В поисках будущего

— Ты ведь не пойдешь в этих туфлях, да? Я смотрю на свои коричневые туфли на плоской подошве, потом на Лолу, которая смотрит на те же туфли, и в ее взгляде что-то близкое к отвращению. — А что с ними не так? — Все нормально, — поднимает она глаза, — если ты монашка. Я вздыхаю и скидываю туфли. — Я просто хотела, чтобы было комфортно, — бормочу я, отталкивая их ногой. — Мужчины не любят комфорт, — знающим голосом говорит она. — Мужчины любят каблуки. — Не тогда, когда они невысокие… Лола закатывает глаза: — Он не настолько маленький. — Ему плевать на мои туфли. — Боже, неудивительно, что у тебя два месяца не было секса. Я пронзаю ее взглядом. Но что я могу сказать? Это правда. Два месяца и четыре дня, если быть точной. Боже, да, я знаю — это жалко. И поверьте мне, это не то, чем я стала бы хвастаться. Но все же, я по крайней мере должна попытаться защититься. — Это не моя вина. Не так легко ездить из страны в страну, знаешь? Лола закатывает глаза: — Твоя мать управляет страной, или ты забыла? Хватит оправдываться, смени туфли и иди, заполучи себе хоть немного. Вот такая она, Лола, — ужасно прямая в том, что люди обычно стараются хоть немного прикрывать. Но не Лола. У нее совершенно нет стыда. Я не буду врать, что ее совет не звучит соблазнительно, потому что он определенно так и звучит. Я действительно, действительно очень хочу пойти немного заполучить. Я правда не уверена, что это будет так легко, учитывая, что Скорпиус даже не знает, что я собираюсь прийти, не говоря уже о том, конечно, что это первый матч сезона, так что уверена, он будет очень занят. Но надеюсь, это будет хороший сюрприз; в конце концов он несколько раз просил меня прийти на матч, а я все время отвечала, что не могу позволить себе пропустить занятия. Но какого черта? Я сейчас настолько отчаялась, что послала бы к черту даже что-нибудь более важное, чем парочка занятий, чтобы на самом деле его увидеть. Я ужасно по нему скучаю, так сильно, что смешно. Это происходит уже больше года, а я все еще не привыкла, что не вижу его каждый день, и точно не привыкла к тому, сколько дней проходит между письмами в последнее время. Это паршиво, и мне не стыдно признаться, что меня это бесит. Так что да, я сделаю все, что угодно, чтобы его увидеть, так что какая разница, что у меня экзамен и эссе? Уверена, что справлюсь, а если и нет, то кажется, мне плевать… Я следую совету Лолы и выхватываю предложенные туфли из ее рук. Она призвала их из собственного шкафа, что означает, что они, скорее всего, стоят дороже, чем чей-нибудь месячный доход. Есть это в Лоле — она не по-настоящему богата, но у нее всегда есть все самое лучшее. Симпатичные туфли, и они отлично смотрятся с платьем, в которое она меня запихнула. Обычно я смеюсь над девчонками, что надевают платья и каблуки на квиддичные матчи, но могу признаться — это выглядит мило. Я начинаю собирать волосы, но Лола шлепает меня по руке, и я немедленно ее опускаю. — Оставь распущенными, — приказывает она. — Такие волосы, как у тебя, могут заставить мужиков кончить прямо в штаны — они словно приглашают к сексу прямо на глазах у всего мира. Мое лицо тут же начинает гореть, потому что, серьезно, ну кто такое говорит? Но это правда, мои волосы могут немного заводить, хотя я понятия не имею почему. Это совершенно ужасно, если вы меня спросите, но никто этого не делает, не спрашивает меня в смысле. — Боже, я бы все отдала, чтобы у меня были твои волосы. Тебе так повезло, Роуз. Ну, теперь она уже перебарщивает. Но ужасно то, что она серьезно. — Повезло, что у тебя есть парень, потому что я не уверена, что ты тогда совладала бы со всеми мужиками, которые бы за тобой гонялись. Твои волосы прямо кричат: «Трахни меня». Это просто нечестно… — Ты, — говорю я со всей искренностью, — сумасшедшая. — Вот только не делай вид, что он не дергает тебя за волосы. Моя челюсть почти в прямом смысле упала на пол. — Хватит. Но она права. Не знаю почему, но что-то в моих волосах ему действительно нравится, и иногда у меня в итоге кошмарно болит голова, но я не буду этого говорить. — Ведешь себя так, будто я не знаю мужчин, — высокомерно говорит она. — О, я знаю, что ты их знаешь, — быстро отвечаю я. — Я вижу доказательства этого каждое утро, когда встречаю кого-то нового за завтраком на нашей кухне. Лола лишь усмехается: — Не завидуй, милая. Иди и займись собой. Я хватаю сумку, быстро обнимаю ее на прощание и машу рукой. Затем я аппарирую к границе, которую ужасно боюсь. И не без причины, потому что, как только я прибываю туда, меня окружают четыре человека из международного отряда авроров, вытягивают из маленькой группы людей, ожидающих своей очереди, и тащат в отдельный кабинет. И это конечно же сразу привлекает ко мне внимание, и все в зоне видимости едва шеи не ломают, стараясь разглядеть, что происходит, и кто пришел. Не думаю, что меня сразу многие узнали, но скоро начинаются шепотки, и я слышу, как произносят мое имя, потом имя моей мамы и дяди Гарри. И меня просто тошнит от этого, я так это ненавижу. — Мисс Уизли, нас не предупредили, что вы планируете на сегодня поездку, — говорит один из отдела международников по имени Никсон после того, как они успешно проводили меня в маленький офис подальше от толпы. Я стараюсь не закатить глаза и не выглядеть стервозно (но конечно иногда мне это трудно дается). — Я никому не обязана отчитываться, если собираюсь куда-то ехать, — резко отвечаю я. — Конечно нет, — быстро говорит он. — Но из соображений безопасности, лучше предупреждать заранее. Я лишь трясу волосами и даже не забочусь что-то ответить. Нет смысла спорить, потому что до сих пор есть люди, уверенные, что меня могут похитить или убить. Не знаю, где они были, когда меня похищали по-настоящему. Теперь я достаточно взрослая и могу сама о себе позаботиться, но они только еще больше беспокоятся. Конечно, сейчас все не так ужасно, как было, когда мама только заняла кресло, и министерство наняло кого-то следить за мной все лето… Мне пришлось пойти к дяде Гарри и поплакаться (в прямом смысле), чтобы он прекратил этот бардак. Они пытались устроить это снова, когда я переехала в Ирландию, но, к счастью, мне удалось их убедить, что я сама со всем справлюсь. Но сами видите, какая наступает жопа, когда я решаю путешествовать и дело доходит до международного отдела. — Куда вы планируете отправиться? — с фальшивой добротой спрашивает Никсон. Его три придурка маячат здесь, словно какая-то охрана. — Я еду в Татсхилл, — четко отвечаю я. — Посмотреть, как мой парень играет в квиддич, — я скрещиваю руки на груди. — Если на этом все, то дайте мне просто заполнить бумаги и двигаться дальше, мне нужно торопиться. — Конечно, — живо отвечает Никсон. — Мне только нужно связаться с британским министерством и предупредить о вашем прибытии. Я знала, что наверняка так и будет, потому что так бывало уже много раз, но это все равно не удерживает меня от желания завопить и начать рвать на себе волосы. И я знаю, что это продлится вечность, поэтому падаю на стул и с нетерпением жду, пока Никсон и один из его приятелей выходят из комнаты. Со мной все равно осталась парочка из них, что просто чудесно. Интересно, так себя чувствуют заключенные? Я громко вздыхаю, чтобы показать свое раздражение, и начинаю теребить заусенец. Лола меня за такое бы убила, удивительно, что она не привязала меня и силой не сделала маникюр. После, как мне показалось, семи часов (хотя, согласно антикварным часам на столе, семи минут) авроры возвращаются: — Ваш дядя хочет с вами поговорить. Господи боже. Уф. Я закатываю глаза и рывком поднимаюсь. Когда Никсон придерживает для меня дверь, я нарочно задеваю его и громко топаю по коридору туда, где светится огонь и где, наверняка, среди пламени парит голова моего дяди. Я ничего не говорю, просто стою со скрещенными руками и жду, что он хочет сказать. Как оказалось, говорить ему нечего, кроме нескольких вопросов. — Что ты делаешь? — Я хочу поехать на квиддичный матч, — отрывисто отвечаю я, зная, что должна следить за своим тоном, если не хочу попасть в неприятности. Потом я думаю, что глупо волноваться о неприятностях, когда я так далеко, хотя уверена, они как-нибудь умудрятся их мне устроить. — Какой матч? Вот от этого мне хочется закричать. А про какой на хрен матч он думает? Может он считает, что я жажду посмотреть, как играет Джеймс? Боже. — Скорпиуса, — говорю я, подмечая очевидное. — Твои родители не говорили, что ты едешь в Англию. — Они не знали, — выплевываю я. — Я только решила, — я успокаиваю свой тон, когда он расстреливает меня Взглядом. — Разве у тебя нет занятий? Глубокий вдох. Я говорю себе это снова и снова, потому что мой первый инстинкт — сказать ему отвалить и не лезть в мои дела. Я знаю, что, если сделаю это, мне достанется, не говоря уже о том, что он наверняка запретит мне въезд в страну. — Я могу потом все нагнать, — спокойно отвечаю я, и это, наверное, не ложь. Мне плевать. — Тебе не кажется, что прохладно для такого платья? О, великолепно. Я пытаюсь не краснеть, но это просто стыдно, когда тебя поучают в присутствии незнакомцев. В конце концов я не ребенок. — Я в порядке, — бормочу я, немного ненавидя его за то, как он меня позорит. — Пожалуйста, могу я, наконец, идти? Я опаздываю… — Роуз, я не думаю, что ты должна пропускать занятия. — Пожалуйста? — снова прошу я, на этот раз скорее поднывая. — Дядя Гарри, пожалуйста, — я заметно понижаю голос и оглядываюсь на мужчин, которые меня разглядывают. — Это важно… Его тяжелее уговорить, чем моих родителей, но даже он не может полностью сопротивляться, когда я давлю на жалость. Я стараюсь сделать глаза как можно печальнее и умоляющее, и уверена, что смогу выдавить парочку слезинок, если станет хуже. Я никогда этого не понимала — он мой крестный, он должен меня баловать, а не обращаться со мной строже, чем мои собственные родители. Думаю, он неправильно понимает свои обязанности, потому что у него самого был крестный только где-то год. — Хорошо, — наконец решает он. — Но поговори с профессорами и обсуди, как ты сможешь возместить пропущенное. — Сделаю, — опустошенно обещаю я. — И надень пальто, на улице холодно. Я снова киваю и посылаю ему воздушный поцелуй, который, я уверена, он успел заметить. Он по крайней мере не вызывает меня снова, и двадцать минут спустя мои бумаги уже заполнены, и я аппарирую как раз в безопасное место метрах в пятидесяти от стадиона. И тут же меня словно бьет — у меня нет билета на этот матч… Как я могла быть такой дурой? Вокруг уйма народу, сотни и сотни фанатов, журналистов и все остальные. Наверное, потому, что Торнадо обещают в этом году стать потрясающей командой или что-то вроде того. Я всегда могу пойти к воротам и попроситься, ссылаясь на то, что я девушка ловца и дочь министра магии, но стараюсь не привыкать так играть. Это против всего, во что я верю, и подчеркивает все то, что я ненавижу. Так что я делаю что-то ненамного лучшее и нахожу спекулянта, который пытается продать билет прохожим. Я не уверена, узнал ли он меня сразу, но на его лице появляется легкая злобная усмешка, когда я подхожу. Я не обращаю внимания. — Сколько? Он на секунду