения судьбы вроде взорвавшейся лампочки в ванной и забытого телефона. Студия, на которую он очень рассчитывал, отказала ему в сотрудничестве, и весь день Намджун слоняется по городу злой как чёрт. Он сам не знает, что хочет: при мысли об университете сводит челюсть, а к матери ехать в таком состоянии не стоит уж точно. Пошатавшись по забегаловкам, Намджун понимает, что единственное место, где ему будут рады без приглашения и куда так настойчиво тянут его ноги, — это дом Юнги. Четыре остановки на метро и двадцать минут пешком под пронизывающим, по-настоящему осенним ветром. Намджун точно не помнит, какая у Юнги смена и работает ли он вообще. Он, на самом-то деле, не уверен, чему обрадуется больше. В пустом вагоне Намджун садится в самом центре и закрывает глаза. Мерное движение поезда немного успокаивает, но кончики пальцев все еще дрожат от злости и досады. Перед глазами возникает улыбающийся Джин, и Намджун выходит на остановку раньше, испугавшись видения. * Нажимая на звонок, каким-то шестым чувством Намджун уже знает, кто откроет ему дверь, и не ошибается. Сокджин впервые на памяти младшего выглядит растерянным и смущенным. На нём черная футболка на пару размеров больше с кричащей надписью FXXXCK FOREVER поперек груди, и Намджун усмехается. Джин вообще выглядит очень домашним: неуложенные волосы, мягкие спортивные штаны, сползающие на бедра, босые ноги. Обычно, вспоминает Намджун, он встречал его более ухоженным. И только сейчас понимает, почему. — Ты... рано. — Неуверенно начинает Сокджин, наконец, впуская его в квартиру. Намджун только дергает плечом и сбрасывает куртку прямо на пол. На это ему сейчас плевать. — Я не трахаться пришел, — говорит он, уже роясь в холодильнике в поисках пива. Сокджин только изгибает бровь, и Намджун понимает, как по-идиотски это звучит, особенно когда им обоим понятно, что убеждает он в этом скорее себя. — А зачем? — В голосе Джина странные, не знакомые до этого момента нотки, и чуткий к музыке Намджун классифицирует их как надежду и ожидание. Он чувствует, как его начинает мутить, и залпом опустошает почти половину банки. Только этого ему не хватало. Он молчит и только сверлит взглядом стену, до боли сжимая в кулаке свои отросшие волосы. Сокджин тихонько вздыхает и опускается рядом с ним на колени, прижимаясь головой к бедру. От этой нежности Намджуна едва не выворачивает, и он грубо отпихивает старшего, хотя где-то в глубине души, в самом-самом темном ее уголке он не хочет этого делать. — Знаешь, нам вообще пора прекращать все это. Когда Сокджин, наконец, поднимает голову и смотрит, он улыбается, а глаза у него совершенно точно влажные. Ну пиздец. * Он не был готов к тому, что Джин вдруг перестанет быть привычно тихим и апатичным и полезет к нему с поцелуями, и будет цепляться руками за шею. Намджун вообще ненавидит, когда его к чему-то принуждают, поэтому комнату рассекает звук пощечины. (Он очень хотел дать Сокджину по лицу по-настоящему, со всей силы, так, чтобы тот понял, что пора уже отвалить и не втягивать Намджуна во все это дерьмо, но на полпути кулак разжался сам собой.) Он слышит первый всхлип и сваливает в ванную вместе с почти уже пустой банкой — ему нужно остыть. Почему он не уходит вообще, Намджун не может объяснить даже себе. * Довольно долго он сидит на бортике ванны и слушает шум утекающей в сток воды, чтобы не думать о брошенном на кухне Сокджине. А потом слышит хлопок входной двери и веселый голос Юнги. И это полный провал. Потому что тот уже, конечно, успел заметить его куртку и обувь и зареванного Джина с красной от пощечины щекой — тоже. Намджун только сейчас задумывается, почему до этого ему ни разу не пришло в голову, что рано или поздно это случится: Юнги вернется домой раньше или вообще не пойдет на работу, или Джин решит все ему рассказать, или он заметит слишком яркий засос на шее соседа. То, как все это сумасшествие, в которое его втянул Сокджин, затуманило голову