поджимает губы и притворяется, что думает. — Шестьсот. — Чего шестьсот? — неверующе переспрашиваю я. — Шестьсот галеонов, — укрепляет он мой шок. — За билет? — моя челюсть снова падает. — На матче аншлаг, милая, бери или уходи. Я расстреливаю его взглядом и обдумываю, не сказать ли ему, что я имею очень близкие связи в аврорском отделе, но не делаю этого. Вместо того лишь сужаю глаза и достаю деньги из сумки. Это, конечно, означает, что я остаюсь совершенно без средств до конца недели, если только не съезжу в банк. Полагаю, у меня нет выбора, особенно учитывая, от скольких бесплатных билетов на VIP-трибуну, которые предлагал мне Скорпиус последние два месяца, я отказалась, потому что была слишком уверена, что не могу прогулять занятия. Я практически швыряю ему деньги и злобно выхватываю билет из его рук. Я уверена, что слышала, как он хихикнул за моей спиной, когда я отвернулась — наверное, поздравил себя с тем, какой он великолепный продавец и тому подобная хрень. Как бы то ни было. Я должна была попасть на этот матч любым путем — или нарушив закон, или воспользовавшись своим именем. Я нарушаю закон. Когда я прохожу через ворота, все становится намного легче. Я уже была на нескольких матчах, так что, когда я иду к раздевалкам, мне везет, и я вижу знакомое лицо прямо перед собой. Это один из охранников по имени Дэвис, и пока фанаты толпятся у лестницы, ведущей вниз, он удерживает их как можно дальше. Он проводит меня вперед и позволяет пройти в закрытую зону. Он всегда был ко мне очень мил, и я так рада, что обычно была мила к нему, потому что иначе не знаю, как бы я вообще попала под трибуны. Не попала бы, уверена. Я игнорирую сердитые выкрики людей, уже давно стоявших тут в надежде глянуть на игроков или может (если им невероятно повезет) получить автограф. Дэвис проводит меня по коридору, прежде чем вернуться ко все увеличивающейся толпе у входа. Я не знаю, куда конкретно иду, и просто продвигаюсь по коридору, пока не слышу голоса. Как оказалось, команда работает с прессой, потому что тут стоят несколько журналистов, разговаривая с игроками и записывая что-то, но Скорпиус не занят ни с кем из них. Вместо этого он стоит в другом конце комнаты, склонив голову к партнеру по команде, с которым говорит. Он стоит ко мне практически спиной, но я, конечно, легко его узнаю, потому что ни у кого во всем мире нет таких светлых волос натурального цвета, ни у кого ростом выше метра, во всяком случае. Я легко пробираюсь к нему, и он не видит, что я иду, поэтому, когда я хлопаю его по плечу и говорю: «Эй!», он немного подпрыгивает и в шоке оборачивается. И я просто обожаю то, как он на меня смотрит. Обожаю. Я не знаю, как это объяснить, но он выглядит таким неподдельно счастливым от того, что видит меня, что мне хочется громко визжать. Но я этого не делаю — вокруг люди. — Роуз! Что ты тут делаешь? Я пожимаю плечами: — Ну, я слышала, эта команда должна быть довольно хорошей, так что решила заявиться… Он смеется, и я уже больше не могу. Я обвиваю руки вокруг его шеи и, наверное, прыгнула бы ему на руки, если бы из-за своих каблуков не была почти с него ростом. Лола — дура. Он обнимает меня так же крепко и, не тратя времени, сразу начинает меня целовать. И я уже упоминала, что люблю его целовать? Ну так вот, люблю. Очень. Я научила его всему, что он умеет, и, наверное, мне стоило остаться в Хогвартсе, потому что я просто великолепный учитель. И не буду врать, будто не без ума от того, что я не только единственная в его жизни девушка, которую он любит, но и единственная, кого он когда-либо целовал. Обычно я не из сентиментальных, но что-то в этом делает меня по-настоящему счастливой. — Я думал, ты не придешь, — сказал он, когда