и лишило способности мыслить здраво, неприятно удивляет. Намджун собирается тихо выскользнуть из ванной и уйти домой, чтобы поговорить с Юнги позже, по-мужски, но дверь открывается снаружи ровно в тот момент, когда сам он тянется к круглой ручке. * — Ах ты мелкий пидор. — Юнги говорит это с такой счастливой, почти восхищенной улыбкой, что поначалу Намджун уверен, что это все по приколу, так, как они и привыкли обращаться друг к другу: в шутливо-грубой манере. Он даже неуверенно улыбается в ответ той самой придурковатой улыбкой, которая означает, что он не при делах или не хочет сейчас разборок, но его уже вытаскивают за шкирку и вталкивают в кухню. Маленький Юнги в гневе всегда становится сущим дьяволом, и Намджуну даже не приходит в голову попытаться оттолкнуть его: он покорно падает на табуретку и старается выдержать полный презрения взгляд. — Ты что, думал, что я не догадаюсь? Ты думал, что я не пойму, что ты ебешь МОЕГО соседа в МОЕЙ квартире? — От злости у Юнги трясутся руки, и только сейчас Намджун вспоминает, что в этой истории замешан еще и Сокджин. Судя по всему, Юнги велел ему закрыться в комнате и не выходить, пока он не разрешит, потому что следов присутствия старшего нет ни на кухне, ни в коридоре. — Чувак, один раз — не... — Начинает Намджун и тут же понимает, что зря. — А двадцать один, Намджун? Двадцать один раз — тоже не пидорас? Или сколько вы успели? — Юнги говорит это почти ласково, но в каждом его слове столько металла, что Намджуну кажется, будто друг потрошит его без наркоза. А главное — он не понимает, почему тот так взбешен. Это явно не ревность, потому что не далее как несколько дней назад Юнги хвастался ему новой девочкой, и уж он точно не по этой части. Наверное, немой вопрос хорошо читается в глазах младшего, потому что Юнги вдруг отпускает его и садится рядом, чуть не промахиваясь мимо табуретки. Он тяжело дышит, и его глаза снова становятся щелочками, только уже не ласковыми, а колючими и злыми. — Ты ведь думаешь, что если засаживал ты, то это не делает тебя пидором, да? Ты засаживал парню, Намджун. Не один раз. И ты идиот, если считаешь, что я, живя с ним в одной квартире, не замечал всех этих твоих следов. В глубине квартиры слышатся тихие осторожные шаги. Намджуну кажется, что в этот момент он по-настоящему ненавидит Сокджина. Но Юнги все еще говорит: — Джин — это святой человек, идиота ты кусок. У него все было зашибись, пока ты, пьяная свинья, не вломился в мою квартиру и не нагнул его. У него была девочка. Может, он бы женился через пару лет на ней, но нет, появился ты, Рэп, блять, Монстр, и выебал его. И все эти три недели я наблюдал за тем, как хороший человек и замечательный друг затухал, как свечка на ветру, променяв нормальную жизнь на ожидание дождичка в четверг. Юнги улыбается и скребет короткими ногтями по столешнице: — Я видел все, в отличие от тебя, козла. Я слышал его слезы несколько раз. Я видел, как он расстался с той девчонкой. И не говорил мне, почему. А причина, оказывается, вот она. Сидит передо мной и хлопает своими тупыми глазами. Ты, мой дорогой друг, — Юнги, наконец, встает и вновь нависает над Намджуном, который уже не уверен, что вообще жив после всех этих слов. — Ты просто мелкий трусливый мудак. И если ты все-таки трахаешь мужика уже почти месяц, то хотя бы прекрати делать вид, что не знаешь его. — А теперь, — добавляет он, заставляя Намджуна подняться. — Пошел нахер из моей квартиры. Мне еще все здесь драить после твоих забав. Вернешься, когда переваришь информацию. Пошёл. — На прощание Юнги хлопает младшего по плечу, и тот приходит в себя, только оказавшись на площадке перед захлопнувшейся дверью. * В следующую пятницу он приходит в бар к семи и задерживается до конца выступления. Когда около девяти уставший и потерянный Джин выходит из подсобки и пробирается к выходу, Намджун окликает его и неуверенно кивает на два стакана виски и пустой табурет рядом с собой.