мы наконец прервались, чтобы вздохнуть. — Я прогуливаю, — пожала я плечами, и он улыбается и берет меня за руку. — Что на тебя нашло? — спрашивает он, пока мы идем подальше от толпы в менее занятый угол комнаты. — Прогуливаем уроки… тц-тц. — И не только уроки, — поправляю я его. — Еще экзамен и сдачу эссе. — Тебе действительно не стоило, — говорит он более серьезно, но я качаю головой. — Я так хотела. И тогда он еще сильнее улыбается, и мне хочется растечься лужицей по полу. Смешно, что я все еще так на него реагирую, но я не могу этого не делать. — Я рад, что ты это сделала. Он снова целует меня, и я думаю, что, наверное, действительно сейчас растаю. Может это потому, что прошло два месяца и четыре дня, но каждое нервное окончание в моем теле словно загорелось, и все, чего я хочу — затащить его в одну из раздевалок и проделать с ним ужасные, грязные вещи. Но не могу, вокруг люди, а во мне воспитали хоть какое-то достоинство (иными словами, мать меня за такое убьет). Не говоря уже о том, что ему платят за то, чтобы он в скором времени взлетел в воздух. Так что я ограничиваюсь поцелуем, по крайней мере, пока. Я обвиваю руками его шею и в этот раз, когда поцелуй заканчивается, его лоб касается моего. У него потрясающего цвета глаза — по-настоящему серые, какие редко обычно встретишь, и его ресницы красивы, как у девочки. — Я заплатила шестьсот галеонов, чтобы сюда попасть, — сказала я секунду спустя. Эти красивые глаза расширяются, и на секунду он не находит слов, но потом заходится смехом: — Ты спятила? Я пожала плечами: — Думаю, ответ зависит от того, у кого ты спросишь… — Я так рад, что ты здесь, — искренне шепчет он, и его глаза смотрят в мои как раз так, чтобы я ненадолго потеряла способность дышать. И это заставляет меня забыть, что я, наверное, должна была бы на него злиться за то, что он так долго отвечает на мои письма. Я не могу думать ни о чем, кроме того, что я просто ужасно влюблена и что я, наверное, передала кому-то другому права на свою душу, потому что непохоже на то, что я могу контролировать свои мысли и эмоции. И мне на это плевать. — И ты выглядишь, — он опускает глаза и быстро оглядывает меня с головы до ног, — восхитительно, — снова встречается со мной взглядом, и нервные окончания опять загораются и сходят с ума. Лола — умница. — Ты останешься на ночь, ведь так? — спрашивает он, и я киваю: — На весь уикенд. — Фантастика, — он улыбается, а потом немного отодвигается. — Мои родители тут. Ну вот и способ все испортить. Я корчу гримасу и невнятно бормочу: — Ну, замечательно… — уверена, они будут просто в восторге меня встретить. Скорпиус лишь смеется и пожимает плечами: — Мы от них отделаемся. — Фантастика, — я прикусываю нижнюю губу и улыбаюсь в ответ. Но затем откуда-то позади нас раздается свисток, и Скорпиус немного отклоняется, чтобы посмотреть мне через плечо. — Мне нужно идти, — говорит он, и его голос звучит по-настоящему виновато. Не хочу, чтобы он так себя чувствовал, я его поддерживаю, так что натягиваю улыбку Хорошей Подружки и говорю: — Удачи! Но он лишь качает головой и немного теребит локон, прежде чем завести его за мое плечо (Лола права насчет волос, но я никогда, никогда, никогда не скажу ей этого в лицо): — Мне она сегодня не понадобится. А потом он еще раз быстро меня целует и идет к своей команде. Я смотрю, как он уходит, а потом иду на трибуны. И все просто восхитительно. Как бы ужасно я не чувствовала себя в последнее время, внезапно все это больше не имеет значения. Все, что имеет значение — это то, что я здесь, и у нас есть целые выходные. Я не могу сдержать улыбку, которая, словно навечно, приклеилась к моим губам. Все хорошо. И это определенно стоило шестисот галеонов.